Страница 14 из 36
Когда же тот, кого он послал вместо себя, пришел за чемоданом, того на месте не оказалось.
Много позднее выяснилось, что в игру вмешался пьянчуга-дворник, он же истопник, безответственный раболепный олух, который с той же готовностью согнулся бы перед Третьей возможностью, но в первую очередь склонился перед другой возможностью, бывшей как раз у власти. Этот с грязной рожей паршивец нашел чемодан и прихватил его с собой, разумеется, в надежде найти там деньги. Но нашел, к своему разочарованию, какие-то бумаги. Однако эти бумаги, по его соображению, могли бы, коли бог даст, заинтересовать СД. Он притащил свою находку господам из службы Безопасности и поставил на стол, но прежде, надо думать, на пол:
"Halt! Auf den Fussboden setzen! Nicht doch auf den Tisch! Das Stuck ist zu dreckig..."35
Так что дворник поставил черный от угольной пыли чемодан на линолеумный пол в трех шагах от стола и замер возле него, сопя и вращая глазами, - отсюда вот-вот брызнут слезы Мяэ в количестве по меньшей мере двух бутылок...
Уж не знаю и никто не знает, чем у дворника закончилось дело со слезами
Мяэ - или со слезами Иуды. Но эстонцам его иудин поступок стоил многих слез и страданий.
Исходя из материалов, попавших к немцам, арестовали в первую очередь людей из круга технических вспомогательных сил Третьей возможности. Арестовали и некоторых членов Национального комитета. Остальные ушли в подполье или бежали за границу. Иные остались, их связь с Национальным комитетом так и не была обнаружена немцами.
Некоторые арестованные под давлением неопровержимых вещественных доказательств вынуждены были в известных пределах взять вину на себя: да, тот или иной собирал на своей работе какие-то сведения. На них заорали, что они вражеские шпионы. Те утверждали, что они действовали по заданию иностранных послов Эстонской Республики и что в данный момент это единственные легитимные органы Эстонского правительства. Тогда на них снова заорали - поначалу, насколько я знаю, до рукоприкладства все-таки не опускались: эти Вармы и Тормы и Ларетеи с вашими сведениями в тот же миг побежали к англичанам! Теперь, когда Эстонского правительства больше нет, все они там продажные псы у английской кормушки. Англичане же немедленно отправили ваши данные на серебряном подносе своим друзьям в Москву! Неужели вы этого не понимаете?! Объективно все вы как один красные шпионы, шпионы Москвы, шпионы Сталина!
И нужно сказать: трудно было против этого возразить. Потому что объективно это было (благодаря, например, успешной деятельности мистера Филби) в значительной степени верно, даже вернее, чем они могли предположить.
Конечно, первоначально в сети попало множество мелкой рыбешки. И в течение весны и лета ее отфильтровали и выпустили. 18 сентября бывший шеф Улло профессор Улуотс подписал в подполье декрет (сделал это в полном соответствии с конституцией Эстонской Республики как премьер-министр, исполняющий обязанности президента в отсутствие последнего) о формировании правительства Эстонской Республики, премьер-министром которой был назначен Отто Тиф, присяжный поверенный и, как член бывшего правительства, человек хорошо известный.
В течение 18 сентября в Центральной тюрьме продолжалось освобождение по списку третьеразрядных заключенных, прибывших из СД: воришки - вон, мелкие красные - на все четыре стороны, махровые красные - на грузовики в Козеский лес и пулю в затылок. В то же время из периферийных тюрем в Центральную под натиском приближающегося фронта прибывали большими партиями эвакуированные заключенные. Никто не знал, что с ними будет.
В тот же день, 18 сентября, Марет сообщили в ведомстве прокурора Платцера, что Улло как личность, причисленная к мелким красным, видимо, скоро будет освобожден. Одновременно там же моей Хелле сказали, что меня в ближайшее время отправят в Германию. Окрыленная надеждой Марет поспешила домой дожидаться Улло - и дождалась. Ибо вечером того же дня Улло с какой-то бумажкой об освобождении прошел сквозь странный хаос погруженного в сумерки города, сквозь гул идущих в порт военных машин, сквозь весь этот темный город, еще более темный от реющего в воздухе пепла сжигаемых документов, и вернулся домой на улицу Эрбе.
