Страница 1 из 14
Юрий Рябинин
Усадьба-призрак
Роман-газета
Александр Вонифатиевич
Начиналось лето, и Александр Вонифатиевич Атсеков, служащий канцелярии Санкт-Петербургского почтамта, получив отпуск от должности, поехал на дачу. Перед этим он почти месяц собирался. Впрочем, не месяц даже. Его хлопоты начались еще зимой, когда он и решился впервые за много лет отпуск свой провести где-то вне города. Дальние путешествия — в Крым ли, в Финляндию — были для Александра Вонифатиевича непосильным развлечением, не по его достатку. Да к тому же, не привыкший никуда ездить, он боялся долгой дороги. То ли дело на дачу: утром выехал — в полдень уже на месте. Если что, так можно в тот же день и назад воротиться. Но самое важное — дача под городом обойдется много дешевле дальних путешествий. В общем, все складывалось в пользу такого решения. И как-то зимним вечером, когда он, все обдумав, вознамерился-таки провести летом месяц где-нибудь в живописном местечке неподалеку от Петербурга, Александр Вонифатиевич, по-младенчески счастливый, засел сочинять список вещей, необходимых ему на даче. С тех пор и до самого лета он только и жил мечтами об ожидавших его дачных приятностях.
Ну, а приблизительно за месяц до его отъезда началось уже совсем что-то невообразимое. Александр Вонифатиевич принялся собираться. С самой зимы он несколько раз откладывал по пяти, по семи рублей, и теперь у него накопилась некоторая сумма, позволяющая ему и обновить свой гардероб, и еще приобрести кое-какие вещи, предназначенные исключительно для летнего праздного времяпрепровождения, каких прежде он не имел. Александр Вонифатиевич купил новую светлую пару, купальный костюм в полоску, бумажную летнюю шляпу, белый картуз, как у земских докторов, и разное другое. Никогда не пользовавшийся тростью — Александр Вонифатиевич считал, что не по чину ему ходить с нею, — он приобрел легкую тросточку с загнутою рукояткой. И потом еще не однажды примерялся у себя в квартире, как он будет с нею прогуливаться по берегу залива. Но самым замечательным приобретением Александра Вонифатиевича был дорожный саквояж. Он купил его в торговом доме товарищества взаимной пользы на Невском. И хотя ему надо было совсем в другую сторону, он так и пошел с саквояжем по Невскому почти что до самой Знаменской, в надежде повстречать какого-нибудь знакомого, предвкушая, как на вопрос, отчего это он идет с новым саквояжем по Невскому, он ответит, что-де вот… на дачу едет на днях… обзавелся-с…
Дома же Александр Вонифатиевич несколько вечеров кряду не выпускал саквояжа из рук. Он любовался им, гладил его округлые кожаные бока, щелкал замочками, поминутно открывал его, и саквояж разламывался надвое, как разрезанное пополам яблоко. Он складывал в него какие-то вещи и вынимал их, он обнюхивал даже свой саквояж — и снаружи, и изнутри, и этот запах свежевыделанной кожи казался теперь Александру Вонифатиевичу прекраснейшим запахом в целом свете. Когда Александр Вонифатиевич ложился спать, он ставил саквояж на стул поблизости, возле кровати, так, чтобы можно было дотянуться до него рукой. А уходя в должность, он прощался с ним, как с любезным другом. В должности Александр Вонифатиевич все думал о саквояже и, вернувшись домой, снова принимался играть с ним, как играет ребенок с новой занятной игрушкой. Но спустя несколько дней страсть Александра Вонифатиевича к саквояжу поутихла, так что тот даже впоследствии и запылился, ожидаючи на шкапу поездки на дачу.
И наконец этот день наступил. Александр Вонифатиевич тщательно собрался, уложил вещи в саквояж, надел картуз, потому что в картузе путешествовать удобнее, чем в шляпе, и, прихватив тросточку, отправился в путь.
В свое время, когда Александр Вонифатиевич разыскивал по газетам недорогую дачку, ему попалось такое объявление: «На даче сдается на лето комната в интеллигентной семье одной или двум спокойным дамам. 3 1/2 часа езды от СПБ, близ Выборга. Очень красивый вид на окрестности до взморья, прекрасный воздух, тишина, полчаса ходьбы до вокзала. Со столом 40 р. в месяц или без стола. Спрашивать на В. О., в 5-й линии, в доме Шишмолкиной».
Лучших условий никто не предлагал. И Александр Вонифатиевич, невзирая на пожелание владельцев дачи — интеллигентной семьи — иметь у себя в жильцах лишь даму или даже двух, но только не мужчину, как можно было понять, отправился в 5-ю линию. Но если он не соответствовал одной части пожеланий, а именно не был дамою, то по части спокойствия он мог вполне удовлетворить самых взыскательных блюстителей этого человеческого достоинства. Впрочем, Александру Вонифатиевичу даже не пригодилось открывать эту свою добродетель. Во-первых, было видно и без всяких слов, что он за человек такой. А во-вторых, податели такого рода объявлений почти всегда выставляют, насколько возможно, высокие требования к своим клиентам и почти всегда довольствуются их несоблюдением.
