Страница 5 из 19
– Что-нибудь еще? – спросил Питт.
– Вы имеете в виду, по дороге сюда? Ну, мистер Линдси вышел почти сразу за нами – я шла вместе с мистером Эрроуэем и сестрами Баркинг. Потом они пошли дальше, до самой рощи Гроув в Хайгейте. А прямо перед нами шли мистер и миссис Далгетти. Больше я никого не помню. Извините.
Томас еще порасспрашивал Флору о деталях событий того вечера и именах всех, кто присутствовал на лекции, но не узнал ничего, что могло бы оказаться полезным. Лекция закончилась слишком рано, чтобы поджигатель успел сделать свое черное дело; по всей видимости, он (или она) должен был подождать, пока это мероприятие завершится, прежде чем выбраться из своего укрытия. Вероятно, в распоряжении у него было по меньшей мере несколько часов.
Питт поблагодарил ее и попросил разрешения побеседовать с кухонной прислугой и остальными слугами, после чего их с Мёрдо проводили в комнату экономки, где они и выслушали рассказ двенадцатилетней служанки о том, как она видела привидение с горящими желтыми глазами, которое мелькнуло между кустами в соседнем саду. Она слышала, как часы в холле пробили много-много раз, а рядом совсем никого-никого не было, и газовые фонари на лестнице были погашены, и она не осмелилась никого позвать, так сильно была испугана. Она забралась в постель и укрылась одеялом с головой, и это все, что она может рассказать, готова поклясться.
Питт мягко ее поблагодарил – девчушка была всего на пару лет старше его собственной дочери, Джемаймы, – и сообщил, что она ему здорово помогла. Служанка закраснелась и неуклюже изобразила реверанс, чуть не потеряв при этом равновесие, после чего удалилась в некотором замешательстве. Впервые в ее жизни взрослый человек выслушал ее рассказ с совершенно серьезным выражением на лице.
– Как вы считаете, инспектор, это был убийца? – спросил Мёрдо, когда они вышли обратно на дорогу. – Это привидение, что видела девочка?
– Движущийся свет в саду у доктора Шоу? Возможно. Нам нужно опросить всех людей, которых видела Флора Латтеруорт, когда возвращалась после лекции. Кто-нибудь из них мог заметить еще кого-то.
– Весьма наблюдательная молодая леди, весьма разумная, как мне показалось, – заметил Мёрдо и слегка покраснел. – Я что хочу сказать: она все очень подробно и четко рассказала. И никаких… э-э-э… мелодрам.
– Точно, никаких, – согласно кивнул Томас и чуть улыбнулся. – Юная леди с характером, мне кажется. Возможно, у нее было еще что нам рассказать, если бы там не было ее отца. Как мне представляется, они вообще не сходятся друг с другом во мнениях ни по каким вопросам.
Мёрдо открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут же сконфузился, когда понял, что намерен сказать, и с трудом сглотнул, не произнеся ни слова.
Питт улыбнулся еще шире и ускорил довольно размеренный шаг, направляясь к дому Эймоса Линдси, где сейчас нашел убежище овдовевший доктор Шоу, который не только потерял близкого человека, но и оказался бездомным.
Дом был гораздо меньше, чем имение Латтеруорта, и как только они оказались внутри, то не могли не поразиться, насколько эксцентрично он был отделан и обставлен. Владелец, по всей видимости, был раньше путешественником и антропологом. Стены украшали многочисленные резные изделия самого разнообразного вида и происхождения; они теснились на полках и столиках, даже стояли во множестве на полу. Питт, не обладая широкими познаниями в этой области, решил, что они либо африканские, либо из Центральной Азии. Ничего египетского, ближневосточного или американского он среди них не заметил – ничего, что имело бы хотя бы слабые, но знакомые черты классического искусства, наследия европейской культуры. Во всем этом было что-то чуждое, этакая варварская дикость и грубость, не совместимая с принятыми понятиями и стандартами обычного внутреннего убранства жилища среднего класса викторианской Англии.
Слуга, у которого был странный акцент, который Питту так и не удалось определить, и внешний облик, неотличимый от внешности многих англичан, но с необычайно гладкой кожей и волосами, которые, как вполне могло оказаться, нарисованы китайской тушью, провел их в гостиную. Манеры у него были просто безупречные.
