Страница 7 из 63
— Он здесь! — прошептал он сквозь стиснутые зубы.
— Пифагор? — изумился Ди.
— Выпить…
Ди влил в судорожно сведенный рот приятеля несколько капель вина. Кардан перевел дыхание, обтерся ладонью и сердито уставился на своего собеседника.
— Ты разозлил моего духа! — выговорил он с укоризной. — Ты просто дурак! Пифагор не станет с тобой разговаривать! — Кардан сжал кулак и поднес его к своему носу, внимательно рассмотрел, а затем без предупреждения двинул Ди по скуле. — Вот тебе!
Он встал и быстро побежал к выходу, но у порога остановился и крикнул:
— Составь гороскоп Мэри! Понял? Мэри!
И выскочил вон под проливной дождь. В Лондоне в те дни часто шли дожди.
И Ди вернулся к себе, чтобы поразмыслить над увиденным и услышанным.
Он научился пропускать мимо ушей бессвязные угрозы и оскорбления, отпускаемые Карданом. В этом потоке неприятных речей всегда проскальзывала нотка рационального, и Ди ухватывался за нее как за кончик нити и начинал тянуть, разматывая длинный сложный клубок.
«Мэри», сказал Кардан. Что он имел в виду?
Что сообщил ему дух? Почему Кардан так разозлился?
Неожиданно Ди понял, что Кардан вовсе не был зол. Его друг-колдун испугался. Знакомый дух открыл ему нечто, от чего у Кардана мороз пробежал по коже.
Сообразив это, Ди покрылся испариной. Несомненно, Кардан намекал ему на какую-то грядущую неприятность. И «Мэри» была ключом ко всему.
Есть только одна Мэри, подумал Ди. Это — Мария Тюдор, старшая дочь Генриха Восьмого, сестра правящего короля-подростка Эдуарда.
Мария была дочерью первой жены Генриха. Наполовину испанка. Ревностная католичка. Некрасивая, стареющая. Джон Ди видел ее несколько раз, когда бывал при дворе, навещая своего знатного покровителя, герцога Нортумберлендского, одного из главных советников юного короля Эдуарда.
И Ди стал думать о Марии. У нее странное лицо. Он закрыл глаза и начал вызывать в памяти облик старшей дочери Генриха. Он умел так делать. Постепенно Мария появилась перед его внутренним взором как живая. И неожиданно Ди понял, что странного было в ее лице.
У смертельно больных людей в чертах появляется обреченность. Эта обреченность остается незаметной для тех, кто наблюдает их каждый день — для слуг, родственников, близких друзей. Незаметно ее и за блеском королевского величия. Но для зоркого взора стороннего наблюдателя — особенно если этот сторонний наблюдатель занимается магией, — все открыто.
И Ди занялся гороскопом Марии Тюдор.
А потом сделал собственные выводы… и отправился с ними к младшей сестре, Елизавете.
Юная дочь Анны Болейн, знаменитой королевы, которую Генрих Восьмой казнил за несуществующую супружескую измену, жила в Вудстоке под стражей.
Это была рыжеволосая худенькая девушка, которая предпочитала чтение любому другому занятию. Ее считали странной и, в принципе, не очень опасной. Во всяком случае, не способной сплести серьезную интригу. Однако она была дочерью Анны Болейн, которая в своей время вынудила короля жениться на себе, разведясь с примерной супругой-католичкой (матерью Марии Тюдор). И еще у Анны Болейн была шестипалая рука, а это что-нибудь да значит. Многие всерьез полагали, что королева Анна была ведьмой. Поговаривали, будто после казни шестипалая рука Анны Болейн пропала…
В общем, Елизавету следовало держать под надзором. И принцесса жила почти как узница, однако внешне все выглядело так, будто она ничуть этим не тяготилась.
Ей разрешили принять астролога Джона Ди. Елизавете было любопытно. Ди предстал перед ней — молодой, с блуждающим от волнения взглядом, одетый бедно и небрежно (за учеными занятиями ему всегда было недосуг заняться собственной внешностью). Елизавета в те годы тоже не была щеголихой, одевалась скромно, почти монашески. Никто не подозревал, какое железное терпение скрывается под маской смиренницы, какая тяга к роскоши и развлечениям таится в плоской, затянутой в строгую одежду груди. И уж мало кто мог предположить, что маленькая Бет превратится в самую умную, самую хитрую, самую дальновидную и великолепную королеву в истории Англии — и пройдет еще много лет, прежде чем родится ей подобная.
Возможно, только один человек увидел это еще в годы правления Эдуарда Шестого. И этот человек пал к хорошеньким ножкам принцессы и протянул ей гороскоп.
