Страница 38 из 164
Противник Деникина красный командарм Егоров писал: «Отстаивая свои экономические интересы, донское казачество стремилось к самостийности и готово было смотреть на иногородних как на иностранцев. Атаман Краснов откровенно проводил эту политику, которая получала местно-патриотический оттенок. По его словам, Каледина погубило доверие к крестьянам, знаменитый паритет. Дон раскололся на два лагеря: казаки – крестьяне… Там, где были крестьянские слободы, восстания не утихали… Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой… Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои казачьи права от «русских» (так пишет Краснов)515.
Казаки обратились за помощью к немецкому кайзеру. В письме к Вильгельму от 28 июня старого стиля 1918 г. атаман Краснов просил:
1) признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск и народов Северного Кавказа – на слияние с ними Войска Донского в одно государственное объединение под именем Доно-Кавказского союза;
2) содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии, города Воронежа и станций Лиски и Поворино;
3) своим приказом заставить советские власти Москвы очистить пределы Всевеликого войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский союз, причем… все убытки от нашествия большевиков должны быть возмещены Советской Россией»516.
«В дальнейшем казачество мечтало округлить свою территорию, получить возможно лучшие выходы к морю, а капиталистические верхи казачества пытались прибрать к рукам часть естественных богатств окраин (уголь) с целью превращения их в источники дохода»5'7.
Немцы вполне естественно поддержали сепаратистские устремления казаков. «В Ростове была образована смешанная доно-германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар с Украины, а затем просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых германцы до этого времени отказывали. Было установлено, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась Донскому войску безвозмездно. Наконец, германцы оказывали и непосредственную помощь своей вооруженной силой. Так, немцы отразили попытку красных высадиться на Таганрогской косе, составили план совместных действий под Батайском, предложили помощь своих войск для овладения Царицыном…»518 «С уходом немцев германская ориентация сменилась на англо-французскую, которую Донское войско приняло через свои верхи, по-прежнему не будучи в состоянии обойтись без иностранной интервенции»519. Казаки под мощным давлением «союзников» были вынуждены объединиться с армией Деникина, только после этого «союзники» приступили к широкому снабжению объединенных сил520. Но это было лишь видимое единение. «Атаман Краснов согласился на подчинение Донской армии Деникину с оговоркой, что «конституция Всевеликого войска Донского не будет нарушена» и что «достояние Дона, вопросы о земле и недрах», а также «условия быта и службы Донской армии не будут затронуты». С уходом Краснова были сделаны некоторые уступки, но потом все осталось по-старому»521.
Действительно, настроения Дона и Кубани оставались сепаратистскими Деникин вспоминал: «Донская армия представляла из себя нечто вроде иностранной союзной. Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти… и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушание частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным»522. Освободив свою территорию от большевиков, кубанские и донские казачьи части отказывались идти на Москву с добровольцами. Деникин писал: «Взаимоотношения, сложившиеся между властью Юга и Кубанью, вернее, правившей ею группой, я считаю одной из наиболее серьезных «внешних» причин неудачи движения, ближайшими поводами для междоусобной борьбы… Внешне эта борьба преподносилась общественному мнению как противоположение «казачьего демократизма», «монархической реакции»; на самом деле она представляла поход кубанской самостийности против национальной России вообще. При этом кубанские самостийники вкладывали в свои отношения к нам столько нетерпимости и злобы, что чувства эти исключали объективную возможность соглашения и совершенно заслоняли собою стимулы борьбы с другим врагом – советской властью. Можно сказать, что со времени полного освобождения Кубанского края самостийные круги… все свои силы, всю свою энергию и кипучую деятельность направили исключительно в сторону «внутреннего врага», каким в глазах их была Добровольческая армия»523.
Но казаки Дона и Кубани боролись не только против «белых» и «красных», но и между собой. Так, Дон был заинтересован во ввозе продуктов с Кубани, тогда как кубанские власти постоянно тормозили вывоз, предпочитая экспортировать свои излишки за границу. Егоров писал: «На Кубани обстановка сложилась сложнее, чем на Дону, по причине особого экономического положения Кубани и ее федералистских стремлений. Оставаясь в глубоком тылу «вооруженных сил Юга России», развивавших борьбу с начала 1919 г. исключительно на территории Донской области и Украины, Кубань оказалась в особенно выгодном положении по части использования своих сельскохозяйственных богатств, чем и не замедлила воспользоваться, установив у себя хлебную монополию и регистрацию вывоза товаров. Позднее был выставлен принцип ввоза эквивалентов, т. е. требование, чтобы ни один фунт товаров не вывозился из области без возмещения товарами, в которых нуждается ее население. Таким образом, создалась политика экономического сепаратизма, которая встала в резкое противоречие с централизмом деникинской власти…»324 «Парижская кубанская делегация при молчаливом соучастии правительства и законодательной Рады объявила об отторжении Кубанской области от России. Кубанские пограничные рогатки до крайности затрудняли торговый оборот и продовольственный вопрос Юга, в частности, душили голодом Черноморскую губернию… Саботаж кубанцами конференции ставил под сомнение возможность лояльного разрешения вопроса о создании общей власти… Правительственная агитация побуждала казаков к прямым действиям против главного командования…»525 «Пограничные рогатки» с соседними областями были уничтожены лишь к концу 1919 г., когда война докатилась до Кубани526.
30 января – 12 февраля к французскому командованию в Одессе обратились представители Дона, Кубани, Белоруссии и Украины с требованием организации федерации без участия какой-либо центральной, объединяющей верховной власти, ненужности единой армии; желательности краевых армейских образований… и указанием на невозможность наладить торговые отношения, «пока порты Черного моря находятся в руках сил, чуждых этим областям (т. е. в руках Добровольческой армии)»527. «В Крыму,- пишет Деникин,- мы столкнулись с менее серьезным вопросом – татарским. Там с приходом добровольцев воскресли враждебные русской национальной идее татарский парламент (курултай) и правительство (директория), в период немецкой оккупации стремившиеся к «восстановлению в Крыму татарского владычества»528.
Да что крымские татары, свои черноморские крестьяне стеной встали против Добровольческой армии за «свою крестьянскую власть»! Сход черноморских крестьян 12 апреля 1919 года единогласно вынес следующее постановление: «Крестьяне, не желая погибать на грузинском и большевистском фронтах, защищая интересы реакции, постановили: освободиться от деникинского ига или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу»529. У белогвардейцев в буквальном смысле слова «земля горела под ногами», их все, абсолютно все воспринимали как оккупантов или пособников оккупантов. Например, англичане при содействии белогвардейцев планировали назначить своего генерал-губернатора по управлению Черноморской губернией530. Врангель позже, уже в Крыму, будет говорить: «Я отлично понимаю, что без помощи русского населения нельзя ничего сделать… Политику завоевания России надо оставить… Ведь я же помню… Мы же чувствовали себя, как в завоеванном государстве.… Так нельзя… Нельзя воевать со всем светом… Надо на кого-то опереться…»531