Внешность же самого Эймоса Линдси оказалась в высшей степени английской – короткого роста, коренастый, с седыми волосами, и все же совершенно не такой, как Паскоу. Если последний по сути своей был идеалист, склонный все время обращаться ко временам европейского средневекового рыцарства, то Линдси был человеком неутолимого и неразборчивого любопытства, при этом наплевательски относящийся к истеблишменту, ко всем нормам и правилам, что наглядно демонстрировали мебель и украшения в его доме. Его мысли явно блуждали где-то далеко, их больше привлекали тайны дикого и непознанного. Кожу его испещряли глубокие морщины – явное свидетельство ярости тропического солнца. Глазки маленькие и хитрые – глаза реалиста, а не мечтателя. Весь его облик свидетельствовал о здоровом чувстве юмора, особенно по отношению к абсурдностям жизни.
Но сейчас Линдси был весьма мрачен и встретил Питта и Мёрдо у себя в кабинете, не воспользовавшись гостиной.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он. – Доктор Шоу в гостиной. Надеюсь, вы не станете засыпать его кучей идиотских вопросов, на которые может ответить кто угодно другой.
– Не станем, сэр, – уверил его Питт. – Может быть, вы сами ответите на некоторые, прежде чем мы встретимся с доктором?
– Конечно. Хотя не могу себе представить, что, по-вашему, можно от нас узнать. Но раз вы оказались здесь, то, видимо, полагаете – несмотря на всю несостоятельность такого предположения, – что это каким-то образом связано с чем-то уголовным. – Он пристально уставился на Питта. – Я лег спать в девять; я рано встаю. Я ничего не видел и не слышал, равно как и мои домашние слуги. Я уже расспрашивал их, потому что, вполне естественно, они были встревожены и обеспокоены поднявшимся ночью шумом и пожаром. Я не имею ни малейшего представления, что это была за личность, которая могла преднамеренно устроить такое, и какая здравая причина могла за этим стоять. Однако мозги человека могут свихнуться самым неожиданным образом или поддаться любому самообману.
– Вы хорошо знаете доктора и миссис Шоу?
Линдси ничуть не удивился такому вопросу.
– Я хорошо его знаю. Он один из немногих местных обитателей, с которыми мне легко общаться. Человек открытых взглядов, не закостеневший в древних традициях, как большинство здешних жителей. Человек мудрый, интеллигентный, большого ума. Это не самые широко распространенные качества – и не всегда ценимые.
– А миссис Шоу? – продолжал расспрашивать Питт.
– Ее я знал не так хорошо. Да это и невозможно, конечно. Ведь нельзя обсуждать с женщиной те же проблемы, что обычно обсуждают с мужчинами. Но она была превосходная женщина: здравомыслящая, способная сочувствовать и сопереживать, скромная, но без елейности, никакого вздора, никакой лжи. Женщина самых высоких достоинств.
– А как она выглядела?
– Что? – Линдси явно был удивлен. Потом его лицо сморщилось, на нем появилось какое-то комическое выражение – этакая смесь юмора и неуверенности. – Ну, это дело вкуса, я полагаю. Темноволосая, правильные черты лица. Но тяжеловата в… – Он покраснел и руками изобразил в воздухе нечто малопонятное. Питт решил, что Линдси хотел таким образом описать изгиб бедер, если бы его не остановило чувство неуместности подобного. – Красивые глаза, мягкая в обращении, умная, интеллигентная. Звучит прямо как описание лошади… прошу прощения. Красивая женщина, таково мое суждение. И ходила она красиво. Вы, конечно же, еще побеседуете с сестрами Уорлингэм, это ее тетки; Клеменси была немного похожа на Селесту, но не на Анжелину.
– Благодарю вас. Может, теперь нам следует поговорить с доктором Шоу?
– Конечно. – И он, не произнеся больше ни слова, повел их в холл, а затем, предварительно постучав, открыл дверь в гостиную.
Питт не обратил никакого внимания на замечательные антикварные предметы на стенах – его взгляд немедленно привлек мужчина, стоявший возле камина. Его лицо было лишено какого-либо выражения чувств, но тело напряглось, словно в ожидании некоего действия или потребности в таковом. Услышав щелчок дверного замка, он обернулся, но в глазах его не вспыхнуло никакого интереса, появилось всего лишь осознание неизбежного долга. Кожа у него была бледная от переживаний, губы плотно сжаты, вокруг глаз – красные пятна от бесконечного вытирания. Черты лица свидетельствовали о сильном характере, и даже такая ужасная потеря, да еще и при столь жутких обстоятельствах, не могла стереть ни отпечатка ума и интеллигентности, ни язвительности сильной личности, о которой Питт уже так много слышал от других людей.