Страница 13 из 164
Английский генерал Э. Айронсайд вспоминал: «Однажды вечером я собрал всех офицеров, чтобы побеседовать с ними о том, что младший офицер, по нашим представлениям, должен делать для своих солдат. Я рассказал им, что, будучи младшим офицером в южно-африканской войне, часто писал письма родственникам солдат. Когда я закончил, слово попросил старый капитан. Он выдал такой перл: «Мы что, лакеи наших солдат, чтобы все это делать за них?» Затем другой офицер спросил: «Разве в вашей армии не существуют совершенно другие условия? Разве кого-нибудь из ваших офицеров расстреливали их собственные солдаты?» Память о революции глубоко въелась в их души. Я пытался внушить им, что они должны уменьшить пропасть между офицерами и рядовыми, но почувствовал, что мои слова не произвели на них никакого впечатления. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из них шутил со своими солдатами, как это часто делали наши офицеры. Мне сказали, что солдаты не поймут такого положения дел. Офицеры исправно несли службу, но в их глазах я видел ужасную безысходность. Многие из них в глубине души не верили, что смогут разбить большевиков, хотя все еще твердо были убеждены, что им нужно оказывать сопротивление»167. Как следствие «на все эти местные войска… которые организовали союзники, не только нельзя уже было полагаться, но они представляли собой очень большую опасность»168,- замечал Черчилль по поводу бунта русских войск на Севере.
Северо-Западная армия. Русская Западная армия была сформирована при немецком участии, в ней насчитывалось «в общей сложности около 50 тысяч человек (вместе с около 40 тысячами немецких добровольческих частей), при переброске (в Россию, речь шла только о русских частях) осталось лишь 6-7 тысяч человек»169. В. Горн пишет: «Период немецкой учебы оказался весьма краток, а с русской стороны дело велось крайне беспечно и бестолково. Уже тогда, в момент зарождения Белой армии, вскрылась одна психологическая черточка, которая сразу возмутила бравых немецких инструкторов. Едва успев надеть погоны и шашку, русские офицеры начали кутить и бездельничать, не все, конечно, но… многие. Немцы только руками разводили, глядя на такую беспечность. Быстро стал пухнуть «штаб», всевозможные учреждения «связи», а солдат – ноль. Офицеров в городе многое множество, но большинство из них желают получать «должности» сообразно с чином и летами. Немцы нервничают, ругаются. Если не изменяет память, так и топчутся на одном месте, пока на выручку не появляются перебежавшие от большевиков на маленьком военном пароходике матросы Чудской флотилии и небольшой отряд кавалерии Балаховича – Пермыкина. К этим удравшим от большевиков частям позже присоединились небольшие кучки крестьян-добровольцев, затем насильственно забрали старших учеников гимназии, реального училища – и армия была готова. Вся затея явно пахла авантюрой, и большинству обывателей даже в голову не приходило, что их жизнь и достояние будут зависеть только от успехов такой армии»170. В. Горн продолжал: «Погоня за чинами имела впоследствии просто комические результаты. Благодаря системе взаимно-дружеского награждения к концу северо-западной эпопеи в армии (без преувеличения) появились полковники почти юношеского возраста, а генералов на всю армию в 17 тысяч штыков насчитывалось 34, не считая дюжины тех, которых умудрились испечь уже после ликвидации армии»171.
Армия Юга России. В сентябре 1919 г. У. Черчилль сообщал своему кабинету министров: «Армии ген. Деникина господствуют на территориях, на которых живет не менее тридцати миллионов русских и которые включают третий, четвертый и пятый по значению города России. Вся эта территория вполне доступна для торговых сношений с Францией и с Англией. Торговля же является в данное время насущной потребностью их народонаселения. В распоряжении войск ген. Деникина – целая сеть железных дорог, находящихся в сравнительно хорошем состоянии и нуждающихся лишь в подвижном составе. Жители этих районов устали от большевизма, испытав его по доброй воле или по принуждению. Нет никакого сомнения в том, что этот тридцатимиллионный народ, если бы только была возможность прибегнуть к плебисциту, подавляющим большинством голосов высказался бы против возвращения большевистского правительства Ленина и Троцкого. Больше того, генерал Деникин имеет в своем распоряжении армию, которая, хотя в основном и является добровольческой, быстро растет в своей численности, и в настоящее время в ней уже более 300 тыс. чел.»172.
