Море исчезающих времен

– Этак ведь и помереть недолго, – сказал ему старик Хакоб.

– У меня столько денег, что мне нет никакого смысла умирать, – ответил ему сеньор Герберт.

Он повалился на кровать. Он спал много дней подряд, и храп его походил на львиный рык; это продолжалось так долго, что деревня перестала ждать его пробуждения. Людям приходилось ловить крабов, чтобы не голодать. Новые пластинки Катарино до того устарели, что уже никто не мог слушать их без слез, и он вынужден был закрыть лавочку.

Много времени спустя после того, как сеньор Герберт улегся спать, в дверь к старику Хакобу постучался один священник. Дверь была заперта изнутри. По мере того как спящий сеньор Герберт поглощал кислород, вещи постепенно обретали невесомость, и некоторые из них начали плавать по воздуху.

– Я хочу поговорить с ним, – сказал священник.

– Придется вам подождать, – отвечал старик Хакоб.

– Но у меня мало времени!

– Садитесь, ваше преподобие, и подождите, – стоял на своем старик Хакоб. – А пока что, сделайте милость, поговорите со мной. Я уже давным-давно понятия не имею о том, что делается на свете.

– Люди растерялись, – отвечал священник. – Пройдет немного времени – и деревня станет такой же, какой была. Это единственная новость.

– Люди вернутся сюда, когда море снова запахнет розами, – сказал старик Хакоб.

– А до тех пор надо как-то поддержать надежду в тех, кто остался, – сказал священник. – Сейчас крайне необходимо начать строительство храма.

– Затем-то вы и пришли к мистеру Герберту? – заметил старик Хакоб.

– Именно затем, – отвечал священник. – Эти гринго весьма человеколюбивы.

– В таком случае подождите, ваше преподобие, – повторил старик Хакоб. – Может, он еще и проснется.

Они начали партию в шашки. Партия была долгой и трудной, она длилась много дней, а сеньор Герберт все не просыпался.

Священник начал впадать в отчаяние. Он ходил по всей деревне с медной тарелочкой и собирал деньги на постройку храма, но собрать ему удалось очень немного. От всех этих молений о подаянии он становился все более и более прозрачным, и как-то раз, в воскресенье, он поднялся над уровнем моря, только никто об этом не узнал. Тут он уложил свои вещи в один мешок, собранные деньги – в другой и распрощался с деревней навсегда.

– Этот запах не появится вновь, – сказал он тем, кто пытался его удержать. – Надо смотреть правде в глаза: люди совершили смертный грех.

Когда сеньор Герберт пробудился, деревня стала такой же, какой была до его приезда. Дожди замесили грязь, которую оставила на улицах толпа, и земля снова сделалась сухой и твердой, как кирпич.

– Долгонько же я спал, – зевнул сеньор Герберт.

– Целый век, – ответил старик Хакоб.

– Я умираю с голоду.

– Все умирают с голоду, – заметил старик Хакоб. – Людям пришлось пойти на берег и ловить крабов.

Как-то раз Тобиас увидел сеньора Герберта: он рылся в песке, на губах у него выступила пена, и Тобиас подивился, что голодный богач, в сущности, ничем не отличается от голодного бедняка. Сеньор Герберт не нашел приличных крабов. Когда завечерело, он предложил Тобиасу поискать что-нибудь съедобное на дне моря.

– Послушайте! – предупредил его Тобиас. – Только мертвым известно то, что таится в морской пучине.

– Это известно также и ученым, – возразил сеньор Герберт. – Под морем кораблекрушений обитают черепахи, у которых на редкость вкусное мясо. Раздевайтесь – и вперед!

Они пустились в плавание. Сперва они плыли по поверхности моря. Потом начали опускаться, спустились очень глубоко – солнечный свет не проникает сквозь такую толщу воды, – потом померк и свет моря, и предметы были видны только благодаря их собственному свечению. Они проплыли мимо селения, погрузившегося на дно морское, – мужчины и женщины на лошадях гарцевали вокруг музыкального киоска. Был чудесный день, и на террасах стояли живые цветы.

– Селение ушло под воду в воскресенье, часов в одиннадцать утра, – заметил сеньор Герберт. – Скорее всего произошел какой-то катаклизм.

Тобиас отправился было в сторону селения, но сеньор Герберт сделал ему знак следовать за ним до самого дна.

