Страница 46 из 164
Колчак, став Верховным правителем, сразу же ввел на контролируемой им территории режим «чрезвычайного военного положения». На упрек в «милитаризации», в распространении в тылу военного положения Колчак отвечал Гинсу: «Но вы поймите, что от этого нельзя избавиться. Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время Алой и Белой Розы, так неминуемо должно быть и у нас, и во всякой гражданской войне. Если я сниму военное положение, вас немедленно переарестуют большевики или эсеры»602. Докладная капитана Колесникова, начальник штаба дивизии, является примером трактовки колчаковского «военного положения» на местах: «Наезды гастролеров, порющих беременных баб до выкидышей за то, что у них мужья ушли в Красную Армию, решительно ничего не добиваются, кроме озлобления и подготовки к встрече красных, а между тем в домах этого населения стоят солдаты, все видят, все слышат и думают… Порка кустанайцев в массовых размерах повела лишь к массовым переходам солдат, на некоторых произвела потрясающее впечатление бесчеловечностью и варварством…» И тут же Колесников предлагает ряд мер по укреплению армии: «…Уничтожать целиком деревни в случае сопротивления или выступления, но не порки. Порка – это полумера (!). Открыть полевой суд с неумолимыми законами. Духовенство заставить (!) ходить в окопы, беседовать о вере, поднимать религиозный экстаз, проповедовать поход против антихриста. Мулл – тоже»603.
Позже Деникин в который раз будет раскаиваться: «И жалки оправдания, что там, у красных, было несравненно хуже. Но ведь мы, белые, вступали на борьбу именно против насилия и насильников!… Что многие тяжелые эксцессы являлись неизбежной реакцией на поругание страны и семьи, на растление души народа, на разорение имуществ, на кровь родных и близких – это неудивительно. Да, месть – чувство страшное, аморальное, но понятное, по крайней мере. Но была и корысть. Корысть же – только гнусность. Пусть правда вскрывает наши зловонные раны, не давая заснуть совести, и тем побудит нас к раскаянию, более глубокому, и к внутреннему перерождению, более полному и искреннему…»604 О том же пишет и Шульгин, который находит причины поражения Белого движения в том, что «нас одолели серые и грязные… Первые – прятались и бездельничали, вторые – крали, грабили и убивали не во имя тяжкого долга, а собственно ради садистского, извращенного грязно-кровавого удовольствия…»605 В. Шульгин приводил пример: «В одной хате за руки подвесили… «комиссара»… Под ним разложили костер. И медленно жарили… человека… А кругом пьяная банда «монархистов»… выла «боже, царя храни». Если это правда, если они есть еще на свете, если рука Немезиды не поразила их достойной их смертью, пусть совершится над ними страшное проклятье, которое мы творим им, им и таким, как они,- растлителям Белой армии… предателям Белого дела… убийцам Белой мечты…»606
Социальную базу белого террора, как это ни парадоксально звучит, составляла элита общества – офицерство и либеральная интеллигенция. На интеллигенцию прямо указывает А. Деникин: «Был подвиг, была и грязь. Героизм и жестокость. Сострадание и ненависть… на почве кровавых извращений революции, обывательской тины и интеллигентского маразма…»607 Именно либеральная интеллигенция, ставшая идеологом Белого движения, стала идеологом войны против собственного народа. Как могло случиться, что наиболее образованная, обеспеченная часть общества, «защитница» прав человека, стала во главе массового террора? Либеральная интеллигенция, сама, по сути, являясь мелкобуржуазной средой, при этом обеспечивала интересы и потребности, а зачастую просто прислуживала крупной и средней буржуазии; с ее исчезновением она теряла свой статус и единственный источник привилегированного социального и материального положения, что в сочетании с крайним обострением за время революции «социального расизма» образованных классов к низшим слоям общества создавало основу ничем не ограниченной ненависти и террора – трагичный итог благих начинаний и идей либерально-демократической интеллигенции в России…
Интервенты старались не «пачкать перчатки» открытым террором, предоставляя «грязную работу» своим белым союзникам, но нередко сами были вынуждены показывать пример. На Севере: «Красноармейцы, бежавшие из британского плена, сообщали, что многие из их товарищей были расстреляны после взятия в плен, и что их самих бесчеловечно избивали прикладами, бросали в тюрьму и принуждали к работе, доводившей их до полнейшего истощения, при совершенно недостаточном питании, причем им постоянно грозили расстрелом за отказ от вступления в славянско-британский контрреволюционный легион и нежелание изменить своим товарищам по оружию, что во многих случаях эти угрозы были приведены в исполнение»608. Традиционно первенство в создании концлагерей приписывают большевикам, между тем первый концлагерь был организован англичанами 23 августа 1918 г. на острове Мудьюг в Белом море. Местное население за порядки, царившие на нем, назвало его «островом смерти». Англичане имели большой опыт использования концлагерей, жертвами которых стали десятки тысяч человек гражданского населения, они широко применяли их во время англо-бурской войны. Командующий войсками интервентов в Архангельске английский генерал Пул, как и его наследник генерал Айронсайд, был участником той самой африканской войны.
Арест и расстрел «бакинских комиссаров» был осуществлен эсеровским «Закаспийским временным правительством» с ведома английского командованияI. На Дальнем Востоке жестокость японцев приобрела нарицательный образ, вот только один пример: «Пятеро русских были приведены к могилам, вырытым в окрестностях железнодорожной станции: им были завязаны глаза и приказано встать на колени у края могил со связанными позади руками. Два японских офицера, сняв верхнюю одежду и обнажив сабли, начали рубить жертвы… и в то время как каждая из жертв падала в могилу, от трех до пяти японских солдат добивали ее штыками, испуская крики радости»609.
1 Это подтверждают, в частности, опубликованные в 1990 г. мемуары участника этой акции капитана Тиг-Джонса.
Красный террор должен был стать встречной волной, призванной погасить разгоравшийся пожар «белого террора», загнать разгулявшуюся стихию в берега. Он был последней попыткой удержать страну в рамках, пускай и ограниченной, но демократии. Психологию красного террора передает П. Лавров: «Именно те люди, которые дорожат человеческой жизнью, человеческой кровью, должны стремиться организовать возможность быстрой и решительной победы и затем действовать как можно быстрее и энергически для подавления врагов, так как лишь этим путем можно получить минимум неизбежных жертв, минимум пролитой крови»610. Троцкий в связи с этим указывает: «В революции высшая энергия есть высшая гуманность»611.
Однако продолжение интервенции бросало экономику страны за грань биологического выживания. Локальный террор, отдельные акции насилия уже не могли сдержать разгулявшейся стихии насилия и обеспечить выживание государства, и тогда к власти пришла система, основанная на насилии – диктатура пролетариата. О ней говорил еще Маркс, Ленин считал ее одним из основных условий победы пролетариата, но до конца 1918 г. диктатура пролетариата носила еще весьма ограниченный, в большей мере теоретический характер. Несмотря на грозные лозунги типа «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии? Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора». Жертвами террора стало всего около 10 тыс. человек. И только после того, как попытка остановить распространение Гражданской войны и насилия с помощью красного террора потерпела неудачу, с конца 1918 г. начинается настоящий террор, жертвами которого становятся уже сотни тысяч… Именно тогда начался, как пишет ЧКК, «логический и последний этап «ликвидации буржуазии как класса» – казни заключенных в тюрьмах, «подозреваемых» и заложников…» 25 июля 1919 года в «Известиях ВЦИК» было объявлено, что по всей Украине организуются комиссии красного террора, и предупреждалось, что «пролетариат произведет организованное истребление буржуазии».