Елизавета с интересом взяла, развернула, вчиталась в цифры и значки. Она немного разбиралась в этом, однако не слишком. Магия не входила в сферу ее интересов. В отличие от Джона Ди, принцесса Елизавета Тюдор изучала только те вещи, которые, как она знала, были ей необходимы. Беспорядочное чтение никогда не отличало ее интеллектуальные поиски.
— Поясните, — велела принцесса и тряхнула великолепными рыжими волосами.
Ди даже зажмурился на миг. Елизавета заметила это и чуть улыбнулась — благосклонно.
— Мадам, — пробормотал Джон Ди, — из составленного мною гороскопа явствует, что ваша сестра… простите, мадам… но леди Мария скоро умрет…
— На троне, если я не ошибаюсь, до сих пор мой брат, Эдуард, — напомнила Елизавета.
Ди заплакал.
— Мой покровитель, мой добрый патрон и государь его величество король Эдуард тоже скоро умрет, — сказал он, не вставая с колен.
Елизавету тронуло это искреннее горе.
— Поднимитесь, — мягко проговорила она. — Терпеть не могу разговаривать с людьми, которые ниже меня ростом.
И она горделиво вскинула голову.
Ди поспешно вскочил. Его колени были выпачканы глиной, но он даже не заметил этого.
— Поверьте, ваше высочество, предстоящие смерти печалят меня! — торопливо сказал он. — Я от души люблю моего государя…
— Я тоже люблю Эдуарда, — задумчиво молвила Елизавета. — Однако вы правы. Мой брат нездоров. Очень жаль, он добрый юноша с хорошими задатками…
— Леди Мария… — продолжал Ди сбивчиво. — Она католичка… Мне это бы очень хорошо подходило…
— Вы католик? — удивилась Елизавета. Светлые, почти бесцветные брови поднялись, лоб пошел крохотными морщинками. В молодости она могла позволить себе эту гримаску, но очень быстро отказалась от нее. У нее была белая кожа, тонкая и сухая, которую нельзя тревожить лишний раз, чтобы морщины не остались на всю жизнь.
— Да, мадам, я католик, — сказал Ди. — Поэтому королева-католичка для меня… очень хороша… Но мадам Мария обречена на смерть… естественную — не будет никакого заговора, только болезнь… Я заранее скорблю… Однако, мадам, в вашем гороскопе отчетливо видно, что вы будете великой королевой Англии. И я заблаговременно припадаю к вашим стопам, дабы, взойдя на престол, вы вспомнили о скромном астрологе, который увидел вашу грядущую блестящую судьбу начертанной между звезд.
— Ступайте, — молвила будущая королева.
И Ди удалился.
Оставалось ждать. И ждать оставалось недолго.
Мария Тюдор взошла на престол, и начались кровавые расправы над протестантами. Респектабельные господа расставались с жизнью и имуществом. Джон Ди не покидал королевского двора. Он непрерывно наблюдал за звездным небом и высчитывал что-то на своих таблицах. Но раз за разом видел в них одно и то же — «кровавая Мэри» скоро расстанется с жизнью. Болезнь.
— Казни? — говорил друг Ди Джером Кардан. Он взмахнул рукой так неловко, что пиво расплескалось из его кружки по одежде самого Кардана и его собеседника. — Ах, эти казни! О, этот дым костров! Тебе нравится дым костров, Ди? — Он стремительно нагнулся через стол и протянул к Ди толстые губы, сложив их трубочкой. — Жирный, сытный, вонючий, удушливый дым костров, на которых сгорают жирные, сытые, вонючие протестанты? А? Ты читал этого шотландца, протестантского проповедника Джона Нокса?
Ди молчал. Конечно, запрещенное сочинение Нокса под названием «Первый трубный глас против безбожного правления женщины» попадался ему в руки. Нокс метил в Марию Тюдор — «Иезавель Англии».
«Допустить женщину к власти над королевством или городом противно природе и оскорбительно для Бога! — вещал Нокс (читая, Ди так и слышал хорошо поставленный „трубный глас“ проповедника, надрывающийся на перекрестках и площадях маленьких английских городков, под пристальными, смущенными и ошарашенными взорами слушающих горожан). — Природа предписывает женщинам быть слабыми, хрупкими, нетерпеливыми, немощными и глупыми. Опыт же показывает, что они также изменчивы, непостоянны, жестоки, лишены способности давать советы. Там, где правит женщина, предпочтение будет отдано суете — перед добродетелью, честолюбию — перед умеренностью и скромностью, а жадность как мать всех пороков неизбежно будет попирать порядок и справедливость…»