Страница 116 из 123
Первыми доложили Родионову о выходе к Севастополю Сташко и Камкин. Сташко, высокий смуглый человек, без шапки, в маскхалате, бежал по Килен-балке впереди радиста, навьюченного рацией и шестом для нее. Охранявшие своего командира разведчики отстали. Сташко стремительно выбежал на холм над Килен-балкой. Ветер с моря, севастопольский ветер, взъерошил его черные волосы. Сташко крикнул:
— Вот он!
Впереди, внизу, справа, слева был виден Севастополь. Сверкающие бухты, ярусы улиц, купол разрушенной Панорамы, мачты и трубы затонувших кораблей, огонь и дым пожаров, фонтаны воды, земли и камня, поднятые минами и снарядами, трассы пулеметного и автоматного боя, неразбериха самолетов, бьющихся в небе. Все, кто поднялся на гребень высоты, остановились потрясенные. Люди упоенно произносили:
— Севастополь!
— Развертывайте рацию! — резко приказал Сташко. — Вызывайте командира! Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Я — Сташко. Я — Сташко. Нахожусь над Севастополем, над Севастополем! Мои подразделения вошли в город. Ведут бой на Корабельной стороне. Прошу перенести огонь артиллерии…
Сташко остался на командной высоте. Он махнул офицерам рукой вперед, что означало: спешите, догоню.
Не чувствуя ног, люди пересекли бесчисленные воронки и ложбинки от мин, развороченные доты, землянки, разбитые снарядами бетонные бастионы, перепаханные огнем и железом противотанковые рвы, разметанные проволочные заграждения.
Об этих подступах пленные еще утром говорили, как о неприступном поясе внутреннего городского обвода. И вот все это в течение нескольких часов превращено в мусор, уничтожено, сметено в одну кучу вместе с гарнизоном.
На Корабельной стороне у палисадника дома на Истоминской улице стояла машина полковника. Родионов сидел у рации и передавал:
— Корабельная сторона очищена. Веду бой в городе. Противник не прекращает пулеметного и минометного огня. Его артиллерия бьет по наступающим и по переезду у вокзала.
Окончив разговор с командующим, он вытер платком влажное, опаленное солнцем лицо, улыбнулся, сощурил красные от бессонницы глаза и добродушно сказал Саше:
— Жене бы передать: вошел, мол, Алексей Павлович в Севастополь…
Он хотел еще что-то сказать, но тут подбежал запыхавшийся Сташко. Он произнес "товарищ полковник", осекся и тихо завершил:
— Двигаюсь в город с резервом.
— Дожил, Сташко, дожил, — усмехнулся Родионов. — Командир дивизии тебя обгоняет. Камкин-то уже дале-е-е-ко впереди. Так-то, брат…
Он кивнул Саше и поехал вперед, туда, где шел уличный бой.
Вечером, на переезде у Севастопольского вокзала, где, как на полевом бивуаке, дымили костры, я останавливал машину за машиной, спрашивая, не подбросит ли кто в тыл. Шоферы смеялись:
— Кто теперь в тыл… Сейчас все в Севастополь!
На случайной полуторке, когда-то захваченной у нас гитлеровцами и теперь отбитой и угоняемой расторопным артиллеристом к Сапун-горе, я выехал в эту ночь в обратный путь. Дорогу недавнего боя запрудил сплошной стремившийся в город поток. Нас догнала только одна машина — там сидел Родионов. Я перешел к нему и увидел на груди у шофера Саши полученный им сегодня орден «Славы».
Освещенное луной лицо Родионова было счастливым и усталым после трех дней и трех ночей штурма.
— А ведь подумайте, — сказал он. — Вот так сразу и кончилась тут война. Теперь мы в глубоком тылу. На курорте.
— Был фронт, стал курорт, — сказал Саша.
— Сто одиннадцатую вы добили, генерал, ее командир, в плену. Теперь отдыхать, Алексей Павлович? — спросил я.
— Вот еду на старый КП, помыться надо, поспать.
— Ну, теперь вы уже суток на двое заляжете?
— Пожалуй, нет, — в раздумье ответил Родионов, кивая на непрерывный встречный поток машин, повозок и людей. — Видите, что творится, все в Севастополь. Придется часика через два повернуть обратно: буду выводить дивизию. У нас впереди большие дела, воевать еще надо…
Сергей Алымов
В бою заслужили мы славу свою
Евг. Поповкин
Штурм Сапун-горы (из второй книги романа "Семья Рубанюк")
Гитлеровцы, в беспорядке отступив к Севастополю, еще яростно сопротивлялись, по ночам бомбили населенные пункты и дороги, но уже ни у кого не было сомнения в том, что полный разгром оккупантов в Крыму — дело нескольких дней.
Уже совсем стемнело, когда Петро и Сандунян, свернув около шаткого деревянного мостика с истолченной в мельчайшую белую муку дороги, пошли по широкой сырой лощине, переполненной людьми, повозками, лошадьми, орудиями… Под кустами лежали и сидели кучками солдаты, от костров тянул горьковатый дымок, хрустели сеном лошади.
Первый, кого они узнали из своих, был Евстигнеев. Стоя к ним спиной, он говорил что-то двум солдатам. Те слушали вытянувшись.
Петро подошел ближе. Евстигнеев, почувствовав, что кто-то стоит за его спиной, обернулся. Глаза его изумленно округлились.
— Товарищ гвардии старший лейтенант!
Он по-стариковски засуетился и, растерявшись от радости, не мог сказать ничего внятного.
— Ну, как в роте? — спросил Петро. — Все живы?.. Э-э, вам лычки старшины, Алексей Степанович, дали?
— Ротой товарищ Марыганов командует. Он сейчас на совещание пошел. Майор Тимковский собирает.
— Тимковский уже майор?
— Перед самым наступлением присвоили звание.
— Ну показывайте, где штаб. Пошли, Арсен!
Переговариваясь, они подошли к палатке, из которой доносились громкие голоса, смех. У входа в нее стояли офицеры и курили. В одном из них Петро сразу признал комбата Тимковского.
— Разрешите доложить? — вскинув руку к шапке, радостно дрожащим голосом сказал Петро. — Партизаны Рубанюк и Сандунян прибыли в свою родную часть…
Петро принял от Марыганова роту и, как только у него выдался свободный час, пошел в полк.
Было еще утро. Командир полка Стрельников и его заместитель по политчасти Олешкевич сидели за палаткой на траве и завтракали.
— Ну-ка, партизан, иди, иди, докладывай, — крикнул Стрельников, заметив Петра. — Садись, перекуси с нами.
— Спасибо. Уже завтракал.
— Как воевалось в лесу? Рассказывай…
— Неплохо. По роте своей соскучился здорово…
Петро сел на траву. Склоны близких долин тонули в белой пене цветущих яблонь. В ветвях шиповника молчаливо прыгали воробьи, воровато подбирались к остаткам снеди, лежащей на разостланной газете. Петро начал рассказывать о партизанском лагере.
Стрельников, немного послушав его, перебил:
— Ты извини, мне в штаб дивизии сейчас нужно идти. Вот что могу тебе сказать: разведчики довольны твоей работой. Не осрамил нашу часть.
— Старался добросовестно, — сказал Петро.
Стрельников поднялся, пожал ему руку и ушел… С минуту Олешкевич молчал, щурясь на залитые солнцем горы, потом спросил: