Страница 1 из 6
Нас миллион
Авантюрная повесть
Нас миллион!
На Миллионке, не сыщешь видимых следов,
Полиция пусть ищет!
В китайской бабе и в ребенке,
В хунхузе, в маленькой японке,
Есть капля этой Миллионки,
Есть кровь свободы
И законы
Не властны
Город над тобой!
Потому что, Миллионка - это город в городе!
Полицейский меня не поймал,
От него я в трущобы сбежал,
От него в подземелье спустился,
И надежно я там схоронился!
Миллионка спит, спят ее тайны
Спят захоронки, тайники
В ночи открытия-случайны,
В ночи страдания-мелки
Пусть до утра не все дотянут,
Убили - опий, нож, Сули;
Но те, кто встанут,
Утром встанут…
Назад бы ноги довели!
Продать, купить, ловить и строить,
Украсть, толкнуть, бежать в схорон,
Что ж-это жизнь
И что-то стоит,
И этот плач, и этот стон!
Облава! Весть от дома к дому,
От уха к уху, с глаз в глаза!
Когда-то жил ты по-другому,
Пока не грянула гроза,
Пока не выбросили люди,
Тебя на камни мостовой
Пусть Миллионка домом будет,
И крыша будет, хоть какой!
Хунхузы, приставы, бандиты,
И что ж, от всех теперь бежать?
От драки в кровь костяшки сбиты,
Где б еще опия достать?!
Как мы живем на Миллионке?
О, мы отлично здесь живем!
От патруля бежим на джонке,
Иль отобьемся, иль умрем!
В святое, божье воскресенье,
Бредем, ползем, идем сквозь грязь
И в божьем доме на мгновенье,
К иконе хочется припасть,
Забыть про зло,
Что за порогом!
Про то, что некуда бежать,
Про то, что здесь китайцев много,
А русский редко, не сыскать,
Японцы здесь, корейцы, манзы,
Везде звучит чужая речь,
Времянки, сараюшки, фанзы,
Попробуй в памяти сберечь!
Ты уезжаешь! Выпал случай,
Вернутся в стольную Москву,
Но странно, сны так приставучи,
Зовут вернуться в край дремучий,
На Миллионку, в Бред-страну!
Пролог
С февраля по май 1909 г. во Владивостоке свирепствовала азиатская холера. Вымерло четверть населения города. Не хватало врачей и медикаментов. Положение было катастрофическим. Особенно жутко было наблюдать за теми больными, кто выжил!
Больные сбивались в стаи и бродили по улицам города. С самого момента возникновения, город имел деление на границы. Границы деления, конечно же, были условными, но они были. Были районы, где жили богатые люди, и были районы для бедноты. И, конечно же, были районы, в которых проживали люди ниже нижней черты бедности. Один из этих районов назывался «Миллионка».
Так вот, больные, переболевшие азиатской холерой, и умудрившиеся остаться в живых, районных рамок и разделений не признавали. Бродили эти выздоровевшие везде. Жители города, те, кто проживал в относительно чистой половине, боялись отходить далеко от своих домов. Как я уже говорила, пережившие холеру бродили стаями, но друг друга не знали, не замечали и не узнавали. Однако, если кто-то, замешкавшись, отделялся от толпы, один из холерных рыком подзывал потеряшку в стаю.
Стаи, потерявших память, не узнавали родных и друзей. Холера называлась «Азиатской», но родилась в самом сердце Миллионки, в квартале, где царили скученность и антисанитария. Это уже потом она была завезена на юг Китая одним из заболевших. Китаец приехал на день рождения отца. Он привез с собой подарки. Привез все заработанные во Владивостоке деньги и… эмбрион холеры. Пробыл в родной деревне он не долго, всего три дня, но и этого хватило, чтобы заразить всю семью. Уезжая, мужчина пообещал родным приехать через полгода, однако это была их последняя встреча. Ни родных, ни остальных жителей деревни он больше никогда не увидел.
