Страница 18 из 25
Сослуживцы о литературных притязаниях младшего ординатора не догадывались. Леонтьев не разговаривал ни с кем ни о Тургеневе, ни о Евгении Тур или графине Ростопчиной, ни о том, что пишет. Ему нравилось его инкогнито, его тайное превосходство над новым обществом. «Я считал себя… чем-то вроде Олимпийского бога, сошедшего временно на землю»[82], — вспоминал он с иронией. Леонтьев воспринимал военную службу как короткую перемену в жизни, чтобы обострить свои чувства, испытать себя, ну и заодно овладеть профессией врача. Он писал об этом времени:
«…я считал себя если не орлом или королевским соколом (этого я, кажется, не думал), то уж наверное какой-то „райской птицей“. Эта райская птица по своей собственной воле дала остричь себе крылья и снисходительно живет пока на заднем дворе и не боится никого, и сама никого не трогает. Это она пока!.. Она притворилась только на время „младшим ординатором и больше ничего“. Она поэт; она мыслитель и художник, миру пока неизвестный… она, кроме того, „charmant garcon“ [83], который нравится (кому следует)… и, наконец, калужский помещик, у матери которого в саду, в прелестном Кудинове…
Думать так было, может быть, и глупо, но зато очень приятно!» [84]
Окружавшие его армейские офицеры были, конечно, «дюжинные люди», но и занимательные по-своему. Константин чувствовал себя среди них сторонним наблюдателем. Он понимал, что его крымская жизнь — временная, но тем она ему и нравилась. Лучше всего сказал об этом он сам в одном из писем матери: «…я ехал не на радость, не на карьеру сюда, и если бы мне пришлось здесь прожить несколько лет, я бы, кажется, принял хлороформа… Для чего я пошел в военную службу? Мне тогда по известным Вам обстоятельствам хотелось перемены, это раз; 2-е, я знал, что перемена мест, лиц и отношений пробудит во мне многое, что уснуло от прежней жизни; я угадал, и все это сбылось, т. е. я стал деятельнее жить поневоле, по совести, а после и по привычке: 3-е, я хотел на год, не более, южного воздуха и добился его; и вижу от него пользу. Вот что заставило меня ехать; прибавьте к этому желание иметь независимое жалованье и не отягощать Вас при Вашем настоящем положении и кроме всего — любопытство видеть войну, если можно, чего 2 раза в жизнь, пожалуй, не случится; да и не дай Бог; а один раз посмотреть недурно»[85].
В первые восемь месяцев своей службы в Еникале Леонтьев ничего не писал. На это не было времени — он старался сделать из себя настоящего врача, чтобы, помимо прочего, потом кормить себя и мать частной практикой. Отвлекаться на литературу невозможно было и с нравственной точки зрения — «совесть не позволяла мне тут заниматься ею; при виде стольких терпеливых страдальцев, порученных мне судьбою, я желал одного: делать как можно меньше ошибок в диагностике и лечении»[86]. Его писание в Еникале ограничивалось врачебными назначениями «в билетах» и письмами. Он писал Тургеневу и Краевскому — чтобы выяснить судьбу отосланных в редакции очерка и повести. Он писал горбатой тетушке — чтобы не волновалась за своего Костиньку. И конечно, он писал своему «дружку» — Феодосии Петровне, которая даже хотела навестить сына весной 1855 года, посмотреть на военное житье-бытье, а возможно, и остаться у него до окончания его службы («Вы, насколько я вас знаю, предпочтете гром пушек долговременной разлуке»[87], — писал ей сын).
Письма Феодосии Петровне сохранились частично. Читать их интересно, ведь мать у Леонтьева была незаурядной, и сын описывал ей не только свой быт, но делился мыслями и планами на будущее. Из писем Леонтьева встает образ женщины умной, властной, строгой. Не случайно у сына появляются заискивающие интонации, когда он просит о каких-то поблажках — и не для себя! — для старой тетушки Катерины Борисовны: «…не можете ли вы вообразить, что я все еще в университете и что вы мне даете 10 руб. в месяц; отдайте их тетушке на покупку в Москве минеральных вод, которые ей советовал через меня пить Ротрофи[88]… На всякий случай приложу записку к Ротрофи с просьбой выслать эти воды, в случае вашего согласия на это доброе дело. Я убежден, что они облегчат ее много, и так как с ее стороны вы не видали неблагодарности, то и надеюсь, что вы на это изъявите согласие»[89].