Мне (Марет, конечно же, знала, а Улло, кажется, нет, что миновавшие его апрельские акции для меня закончились арестом) Хелла 18-го после обеда принесла в тюрьму необходимый при отправке в Германию пакет с теплой одеждой, продуктовым полисом и витаминами. Охранник, который передал пакет, еще недавно был жестким малым, но неделю назад вечером неожиданно сунул мне в камеру газету (в одиночную камеру особенного риска ведь не было) и пробормотал:
"Этого в газете нет - вчера Финляндия вышла из войны..."
Или: "Би-би-си сообщило сегодня утром: вчера американцы перешли западную границу Германии..."
Сейчас, когда просунул в дверной люк моей камеры пакет Хеллы, он пробурчал:
"Вашей жене сказали, будто вас отправляют в Германию. Не верьте этой болтовне. Вас выпустят. Я знаю..."
Часов в одиннадцать в коридоре послышались приглушенные голоса. Затем дверь с лязгом отворилась и все тот же охранник, который приносил газеты, вызвал меня взмахом руки "Тсс..." с вещами в коридор. Там в полутьме уже стояли какие-то люди. Всего собралось с десяток человек. Насколько я мог разглядеть - парни все из Третьей возможности. Тот же самый охранник вывел нас - непривычно без окриков, в полном молчании - по коридорам за решетчатые ворота. Потом куда-то исчез, и руководство над нами осуществлял узколицый человек в кепке с налитыми, будто пьяными, глазами. Долгое время мы следовали за ним. Помню, шепотом я рассказывал соседу, гидрологу по имени Армин Каск, какой-то политический анекдот и одновременно старался зафиксировать: ага, миновали коридор, ведущий в камеру смертников, но и склад, в котором - при освобождении - нам должны были бы выдать вещи... Затем очутились в хозяйственном дворе Центральной тюрьмы. Шли, спотыкаясь в темноте о ноги вновь прибывшего этапа заключенных, которым было приказано сесть на брусчатку двора. Затем проскрипела, все еще почти в темноте, калитка в задних воротах, и мы оказались на воле. Огляделись вокруг - а где жандармы, собаки, грузовики? Для отправки в худшем случае - в Козеский лес, в менее худшем - в Палдиски и оттуда в Германию, в лагеря?.. Темень. Тишина. Наверху светлые сентябрьские звезды. Затем появился подвыпивший сопровождающий и прошептал, обдавая нас винными парами:
"Ребята, на сей раз из этого дерьма вылезли. А теперь - на все четыре
стороны - фьють!"
Лишь через несколько дней выяснилось, как безумно, слепо, ослепительно и бессовестно нам повезло.
Через десять минут после нашего освобождения из СД к тюрьме подкатил на грузовике господин Викс в сопровождении собак и жандармов, стал вызывать по списку заключенных. Семнадцать пленников, из которых половина десять минут назад была освобождена. Но половина-то осталась! И их под тявканье господина Викса увезли - на круги ада Штуттгофа и прочих подобных мест.
О том, как происходило освобождение Улло 18-го вечером, - подробнее, чем упомянуто выше, - я, кажется, ничего не слышал. И о его деятельности после освобождения мне довелось узнавать только случайно. Вплоть до весны 86-го, когда он рассказал мне об этом чуть больше, готовясь к сеансу более подробных записей. Который так и не состоялся.
28
Насколько я знаю, Улло вернулся домой 18 сентября около семи часов вечера. Голодный, несмотря на передачи Марет. Потому что из этих передач на его долю приходилась лишь одна восьмая часть, а семь восьмых он делил на пятьдесят сокамерников. Голодный, но не до слабости в коленках. Прежде всего поцеловал свою Марет и уж потом сбрил бороду, помылся, переоделся и поспешил в город.
Хотя Улло сидел на Батарейной и 9 марта в момент бомбежки, и все время после нее, он все же имел представление о разрушениях в городе по разным слухам, проникающим в тюрьму.