Солнце сияло

Глава пятая

К Новому году с помощью Бори Сороки в кармане у меня завелись новые пятьсот баксов. Причем я сделал эти деньги совсем в другой программе, в чем мне поспособствовал Николай, оператор, выезжавший со мной на мою первую съемку, а потом ставший свидетелем, как я клеился к Ире в буфете Стакана. Боря попросил о помощи, но из той программы я только и знал двух редакторов, с Николаем мы время от времени продолжали обедать, я поделился с ним своей проблемой – и золотой ключик оказался у него в руках: директор программы был его приятелем еще со времен учебы во ВГИКе. Установленный контакт с программой стоил Боре дополнительной сотни баксов – комиссионные Николаю, – которые в его издержках были, думаю, сущими семечками.

Новый год нежданно-негаданно мне выпало встречать с семьей Иры. Что было причиной решения ее родителей устроить встречу Нового года вместе с дочерьми и чтобы те были бы еще и со своими молодыми людьми? Родительская забота о чадах – увидеть собственными глазами тех типов, с которыми они проводят время? Увидеть типов можно было бы и как-то иначе, имей лишь желание. Скорее всего, предположил я, так им продиктовала возникшая тогда мода – делать на манер западных рождественских праздников из нашего новогоднего праздник семейный. Во всяком случае, чада смиренно (ну, может быть, и не очень смиренно, но все же) пошли навстречу родительской воле. А дабы не крейзануться в обществе предков от тоски и уныния, был выработан компромисс: придут мальчики.

Как бы то ни было, в последний день уходящего 1992 года, в новом двубортном костюме глубокого синего цвета, который, конечно же, никак не мог соперничать со сьютом Бори Сороки, но в котором, тем не менее, можно было чувствовать себя вполне человеком, с букетом роз и литровой бутылкой «Амаретто», считавшегося тогда самым шикарным напитком, в начале двенадцатого часа ночи я вошел в знакомый подъезд, бросил консьержке дежурное «С наступающим!» и, назвав номер квартиры, прошел к лифтам, нажал кнопку нужного этажа. Чуть меньше полугода отделяли меня от того дня, когда я в компании Стаса вошел в этот подъезд впервые. Но какая же пропасть пролегала между мной нынешним и мной тогдашним! Так мне казалось в тот миг у лифтов.

Лифт долго не шел. А когда наконец прибыл и распахнул двери, из него вывалилась шумная наглая компания тридцатилетних мужчин и женщин. Они уже явно и весьма основательно проводили уходящий год, шли теперь куда-то в другое место встречать Новый или просто проветриться перед его встречей, и, увидев меня, женщины бросились на мои розы, а мужчины стали интересоваться, что у меня там бугрится во внутреннем кармане куртки.

– Молодой человек, это вы нам розы? Ой, какие розы, хочу такую розу! Молодой человек, подарите прекрасным дамам по розе! – разом щебетали женщины, пытаясь ухватить цветы за стебель около бутона и вытянуть их из букета. Так что в конце концов мне пришлось поднять руку с букетом вверх и стоять так – словно на той картине из учебника для младших классов «А ну-ка отними!».

– Ты вооружился! Куда ты с таким баллоном? Зачем куда-то нести, давай с нами, поможем тебе уговорить! – шумели мужчины, не подпуская меня к лифту.

От них исходил дух благополучия, устроенности, упоения жизнью – казалось, они физически окружены его облаком.

Понятно, что все их поведение – это была не более чем пьяная шутка, но мне она удовольствия не доставила: не подними я цветы вверх, они бы точно были все переломаны, и от рук, пытавшихся залезть под куртку в карман, тоже пришлось отбиваться вполне всерьез.

Когда наконец компания так же шумно заклубилась мимо консьержки к выходу, лифт уже стоял закрытый. Из-за выступа стены, скрывавшего трубу мусоропровода, осторожно возник и двинулся в мою сторону – к лифтам – высокий молодой человек в модных очках с маленькими круглыми стеклами, длинном стеганом пуховом пальто черного цвета, что было много роскошней, чем моя куртка, в одной руке, так же, как и я, он держал букет – только хризантем, в другой – широкобедрый черный портфель, в котором, вероятно, скрывалось нечто подобное тому, что я держал во внутреннем кармане куртки. Судя по всему, он появился, когда компания вовсю наседала на меня, и, дабы избежать возможного нападения, благоразумно предпочел исчезнуть из поля их зрения.