В описаниях Леонтьевым своей крымской жизни есть разница. В воспоминаниях он рисовал эти годы как вольные, спокойные и по-своему счастливые: «Так было сладко на душе. Здоровье было прекрасно; на душе бодро и светло от сознания исполняемого, по мере умения, долга; страна вовсе новая, полудикая, живописная, на Москву и Калугу ничуть не похожая…» [90] А в письмах к матери тональность иная: с одной стороны, он успокаивал ее, сообщая, что выздоровел, с другой — немного кокетничал и жаловался: «А со мной что будет, то будет… Невозможно предполагать, чтобы вся жизнь была из одного труда да неудач. Бог даст, и выйдет что-нибудь»[91]. Или писал, что согласился бы даже быть раненым (и прибавлял — вполне по-леонтьевски! — «даже в лицо, но не слишком уродливо»), лишь бы пожить несколько лет по-своему, независимо.
Независимость, судя по всему, имелась в виду денежная: хотелось купить лошадь, хотелось ездить в Керчь по своему желанию, хотелось обустроить ветшающее Кудиново, хотелось ссудить деньгами старую тетушку, чтобы могла пить минеральную воду без оглядки и не зависеть от настроения Феодосии Петровны, хотелось выписывать интересные книги, хотелось замшевых перчаток от Дарзанса, хотелось многого… «Будь у меня деньги, хоть 500 руб. сер. в год своих, я бы многим, многим воспользовался!»[92] — мотив, часто повторявшийся в письмах Леонтьева той поры (да и позднее, до самой его смерти). А ему даже и небольшое жалованье в 20 рублей выплачивали нерегулярно — приходилось жить в долг. «По две недели сидишь с 3 коп. сер. в кошельке»[93], — жаловался Леонтьев. Феодосия Петровна, которая и сама была очень стеснена в средствах, два-три раза все же посылала ему небольшие суммы, да и богатая московская родственница, Анна Павловна Карабанова, баловала не только письмами, но время от времени присылала по 25–30 рублей, после чего Леонтьев с месяц «роскошествовал», покупая вдоволь чаю, табаку и сахару, которые обычно строго нормировал.
К безденежью быстро прибавилась скука. Настоящей войны с подвигами еникальские офицеры не видели, газет не было, новости из осажденного Севастополя до крепости доходили только в виде слухов, общество сослуживцев слишком сильно проигрывало в глазах Леонтьева тем литературным кругам, в которые он был вхож в Москве… Анна Павловна, поняв, что ее молодому родственнику скучно, написала в одном из писем, что Иосиф Николаевич Шатилов, богатый помещик Тульской губернии и знакомый Охотниковых, с которым Леонтьев несколько раз встречался в Москве, приглашает Константина в свой крымский дом рядом с Карасу-Базар — погостить на Святки. Но отпуска Леонтьеву не дали, в Карасу-Базар он не поехал, хотя с Шатиловым в Крыму молодой лекарь еще встретится.
«Жизнь мы (т. е. я и мои здешние сослуживцы) ведем такую же, как и прежде вели — несколько растительную, тем более теперь, когда установилась зимняя погода и в пустой степи гуляется неохотно… Еникале же по-прежнему posse de tous les desavantages de la campagne sans en avoir la poesie et le comfort[94]», — писал матери Леонтьев[95]. И через три недели: «Все так старо, так однообразно и деревянно здесь, что и у меня нет никаких ровно мыслей, кроме ближайших ежедневных забот»[96].
82
Леонтьев К. Н. Моя литературная судьба // Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 64.
83
Прелестный мальчик (фр.).
84
Леонтьев К. Н. Сдача Керчи в 55-м году (Записки военного врача) //
85
Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 190.
86
Леонтьев К. Н. Сдача Керчи в 55-м году (Записки военного врача) // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 190.
87
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 23 декабря 1854 г. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 159.
88
Домашний врач Анны Павловны Карабановой (Охотниковой), за которого она впоследствии вышла замуж.
89
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 25 ноября 1854 г. //Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 157–158.
90
Леонтьев К. Н. Мои дела с Тургеневым и т. д. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 146.
91
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 23 декабря 1854 г. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 160.
92
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 23 декабря 1854 г. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 167.
93
Там же.
94
Имеет все недостатки камлании без поэзии и комфорта (фр.).
95
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 24 января 1855 г. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 164.
96
Письмо К. Н. Леонтьева к матери от 15 февраля 1855 г. // Леонтьев К. Н. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 166.