Страница 18 из 36
И вот они в крошечной типографии табачной фабрики, перед ними посреди помещения электрический печатный станок размером с небольшой секретер, наборный стол и полки для литер. Вокруг, вдоль стен, фанерные коробки с этикетками табачных изделий фабрики. У передней стенки в открытых коробках, где врассыпную, где крошечными стопками этикетки лилового "Каравана", бежевой "Марет" и сине-черно-белого "Ахто".
Рыжеусый встал за наборный стол и за десять минут набрал и сделал стопку оттисков с листка, извлеченного из портфеля Маанди: "Государственный вестник" номер 1, 19 сентября 1944 года. Декрет Улуотса о формировании правительства в таком-то составе. Плюс девять правительственных постановлений о назначениях высших чинов: полковника Майде - главнокомандующим вооруженными силами, Оскара Густавсона - государственным инспектором etc. Плюс сообщение о том, что правительство в вышеупомянутом составе присягнуло на вступление в должность премьер-министру, исполняющему обязанности президента Республики.
Улло спросил: "Где была принята эта присяга?.."
Маанди глянул через плечо на рыжеусого печатника и тихо сказал: "В палате Центральной больницы. Вчера вечером..."
И Улло подумал: что же это было? Знак того, что Случай, Судьба или Бог хочет все-таки сохранить преемственность восстанавливаемого государства через тонкое, как волосок, нервное волоконце одной умирающей души? Или знак того, что Смерть вот-вот окончательно уничтожит эту преемственность?.. Затем рыжеусый позвал Улло на помощь, и они перетащили откуда-то из стенного шкафа на большой стол рядом с печатным станом бумагу, кстати, весьма хорошую, французскую.
Много позже Улло со слов Маанди рассказал мне следующее: в этикеточной типографии хранился некоторый запас этой бумаги. Она была закуплена для типографии на бумажном складе из старых запасов какими-то предусмотрительными людьми в год правления советской власти. Этикетки печатали здесь на гораздо более дешевой и плохой бумаге. В хороших магазинах еще оставался качественный товар, но уже ясно было, что он - например эта французская бумага - в ближайшее время в здешних краях больше не появится. Так что бумагу купили, но типография до поры до времени не находила ей применения. Пока Национальный комитет ранней весной 44-го не преуспел настолько, что начал изыскивать возможности для печатания своих листовок. И члены Комитета, которые входили также в руководство ЭТК, решили, что табачная типография вполне для этого подходит. И не ошиблись. Но в первую очередь вовсе не потому, как считали Рейго и другие, что она достаточно мала и неприметна из-за выпускаемой продукции, чтобы, по крайней мере на первых порах, вызвать какие-то подозрения. Рейго приказал для печатания таких важных бумаг, какими были, по его убеждению, тексты Национального комитета, пустить в ход французскую бумагу. Когда первые листовки были готовы и распространены, они, конечно же, попали в СД и вызвали там изрядный переполох.
Тут же в нескольких крупных типографиях появились молодые господа в черных кожаных пальто и произвели обыск, кажется, в типографиях "Ээсти сына" или "Ваба маа" и "Юхистёэ", но, разумеется, ничего не нашли. После чего обыски прекратились. И не по причине халатности СД или его национальной лояльности, а благодаря профессионализму его сотрудников. Профессионалы СД решили - такую высококачественную бумагу, на которой напечатаны подстрекательства так называемого Национального комитета Эстонской Республики, здесь уже не достать. Следовательно, листовки напечатаны за границей. Такое решение в значительной степени облегчило Комитету изготовление очередных публикаций.
Печатный станок гудел и стучал уже полтора часа, и несколько сот экземпляров "Государственного вестника" лежали в жестяном ящике рядом со станком, когда зазвонил телефон. Улло поднял трубку. На другом конце Клесмент сказал:
"Ульрих, передай секретарю, пусть он возьмет нужные пачки сигарет и организует их отправку. А ты быстро возвращайся в кафе. Ясно?"