После отъезда мужчины, три близлежащие деревни, маленький городок по соседству и деревня, откуда мужчина был родом, опустели за неполные три недели. Мужчина вернулся во Владивосток. И тут же, прямо не улице, потерял сознание. До Миллионки он не дошел лишь чуть-чуть. На улицах Миллионки болезнь уже забрала всех, кого можно забрать. Но в центральные кварталы еще не просочилась, и вот теперь один из заболевших был помещен в госпиталь.
Мор охватил улицы города, как пожар. Холеру прозвали «Азиатской», решив, что китаец привез ее с юга, из родной деревни, но как вы теперь знаете, все было не так. Персонал госпиталя таял на глазах, умер и врач, который лечил китайца. Умерли две медсестры.
А китаец выжил, и звали его Лю Байши.До болезни Лю жил вместе с братом на Семеновской. В комнате, кроме них, проживало еще 13 человек.
Лю не помнил момента, когда покинул палату госпиталя.
Он кружил по городу и никак не мог вспомнить, где живет его брат. Байши был здоров физически, чего нельзя было сказать о его разуме. Наконец, перед его глазами все померкло, но мужчина не остановился и не упал. Наоборот, его движения, кажется, стали более целенаправленными.
Сколько времени прошло с того момента, как разум его выключился, Байши не помнил. Осознал он себя лишь в сумерках. Ноги несли его в неизвестном направлении. Он не узнавал улицу, не узнавал людей, снующих вокруг. Он даже не смог узнать того, кто живет внутри его тела. Лю не помнил своего имени. Он не помнил ничего.
Вечерело. На улицы Миллионки спускалась темень. Мужчину кто-то окликнул. К этому моменту улицы уже опустели полностью. Было довольно тепло, но туман уже вступил в свои права, и быстро-быстро драпировал грязные улицы в молочно-серый цвет.
Байши слышал чужую речь, но не понимал того, что ему говорят.
А говорили по-русски.
Перед Лю Байши стояли Григорий и друг его, Николай.
Прошло два года с момента последней встречи, но вы без труда узнаете и Гришу, и его друга Кольку. Впрочем, Кольку вы могли и забыть. Вы встречались с ним лишь один раз.
Тогда, два года назад, Колька обманул Гришу. Это был тот случай, когда Кольку несло, и он врал (или фантазировал), не останавливаясь. Результатом его вранья был поход к дому Токунаго, поиски несуществующего доктора и позорное бегство.
Вероятно, Гриша быстро простил друга-фантазера, иначе мы бы не встретили их вдвоем.
Мальчики не очень изменились. Лишь в глазах у Гриши застыла тоска. Неделю назад Григорий и Софья простились навсегда со своей бабушкой.
Бабушка ушла спокойно. Она знала, что ее внуки теперь не пропадут.
В доме поселилась печаль. Как ни странно, но больше всех убивалась Лариса, Софья же, отнеслась к смерти бабушки почти спокойно.
Перед смертью бабушка попросила Гришу кое-что пообещать. Чуть подумав, юноша дал старой женщине согласие.
Но вернемся к вечерним улицам Миллионки, к Лю Байши и двум юношам.
Колька покосился на китайца и хотел пройти мимо, но, увидев, что Григорий пытается сдвинуть с места застывшего столбом манзу, вернулся и, брезгливо сплюнув, сказал:
- Гриня, зачем ты это делаешь? Не надо помогать этому ходе! Всех болезных все равно не спасешь.
- Коль, ты, наверное, не понимаешь! Если его оставить на улице без помощи, то он умрет до утра!
- Да что ему будет? Ночи в июне теплые, не замерзнет!
- Да. Ночи теплые. Однако… Как тебе объяснить… В общем, я не этого боюсь! Лучше замерзнуть насмерть, чем…
- А, так ты об этом? Слушай, темно-то как вокруг и жутко! Я… Мне… Ты прав, стемнело что-то очень быстро! Мамка уже, наверное, охрипла выкликая меня! Пошел я домой! И ты, Гриша, иди. Дядька Елистрат не любит, когда тебя дома нет долго. Ну, пошли?
- Иди, Колька. А я китайца с собой уведу. Завтра разберемся, куда его дальше отправить.
- Да зачем он тебе сдался, нехристь этот?