Поклонник Везувия

Все, конечно, знали, почему.

Когда бы она ни исполняла сюиту из своих знаменитых Позиций – все тот же репертуар, то же колдовское действо, которое даже самые жесточайшие ее критики признавали обворожительным, – он всегда присутствовал, смотрел как завороженный, его правый рукав подергивался, на полных губах блуждала блаженная, зачарованная улыбка. Клянусь Богом, это великолепно! – восклицал он. – Даже величайшие актрисы Европы могли бы у вас поучиться.

Гости обменивались понимающими взглядами. Она теперь не только изображала Клеопатру, она и была Клеопатрой, обольстившей Антония; Дидоной, своими прелестями удерживавшей Энея; Армидой, околдовавшей Ринальдо, – героиней тех общеизвестных мифов древней истории и народного эпоса, в которых человек героической судьбы делает короткую остановку на пути к великой цели, подпадает под очарование неотразимой женщины и с нею остается. И остается и остается…

Женское влияние на мужчин всегда вызывает неодобрение, этого влияния боятся, оно делает мужчин добрыми, нежными – а значит, слабыми; поэтому считается, что для воинов женщины представляют вполне конкретную опасность. Солдат должен относиться к женщинам грубо или, по меньшей мере, бессердечно, тогда он всегда готов к битве, к жестокости, к смерти, его держат узы воинского братства. Он остается сильным. Но наш воин уже очень устал, ему требовалось время, чтобы залечить раны, он нуждался в заботе. Много времени нужно было и на восстановление «Вангарда», сильно пострадавшего от шторма. И вообще, его присутствие в Палермо полезно. Пусть по состоянию здоровья он не готов выйти в море, но он не сидит без дела, он разрабатывает планы отправки эскадры капитана Трубриджа для блокады Неаполя с моря. Жена Кавалера помогает ему. Именно благодаря славе она так его любит. Рука об руку они идут к великой судьбе – его великой судьбе. И она не из тех женщин, что купаются в лучах славы Героя, нет – и она в своем роде тоже героиня.

Ему хотелось угождать ей. Ей – так отчаянно – хотелось угождать ему.

Честолюбие и стремление угождать – вещи вполне совместные у женщины. Вы угождаете – и получаете вознаграждение. Чем больше угождаете, тем вознаграждение выше. Вот отчего женщинам так удобна моногамия. Понятно, кому угождать.

У жены Кавалера было теперь двое мужчин, муж и их общий друг, кому она была рада угодить.

Кавалер испытывал все большие денежные затруднения. Несколько раз пришлось занимать у друзей; он был уверен, что сможет вернуть долг, как только его великолепные вазы будут проданы в Лондоне. А пока осторожно продавал кое-какие камеи, драгоценные камни, статуэтки и прочие вещи из тех, что вывез из Неаполя, те, которые меньше всего любил. У его жены тем временем родилась мысль попробовать выиграть деньги на текущие расходы за карточным столом. Однако то, что вначале было лишь очередным порывом помочь мужу, обернулось безудержной страстью. Новой страстью. Все, что она делала – играла, ела, пила, – было безудержно, становилось неодолимой потребностью. А усилившееся, удвоившееся желание угождать раздувало и ее личность, и ее аппетиты.

Кавалер знал, каковы ее истинные намерения, когда она до поздней ночи играла в фараон или в кости, и начал рассчитывать на ее успех, и поэтому ему было равно невыносимо как наблюдать, так и не обращать на нее внимания. Молить фортуну о благосклонности? Он презирал в себе все жалкое: в эти вечера он обычно уходил спать рано. Герой оставался рядом с его женой, подсказывал шепотом, сиял, если она выигрывала, уговаривал сыграть еще, если проигрывала. Как умно она играет, неважно, выигрывает или проигрывает, думал Герой. Против нее не устоял бы никто, если бы не ее милая слабость, из-за которой иной раз она перестает ясно мыслить. Он заметил, что уже от второго бокала бренди она хмелеет. Как странно, удивлялся Герой. На него два бокала совсем не действуют. Равнодушный и к спиртному, и к картам (Герой отличался почти такой же воздержанностью, что и Кавалер), он не понимал, что скорость, с которой она пьянела, была признаком не удивительной чувствительности, а развивающегося алкоголизма.