– Там розы, – сказал Тобиас. – Я хочу, чтобы Клотильде увидела, какие они.

– Завтра ты преспокойно вернешься к себе домой, – сказал сеньор Герберт. – А сейчас я умираю с голоду.

Он спускался как спрут, широко, но осторожно взмахивая руками. Тобиас, стараясь не потерять его из виду, подумал, что этим способом плавать пользуются все богачи. Мало-помалу море общественных катаклизмов осталось позади, и они вошли в море мертвых.

Мертвых было так много, что Тобиас не мог и вообразить себе, будто можно сразу увидеть столько людей. Они неподвижно плавали на спине, кто повыше, кто пониже, и все производили впечатление позабытых существ.

– Они умерли очень давно, – сказал сеньор Герберт. – Века необходимы для того, чтобы достигнуть вот такого состояния покоя.

Еще ниже, в тех водах, где плавали недавно умершие, сеньор Герберт остановился. Тобиас замер подле него в ту самую минуту, когда мимо них проплыла совсем еще молодая женщина. Она плыла на боку с открытыми глазами; ее догонял целый поток цветов.

Сеньор Герберт приложил указательный палец ко рту и оставался в таком положении до тех пор, пока мимо него проплыли последние цветы.

– Это самая красивая женщина, какую мне доводилось увидеть на моем веку, – сказал он.

– Это жена старика Хакоба, – заявил Тобиас. – Ей теперь было бы самое меньшее лет пятьдесят, но я уверен, что это она.

– Долгонько же она путешествовала, – заметил сеньор Герберт. – За ней тянется флора всего Мирового океана.

Они спустились на дно. Сеньор Герберт сделал несколько кругов по дну, похожему на узорчатый сланец. Тобиас следовал за ним. Только тогда, когда глаза его привыкли к полутьме, он разглядел черепах. Их было множество; они распластались по дну и лежали совершенно неподвижно, так что казалось, будто они окаменели.

– Они живехоньки, – сказал сеньор Герберт, – просто они спят уже миллионы лет.

Он перевернул на спину одну из черепах, мягко подтолкнул ее вверх, спящее пресмыкающееся выскользнуло У него из рук, и его повлекло вверх. Тобиас не тронул черепаху. Он посмотрел ввысь и увидел море с другой стороны.

– Это кажется сном, – сказал он.

– В твоих же собственных интересах, – сказал тут ему сеньор Герберт, – не рассказывать об этом никому. Представь себе, какое смятение охватит мир, если люди узнают о вещах подобного рода.

Близилась полночь, когда они возвратились в деревню. Они разбудили Клотильде и попросили ее нагреть воды. Сеньор Герберт убил черепаху, но всем троим пришлось ловить, а поймав, еще раз пронзить ее сердце, которое прыгало по патио, когда черепаху резали на куски. Все трое наелись так, что едва дышали.

– Что ж, Тобиас, – сказал тут сеньор Герберт, – надо посмотреть правде в глаза.

– Само собой.

– А правда заключается в том, что этот запах никогда больше не возникнет.

– Возникнет!

– Не возникнет, – вмешалась Клотильде, – не возникнет, между прочим, потому, что он никогда и не появлялся. Это ты всех взбаламутил.

– Ты же сама почувствовала его! – воскликнул Тобиас.

– В ту ночь я была вроде полоумной, – отвечала Клотильде, – но я и сейчас не уверена ни в чем, что связано с этим морем.

– Ну, я ухожу, – сказал сеньор Герберт. И, обращаясь к ним обоим, прибавил: – И вам тоже надо уходить. В мире есть немало дел, и, право, не стоит сидеть и голодать в этой деревушке!

Он ушел. Тобиас остался в патио, считая звезды, раскинувшиеся по небу до самого горизонта. Клотильде позвала его в комнату, но он не обратил на ее слова никакого внимания.

Тобиас сидел в патио еще довольно долго. Когда наконец он вошел в комнату, Клотильде проснулась.

– Ты совсем помешался на этом запахе, – со злостью сказала Клотильде. – Лучше постарался бы подумать о другом.

– Я и думаю о другом.

Ей захотелось узнать, о чем именно он думает, и он решил рассказать ей об этом с тем условием, что она никому ни о чем не проболтается. Клотильде пообещала, что не проболтается.