Поклонник Везувия

Когда тысячи собравшихся в зале людей устроили настоящую овацию, он покраснел. Она еще раз пропела сочиненную строфу, жестами призывая гостей присоединяться, и вот уже все пели ему славу, тянули его имя. Потом Кавалер с женой подошли к Герою, гомон в зале стих, и тогда она сняла флаги со стоявшего под тентом предмета, похожего на мачту. Это оказалась колонна, на которой выгравировали крылатое выражение другого завоевателя: «Veni vidi vici»,[15] а также имена капитанов, принимавших участие в Нильском сражении, его собратьев по оружию. Почти все они присутствовали и подошли, чтобы пожать ему руку и в очередной раз выразить почтительную благодарность судьбе за то, что она даровала возможность служить под его началом. Кавалер, стоя у колонны, произнес короткую речь, в которой сравнил Героя с Александром Великим. В конце речи жена перебила его, закричав, что статую Героя, из чистого золота, следует установить в самом центре Лондона, и что так бы и случилось, если бы там, дома, понимали, скольким ему обязаны, – он чувствовал себя прямо-таки в ореоле славы. Потом вокруг собралась толпа, лица людей сияли, многие стремились прикоснуться к нему, здесь это было в обычае, и все улыбались, улыбались. О, если бы его сейчас видели отец и Фанни!

Он повернулся к Кавалеру, намереваясь выступить с ответной речью, поблагодарить за великолепное торжество. Честь, которую вы мне оказываете… – начал он.

Это вы оказываете нам честь, – перебил Кавалер и, в свою очередь, взял Героя под руку.

Тут заиграл оркестр, и Герой, полагая, что жена Кавалера ожидает его приглашения на кадриль, двинулся к ней. Нет, нет, он не будет танцевать, ей придется его извинить, но он хотя бы попытается выразить благодарность.

Кавалер, по-своему так же очарованный молодым адмиралом, как и его жена, смотрел на Героя с восторгом. Какое великолепное событие! Словно после затмения. Все, что еще недавно было черным, теперь блестит и сияет. Весь дом, все его чудесные, выразительные вещи, которые, опасался он, скоро придется покинуть, этот дом – отныне официальная штаб-квартира Героя, – давно приютивший прошлое, теперь принимал у себя будущее.

Кавалеру казалось, что его эмигрантский рай рассыпается. В первые месяцы этого года, когда стало ясно, что действия международного альянса против Франции не приносят никаких результатов, Неаполь начал мало-помалу подчиняться воле французов. Самым первым унижением была необходимость принять нового посла – им оказался не кто иной, как месье Тара, человек, зачитавший смертный приговор Людовику XVI. За этим последовало увольнение влиятельного премьер-министра, известного своими антифранцузскими настроениями; его заменил человек, ратовавший за примирение с Францией. Армия Наполеона тем временем беспрепятственно наступала, а молодой английский адмирал бороздил Средиземное море, втуне надеясь дать бой французам.

Кавалер не поддавался панике: это не в его характере. И все же страшно представить, что будет, если французы начнут продвижение от уже захваченной ими папской столицы вниз по полуострову! Однажды утром он узнал, что враг стоит чуть выше по побережью, за Кампи Флегреи. Оставалось одно – ос жать. Времени у них с женой и у их гостей из Англии (в доме всегда кто-то гостил) было пока достаточно, об этом не стоило беспокоиться. Беспокоился он за сохранность имущества. Ценные вещи очень уязвимы – они могут потеряться, пострадать от грабежа, пожара, наводнения, плохого обращения, от губительных солнечных лучей, по недосмотру слуг, и они беззащитны перед войной (под этим словом Кавалер разумел вандализм, мародерство, конфискацию).

Каждый коллекционер живет в постоянном страхе, понимая свою беззащитность перед превратностями судьбы, которые могут повлечь за собой катастрофу. Поэтому любая коллекция – сама по себе остров – нуждается в островке безопасности. У владельцев грандиозных коллекций часто рождаются грандиозные же идеи по поводу надлежащего хранения и обеспечения безопасности своих сокровищ. Так, один неутомимый собиратель произведений прикладного искусства из южной Флориды, который ездит за новыми приобретениями на единственном сохранившемся в Соединенных Штатах частном поезде, купил для своего колоссального собрания огромный замок в Генуе; а китайцы-националисты в 1949 году собрали все годные для перевозки шедевры изящного искусства, которые нашлись в тот момент на китайской земле (картины на шелке, статуэтки, нефрит, бронзу, фарфор, каллиграфию), обложили ватой и рисовой травой, перевезли на Тайвань и отправили под землю, в тоннели и пещеры, прорытые под горами недалеко от огромного музея, в котором можно выставить лишь крохотную часть всего собрания. Разумеется, надежным может быть и не столь экзотическое, и не столь похожее на крепость хранилище. Однако собрание, которое хранится в ненадежном месте, является для владельца источником постоянного беспокойства. За спиной удовольствия вечно маячит призрак утраты.

Как знать, может, бежать из Неаполя и не понадобится. Но если все-таки придется, будет не так-то просто упаковать, разложить по сундукам и увезти вещи, копившиеся в течение трех десятилетий. (Вечный Жид не мог бы коллекционировать что-то существенное, разве что почтовые марки. Великих коллекций, которые можно унести на себе, крайне мало.) Кавалер счел разумным составить список всего, что есть, провести – впервые! – настоящую инвентаризацию.

Едва ли это был первый его список: все коллекционеры – закоренелые составители списков; и наоборот, каждый, кому нравится составлять списки, есть фактический или потенциальный коллекционер.

Коллекционирование – разновидность ненасытного желания, своеобразное донжуанство по отношению к вещам. Словно от каждой новой находки в мозгу образуется нечто вроде опухоли, и коллекционер получает дополнительное удовольствие от пересчета, подведения новых итогов. Масштабность побед могла бы частично лишить неутомимую погоню смысла и остроты – если бы не гроссбух с разложенными по полочкам mille е ire[16] (желателен также доверенный слуга, который обновлял бы записи). Счастливое перелистывание этого гроссбуха служит подпиткой для истощающегося желания (этого вечного проклятия атлета от эротики, с которым последний принужден постоянно бороться). Но у человека, посвятившего себя другому спорту, материальным и духовным приобретениям, есть занятие много более вдохновенное – составление списков.

Список – сам по себе коллекция, в высшей ее форме. Человеку не обязательно владеть перечисленными вещами. Знать – значит, владеть (к счастью для тех, у кого нет больших средств). Думая о вещах таким образом, в виде списка, вы тем самым заявляете на них свои права. Это разновидность обладания: вы оцениваете вещи, расставляете их по ранжиру, объявляете достойными того, чтобы помнить о них или желать их.

То, что вам нравится: пять любимых цветков, специй, фильмов, машин, поэм, гостиниц, имен, собак, изобретений, римских императоров, романов, актеров, ресторанов, картин, драгоценных камней, городов, друзей, музеев, теннисистов… всего пять. Или десять… или двадцать… или сто. Какое число ни назови, вы, дойдя до середины, неизменно хотите, чтобы у вас была возможность назвать большее количество любимых вещей. Вы и не подозревали, что вам столько всего нравится.

То, что вы совершили: партнеры, с которыми переспали, штаты и страны, в которых побывали, дома и квартиры, в которых жили, школы, в которых учились, машины, которыми владели, животные, которых держали, учреждения, где работали, пьесы Шекспира, которые посмотрели…

15

Пришел, увидел, победил (лат.).

16

Тысяча три (ит.).