Она и правда играет бесподобно, но иногда продолжает играть даже после долгого везения, рискует драгоценным выигрышем, лишь бы подольше побыть рядом с ним. Никогда она не пьянеет настолько, чтобы забыть о его волнующем присутствии, – рядом, позади, в дальнем конце комнаты, где он с кем-то разговаривает, жестикулируя, и где, если уж на то пошло, он точно так же чувствует ее присутствие, как и она его.

Теперь, когда она испытывает сильнейшую потребность прикасаться к нему, былую свободу обращения с ним заменяют сознательные, осторожные, незаметные жесты. Остановившись у подножия огромной лестницы, чтобы пожелать спокойной ночи гостям, она рассеянно трогает приколотый к борту мундира пустой рукав, смахивает пылинку: заметила крошку, оставшуюся от сна в его правом, слепом, глазу, и жалеет, что не может ее снять.

Он представляет себе, каково будет объятие без руки: оказываясь с ней лицом к лицу, он иногда чувствует себя так, будто падает на нее.

Она смотрит на его губы, полуоткрытые, когда он слушает; когда он говорит, она иногда спохватывается, что не поняла ни слова. Черты его лица кажутся такими большими.

Им легче, если они не смотрят друг на друга, но, бок о бок, стараются проявлять интерес к другим людям. Понятия «право – лево» получили новое значение. Правая сторона – та, с которой Герой искалечен, там его неподвижный глаз, его пустой рукав. Она заметила, что он всегда садится по правую руку от нее, поворачивается к ней неповрежденной стороной.

Самые обычные ситуации рождают новые, трепетные действия. Он сидит возле нее за карточным столом и видит, что она постоянно чешет левое колено. Ему хочется остановить ее, пока она не поцарапала свою дивную кожу. (У нее обострение экземы, это случается время от времени, но он не мает.) Не задумываясь, он наклоняется поближе, чтобы заглянуть в карты, которые она держит в правой руке, настолько близко, чтобы можно было прошептать на ушко совет по поводу следующего хода, и это – каким-то образом он догадался, что так и будет – заставляет руку под столом, чешущую колено, остановиться.

Как мучительно помнят они о скрытых под одеждами телах друг друга. Как мучительно ощущают расстояние, отделяющее их друг от друга.

На банкете она вдруг понимает, что его левое бедро находится не больше чем в шести – нет, в семи – дюймах от ее правого бедра. На столе – четвертая перемена блюд. Он вполне справляется с изящным золотым столовым прибором, неким гибридным устройством, ножевилкой (лезвие смотрит вправо, а зубцы влево), подаренным каким-то почитателем после Нильского сражения, но она, тем не менее, берет свои нож и вилку, наклоняет торс к нему, ближе к нему и, чтобы расплатиться за эту дерзость, рожденную непобедимым желанием, отодвигает от него правую ногу, прижимает ее к своей левой ноге. И, чрезвычайно осторожно, чтобы не коснуться плечом его плеча, начинает резать для него мясо.

Этим вечером, за этим столом, не ее одну волнует расстояние между вещами.

Неужели только мне, – одна из приглашенных англичанок разглагольствует об удивительнейшем феномене, который ей довелось наблюдать, – неужели только мне посчастливилось видеть маленький остров очень интересной формы, чуть более удаленный от города, чем наш прекрасный Капри удален от Неаполя?

Остров?

Но из Палермо не видно никакого острова, – возразил кто-то из гостей.

Все пытаются меня в этом убедить, – чопорно отвечала мисс Найт.

А когда вы видели этот… остров? – принялся допрашивать ее лорд Минто, бывший посол на Мальте и знакомый Героя, гостивший у них уже несколько недель.

Большую часть времени его не видно. Когда небо совершенно безоблачно, его не разглядеть.

А если облачно, то вы его видите?

Если под словом «облачно», лорд Минто, вы подразумеваете, что небо затянуто облаками, то нет. На горизонте должно быть лишь несколько легких облачков.