Он подошел, встал рядом, и я, вновь нажимая кнопку вызова лифта, слегка улыбнулся ему – что было невозможно не сделать при таком нашем подобии друг другу. Он мне не ответил. Спокойно смотрел на меня – не сквозь, а именно на, – и на лице у него не дрогнуло и мускула; он смотрел так, как если б я был абсолютно неодушевленным предметом – какой-нибудь вставшей вертикально доской, каменной плитой, куском швеллера (почему-то у меня возникло такое сравнение – со швеллером).

Лифт, послушный приказу пальца, распахнул двери, и мы вошли внутрь. Причем пальто в очках, несмотря на то, что стоял дальше, попытался войти первым – словно я и в самом деле был неодушевленным предметом и ждать от меня какого-либо движения не приходилось. Рука его, потянувшаяся к кнопкам этажей вслед моей, когда я нажал нужную мне, отпрянула назад. Оказывается, мы ехали на один этаж. И не в одну ли квартиру? Я глянул на пальто оценивающим взглядом. Если моя догадка была верна, это был второй тип, призванный служить оживлению родительского общества наших пассий.

Он, напротив, теперь на меня не смотрел. Букеты наши касались друг друга, и одна моя роза отважной лазутчицей даже пробралась в мохнатые дебри его хризантем, а его взгляд поверх моей макушки был устремлен в потолочные дали поднимающейся кабины – с твердо выраженной в нем убежденностью в моем отсутствии рядом.

Лифт остановился. Створки дверей разомкнулись, открыв проем. Пальто, как вошедший вторым, стоял ближе к дверям и сейчас вышел первым. Я дал ему удалиться от лифта, чтобы не тащиться хвостом, если мы и в самом деле прибыли в одно место, и покинул кабину только после того, как шаги его замерли.

Опустив портфель на пол к ногам и держа хризантемы перед грудью, будто солдат кремлевского полка карабин в парадном артикуле, пальто жал кнопку звонка у двери, за которой, единственной из трех на лестничной площадке, мне довелось бывать прежде. И куда я направлялся сейчас.

– И вы, значит, сюда же? – сказал я, подходя к нему.

Он повернул ко мне голову. В глазах его выразилось враждебное недоумение. Как если бы металлический швеллер заговорил, и это представляло собой несомненную опасность.

– Я сюда, – проговорил он. С отчетливым ударением на «я». А куда вы, меня не интересует, прозвучало в его словах.

Хорош, однако, был тип, с которым мне предстояло оживлять встречу Нового года в семейном кругу.

На дверях, открываясь, защелкали язычки щеколд. Пальто наклонился и поднял портфель. Теперь лицо его выразило вдохновение, подходящее служащему кремлевского полка при прохождении мимо строя президента страны.

К моему удовлетворению дверь открыла Ира. И, едва взглянув на кремлевского бойца, бросилась мимо него ко мне:

– Ой, какие розы!

Мне пришлось поднять букет вверх, как внизу у лифта, оберегая его от хищных рук вывалившихся из кабины женщин.

– Не одной тебе! Зови женщину, старшую в этом доме. Потом определитесь, что, как и кому. Заодно и представишь.

– Да, и Ларису тоже позовите, – подал голос пальто, указывая подбородком на свои хризантемы.

Ларисой звали Ирину сестру, теперь ее имя было мне известно. Хотя тогда, когда я был в этом доме последний раз, невольно думая о том, как увижусь с ней, увидеть ее мне не пришлось: ее не было. И не было основательно – она не появилась и под утро.

– Ой, будут, будут сейчас все, – пропела Ира, исчезая в глубине квартиры, а мы с пальто один за другим (сначала он, потом я) переступили порог, закрыли за собой дверь (точнее, это сделал я), после чего на нас выкатилась женская лавина и погребла под собой; казалось, в прихожей появились не мать с двумя дочками – всего-то числом трое, – а толпа человек в десять: такой вокруг поднялся шум и гвалт, столько раздавалось восклицаний, ахов, охов в адрес роз и хризантем, так били в глаза синие, красные, розовые, фиолетовые цвета их одежд.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.