Переговоры с Александром Вонифатиевичем вела симпатичная и очень бойкая девушка лет двадцати трех — двадцати пяти, с короткой стрижкой, какие но сят декадентки. Это была дочь хозяйки дачи Надежда Романовна. Александру Вонифатиевичу она тут же велела называть ее просто — Надя. В Петербурге она теперь находилась единственно для того, чтобы принять по объявлению. Исполнив же формальности, она немедленно выехала к матушке на дачу, и уже там они вдвоем приготовились в установленный срок встречать Александра Вонифатиевича.
Добрался до места Александр Вонифатиевич к обеду И Надя, и матушка ее Фелиция Болеславовна встречали жильца своего по первому разряду. Прежде всего Александру Вонифатиевичу показали его комнату, где он сразу позаботился, как бы получше устроить свой саквояж. Он поставил его за дверью на стул, причем заслужил неодобрительный взгляд Фелиции Болеславовны, для которой лучше было бы видеть багаж жильца на полу.
После этого Надя потащила Александра Вонифатиевича, смущавшегося ее свободы общения, осматривать дачу.
Сам дом был невелик — всего четыре комнаты и мезонинчик с еще двумя комнатами, в которых жила Надя. Но безусловным достоинством дачи было ее расположение среди густого соснового леса. Лишь в сторону залива сосняк рос реже. И из мезонина, из Надиной комнаты, было видно эту серую неподвижную полосу. Александр Вонифатиевич сейчас же решил прогуляться к заливу, но Фелиция Болеславовна позвала всех к столу. По случаю приезда жильца обед она устроила не рядовой. И даже бутылочка мадеры появилась на столе.
Александру Вонифатиевичу никогда не приходилось говорить тосты, потому что если ему и случалось когда-то где-то банкетировать — по случаю именин директора конторы, например, или своего столоначальника, — то говорили там всегда лица более высокопоставленные, а он только слушал их. Но теперь он находился один среди дам, и молчать ему не годилось. Александр Вонифатиевич налил всем вина, поднялся и начал свой тост.
— Я счастлив, — сказал он, — что попал в этот замечательный дом, в интеллигентную семью… Я… Мне здесь так нравится… Здесь такой воздух… такая природа… тишина… — Он запнулся, хотя надо было бы сказать еще чего-нибудь. — Одним словом, за прекрасных дам! — нашелся Александр Вонифатиевич.
Все выпили, и Фелиция Болеславовна сразу начала хлопотливо потчевать гостя: попробуйте этого, отведайте того, — как это обычно делают хозяйки.
— Мама все приготовила сама, — лукаво взглянув на Фелицию Болеславовну, сказала Надя.
— Да, сама! — пытаясь Скрыть смущение, сказала Фелиция Болеславовна. — Мы больше не держим кухарки. Вы же знаете, какие они все неумехи. Что им можно поручить?..
Александр Вонифатиевич согласился, не имея, впрочем, своего мнения по данному предмету. Ни сам он, ни родители его никогда не знали, что такое кухарка в доме. Его отец, мелкий, как и Александр Вонифатиевич, почтовый служащий, едва умевший грамоте и заставший еще ямщичанье, не только что кухарки, обеда не всегда имел. Но, презрев и без того крайнюю скудость их существования, он доучил позднего своего и единственного сына Александра до четвертого класса самого недорогого реального училища. И учил бы его и дальше, когда бы не помер вдруг. Матушки же своей Александр Вонифатиевич вообще не помнил. Она умерла, когда он был совсем младенцем. Но у нее была сестра — бездетная вдовица, которая и взяла после смерти его отца Александра Вонифатиевича к себе. И вот уже с теткой он прожил душа в душу довольно долго, пока несколько лет назад не похоронил и ее. И с тех пор оставался совершенно одиноким. В свое время тетка пошла в департамент, по которому служил отец Александра Вонифатиевича, и вымолила там слезно, чтобы не оставили без призора теперь и его сына. В результате Александр Вонифатиевич получил при почтамте самую незначительную должность, из тех, впрочем, которые мог исправлять только человек грамотный. И в этой должности он оставался уже без малого два десятка лет. Но это его не сильно смущало. Куда больше неприятностей ему доставляло его одинокое существование. Казалось бы, куда проще — жениться, и вот ты и не одинок. Но именно этого-то у Александра Вонифатиевича никак и не выходило. Тетушка, умирая, горько сожалела, что не женила его. Место ему доставила, а вот женить не удосужилась. Александр Вонифатиевич после ее смерти пытался было сам что-то предпринять в этом роде. Но все безрезультатно. Дважды ему отказывали, и он это очень переживал. В следующий же раз он оробел сделать и самое предложение, потому что опасался нового отказа. А потом и вовсе оставил эти свои поиски, доверившись судьбе и ожидая, что все разрешится как-нибудь само собою. Ведь сколько бывает случаев, когда безнадежные, казалось, холостяки вдруг женятся и живут вполне счастливо. Он воображал себе это так. Вот он однажды где-нибудь встречает тот единственный взгляд, который ищет и ждет его так же, как ищет и ждет он сам. И затем уже его жизнь превратится в сплошное блаженство. Счастливая семья. Дети. Дом — полная чаша. Правда, каким образом дом сделается полною чашей, Александр Вонифатиевич не знал. При его жаловании на это надеяться было весьма отчаянно. Но ему об этом особенно и не хотелось думать. Устроится все само как-нибудь.