"Ясно! - ответил Улло с каким-то ребяческим задором. - Я тоже суну пачку-другую в карман. В самый раз будет подымить после обеда за кофе".
Рыжеусый нашел в типографии старый фибровый чемодан (между прочим, изделие той самой чемоданной мастерской ЭТК, которое в дальнейшем, когда круг замкнется, мы еще припомним), в нем Улло доставил в Земельный банк сотни две свежих номеров "Государственного вестника", на стол премьер-министру.
Я не знаю, что делал Улло в последующие часы. После обеда состоялось очередное заседание правительства, и хотя он, разумеется, не принимал в нем участия, однако находился где-то неподалеку. Потому что от кого же еще, как не от него самого, мне известно: время от времени Маанди выходил из зала и посылал кого-нибудь, например солдата из караула, с заданием правительства. Время от времени в зал заседания из коридора вызывали ожидающих людей. Каких-то офицеров из JR 20037, у одного рука на перевязи, вчера отступал от русских в направлении Пуурманна или Поркуни; каких-то телеграфистов в финских и немецких мундирах, а также в мундирах Омакайтсе. Не промелькнули ли там - так что Улло их заметил, а они его нет - однокашники его Хеллат38 и Йыги39, связные между финской разведкой и немцами, которые в действительности выполняли задания Национального комитета и занимались правительственными делами... Затем туда заскочил капитан Талпак, прибывший из Финляндии вслед за JR 200 и которого немцы грозились арестовать. Через десять минут он вышел в коридор с приказом о присвоении ему звания майора и назначении комендантом Таллинна. Там же, на месте, он прихватил с собой прапорщика из правительственного караула, чтобы тот следовал за ним в качестве адъютанта. Ибо ему, как коменданту города, нужно сформировать боевую единицу все равно из кого, из людей JR, из легионеров, парней Вермахта, Омакайтсе - из всех, кто попадется под руку, для поддержания порядка в городе. Когда вечером начались столкновения с немцами, Улло раза два из разговоров в коридоре, из распахнувшейся в зал заседания двери услышал вопрос: "А где в данный момент находится Питка?!."
Часов в девять вечера правительство объявило перерыв. Некоторые участники заседания, очевидно, позвонили домой. И через десять минут явились жены министров и чиновников с бутербродами и эрзац-кофе в термосах. Тиф заказал у жены управдома Земельного банка три чайника горячего чая и сухари. Очевидно, и Клесмент позвонил своей супруге, и она принесла господину юстиц-министру бутерброды - тонкие ломтики довольно черствого хлеба с филе трески, поджаренным на капле растительного масла. Клесмент стал угощать Улло:
"Нет, ты все-таки возьми. Я тебя сюда привел. Стало быть, я должен позаботиться, чтобы ты здесь не оголодал. За все остальное каждый отвечает сам..."
Пока Улло не взял стакан чая с сахарином и бутерброд с треской.
Затем подошел Сузи с бумагой в руке и отвел Улло в сторону, к оконной нише:
"Господин Паэранд. Мне дали задание составить декларацию правительства. Положение Эстонии на данный момент и обязанности граждан. Очень коротко. Размножьте большим форматом. Вот это. Насколько мне удалось во время заседания. Я зачитал правительству. Ничего существенного не добавили. Взгляните, пожалуйста. Может, у вас будут замечания. И отнесите прямо в типографию. Посмотрите, в каком формате они смогут напечатать. Двести экземпляров. И ночью сразу надо расклеить по заборам..."
Между прочим, о декларации Улло мне рассказывал. Только не стал в тот раз излагать ее содержание. Мы отложили это до следующего, более подробного разговора. То есть до следующего сеанса летом 1986-го. Который, как известно, не состоялся.
Приведенный тут текст декларации правительства - это поздняя, не знаю какого времени, запись Хельмута Маанди, а в основном послелагерная запись министра просвещения Арнольда Сузи, в том виде, в каком она после его смерти в 1984-м попала в руки его дочери.