Сам же Деникин писал, что на призыв Добровольческой армии «отозвались… офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень-очень мало прочих «городских и земских» русских людей. «Всенародного ополчения» не вышло. В силу создавшихся условий комплектования армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый. Нет нужды, что руководители ее вышли из народа, что офицерство в массе своей было демократично, что все движение было чуждо социальных элементов борьбы, что официальный символ веры армии носил все признаки государственности, демократичности и доброжелательства к местным областным образованиям. Печать классового отбора легла на армию прочно и давала повод недоброжелателям возбуждать против нее в народной массе недоверие и опасения и противополагать ее цели народным интересам»173.
В наиболее боеспособной из всех белых армий, армии Деникина, в период ее максимальной численности летом 1919 г. состояло 30 тыс. офицеров, 70 тыс. казаков, 10 тыс. горцев: всего 140 тыс. человек174. Армия действительно имела классовый характер и целиком могла полагаться только на офицеров Л. Спирин пишет: «…Стоило только перейти к массовой мобилизации… как процент офицеров упал в 7-8 раз и армия стала терпеть поражения»175. О том же пишет и С. Волков: «На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение…»176 Проблема лидеров белой армии, оказавшихся неспособными повести за собой массы, крылась не только в идеологии, но и в их полном отрыве от этих масс. Э. Гиацинтов отмечал, что, несмотря на то что генерал Алексеев был сыном простого солдата, «Алексеев – ученый военный, который никогда в строю не служил, солдат не знал. Это был не Суворов и не Скобелев, которые, хотя и получили высшее военное образование, всю жизнь провели среди солдат и великолепно знали их нужды…»177 Н. Головин, полемизируя с Деникиным, писал, что его строки «грешат тем же непониманием народных масс, которое привело затем самого автора… к крушению…»178
Доля офицеров в Добровольческой армии и ее общая боевая численность179
Весной 1918 Весной 1919 Осенью 1919 Весной 1920
Доля офицеров 60-70% 30% 10% 25-30%
Численность армии, тыс. чел. 8,5 40 150 25
Численность Добровольческой армии резко выросла только с началом поступления «союзнической» материальной и финансовой помощи в начале 1919 г. Один из командующих Красной Армии Егоров по этому поводу совершенно справедливо писал, что «…деникинщина оказалась преимущественно одной из форм этой интервенции»180. Деникин сам подтверждает это замечание, говоря о помощи интервентов: «Военное снабжение продолжало поступать, правда, в размерах, недостаточных для нормального обеспечения наших армий, но все же это был главный, жизненный источник их питания»181. Белое движение обеспечивало свое существование только за счет «союзнической помощи», без нее оно не могло бы существовать, а следовательно, не было бы и широкомасштабной гражданской войны в России…
Белогвардейские армии оказались еще в худшем положении, чем армии внешнего врага,- они не имели доброкачественных пополнений. Чем дальше продвигалась Белая армия, чем большую территорию захватывала, тем больше теряла свою боеспособность. Врангель писал: «…Для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления»182. Шульгин, ставший офицером, вспоминал: «Мы «отвоевали» пространство больше Франции. Мы «владели» народом в сорок миллионов с лишком… И не было «смены»? Да, не было. Не было потому, что, измученные, усталые, опустившиеся, мы почти что ненавидели тот народ… за который гибли. Мы, бездомные, бесхатные, голодные, нищие, вечно бродящие, бесконечно разлученные с дорогими и близкими,- мы ненавидели всех. Мы ненавидели крестьянина за то, что у него теплая хата, сытный, хоть и простой стол, кусок земли и семья его тут же около него в хате…- Ишь, сволочь, бандиты – как живут! Мы ненавидели горожан за то, что они пьют кофе, читают газеты, ходят в кинематограф, танцуют, веселятся…- Буржуи проклятые! За нашими спинами кофе жрут! Это отношение рождало свои последствия, выражавшиеся в известных «действиях»… А эти действия вызывали «противодействие»… выражавшееся в отказе дать… «смену». Можно смеяться над «джентльменами», но тогда приходится воевать без «смены»183. В результате в Белой армии «в 1919-1920 годах проводились насильственные мобилизации даже среди военнопленных. Последними доукомплектовывались и такие дивизии, как корниловская и дроздовская. Генерал А. Туркул, начальник дроздовской дивизии, вспоминал: «Батальон шел теперь на красных без офицеров. Одни солдаты, все из пленных красноармейцев, теснились толпой в огонь. Мне казалось, что это бред моей тифозной горячки, как идет в огне толпой, без цепей наш второй батальон, как наши стрелки подымают руки, как вбивают в землю винтовки штыками, приклады качаются в воздухе. Никогда ни в одном бою у нас не было сдачи скопом. Это был конец…»184