Страница 29 из 131
И тогда возмутились бояре и стали тайно пересылаться с волынским князем Романом, дочь которого была за Владимировым старшим сыном. С боярами-то Владимир справился бы, да неспокойный попался родич. Страстно желая галицкого стола, подучил Роман бояр, как им освободиться от своего князя. И дьявол в аду такого бы не выдумал.
Пришли бояре к Владимиру и сказали, ему так:
— Княже! Мы не на тебя встали, но не хотим кланяться попадье, хотим ее убить. И ты, где хочешь, там и возьми жену...
Не простая это была угроза, протрезвел Владимир. Вспомнил, как жестоко сожгли бояре на костре отцову полюбовницу Настасью, — забрал много золота и серебра, попадью, двоих сыновей и тайно отъехал с дружиною к венгерскому королю Беле.
А в Галиче, ликуя по случаю легко одержанной победы, сел на стол Роман Мстиславич.
Только верно в народе сказывают: кто лукавит, того черт задавит. Отъезжая в Галич, отдал Роман Волынь брату своему, думая: навсегда сбежал к уграм Владимир и обратно пути ему нет.
Тут-то и пришла на землю русскую великая беда. Недаром, чтобы утвердиться в Эстергоме, отправил Бела брата своего Стефана на тот свет при помощи яда, подсыпанного в кубок одним пронырливым монахом-иезуитом (монаха того Бела потом вздернул на городской стене, чтобы все видели, как ценит он родственные чувства). Принял он бежавшего из Галича неудачливого князя ласково, винами поил и девками баловал, а после собрал войско, поставил во главе его сына своего Андрея и двинулся на Галич, сжигая, насильничая и грабя на всем своем пути. Перевалив через Горбы трупами стариков, женщин и детей устлал Бела дорогу к Днестру. Изгнал Романа, сына своего посадил на галичский стол, а Владимира, отняв у него золото и серебро, запрятал под запоры в высокую башню.
Побежал Роман обратно на Волынь, да не тут-то было. Укрылся брат его за крепкими стенами и в город не впустил.
— Ступай, откуда прибыл, — велел он сказать ему.
Но в Галиче хозяйничали угры, и, отправив жену свою в Овруч, где в это время находился тесть его Рюрик Ростиславич, поехал он за помощью в Польшу. Однако там было не до Романа — самих извела смута. Тогда вернулся Роман на Русь и стал просить Рюрика дать ему войско, чтобы сразиться с уграми за Галич.
Поддержал его и митрополит.
— Сквернят нечистые православную землю, — уговаривал он Рюрика.
Согласился князь, дал Роману войско, и Роман осадил порубежный город Плесненск, но войти в него так и не смог: разбили его угры.
Тогда во второй раз отправился он в Польшу, и Казимир, уладив свои дела, на этот раз помог Роману. Да и Рюрик за него вступился. Прогнали строптивого братца. Сел Роман снова на волынском княжении, однако мечты своей о возвращении Галича не оставил и ждал только удобного случая...
В ту самую пору бежал Владимир из венгерской неволи в немецкую землю к Фридриху Барбароссе, который, узнав, что по матери приходится он родным племянником Всеволоду, отправил его в Польшу к Казимиру.
Великое чудо явилось ему в те дни: куда б ни прибыл он, имя Всеволода повсюду открывало ему двери — далеко разошлась по миру молва о могуществе владимирского князя.
Так подошел он с польским войском к Галичу, и жители города с ликованием распахнули перед ним ворота — немало бед натерпелись они от жестоких угров. Прогнали Андрея, сына короля Белы, и снова посадили Владимира на отцов стол.
И первое, что сделал он, это отправил послов ко Всеволоду, прося его поддержки и защиты.
«Отец и господин! — взывала грамота. — Удержи Галич подо мною, а я божий и твой со всем Галичем и в твоей воле всегда».
Тогда обратился Всеволод ко всем князьям русским и в Польшу и взял со всех клятву не искать Галича под его племянником. Никто не посмел его ослушаться.
Прошло шесть лет. Много воды унес полноводный
Днестр в Русское море. Затаился озлобленный Бела за Горбами. Буйные ветры бушевали в половецких степях. Не залетали в Галич каленые стрелы, расстраивались посады, расцветала торговля.
Но нет-нет да и доносились с Волыни беспокоившие Владимира вести: распростер Роман над Галичем свои ястребиные крылья; сдерживала его одна лишь клятва, данная Всеволоду. А когда прослышал галицкий князь о ссоре Романа с Рюриком, стало ему опять неуютно и знобко. Было с чего встревожиться: стоял за спиною Рюрика направлявший руку его Всеволод, а не испугался Роман, показал и ему волчьи свои клыки...
Так посчитается ли он с Галичем? Удержат ли его Всеволодовы крестные грамоты?... Ежели помогут Роману поляки, а Рюрик уступит Торческ, то не потянет ли снова волынского неспокойного князя по старому, испытанному следу?..
И вот теперь наступило облегчение. Слава тебе господи,— обломали волку клыки — нечем ему рвать добычу. Проучил Мечислав Романа — в другой раз будет осмотрительнее. Вона как всё повернулось: не до Галича ему теперь — самому удержаться бы на Волыни.
Привычная жизнь текла своим чередом. Теплое солнышко баловало галичан. На улицах пахло житом и яблоками. В избах пекли душистые хлебы, в бочках бродило молодое вино. С Днестра несли в изобилии плетеные корзины с рыбой и раками. Во дворах забивали бычков, на вертелах шипело мясо, роняло в огонь янтарные капли жира.
В шуме и повсеместной веселой суете проходили осенние праздники. На торговище бойкие купцы разворачивали перед изумленными покупателями куски ярких тканей, наперебой предлагали медные, начищенные до ослепительного блеска котлы, тут и там высились желтые круги воска, мед расходился в бочонках, зерно в мешках, соль в рогожных кулях. Радовали глаз развешенные на шестах беличьи, бобровые и лисьи меха, завораживали взгляд изделия из золота и драгоценных камней: кольца, браслеты, колты, подвески.
Принаряжались в обновки черноглазые галичанки, звонким смехом заманивали парней.
Казалось, со всей русской необъятной земли съехались в ту осень в Галич гусляры и скоморохи — веселили честной народ, сами радовались тишине и покою...
Мечи и кольчуги не находили покупателей. Стрелы безмолвно покоились в тулах.
Кузнецы ковали орала...
2
В тот самый день, когда Роман получил известие от Рюрика из Киева, в венгерском городе Эстергоме король Бела принимал только что прибывшего из Рима папского нунция.
Святейший двор, обеспокоенный усиливающимся влиянием Византии, требовал от короля гарантий для римской католической церкви.
Бела слушал нунция рассеянно, то и дело перебивал его высокопарную речь вопросами, интересовался здоровьем папы Иннокентия, шутил и кончил тем, что отложил серьезный разговор до следующего раза.
— Надеюсь, вам понравилась моя столица? — вежливо осведомился он у смущенного его бесцеремонностью нунция. И встал, не ожидая ответа.
Нунций поклонился королю и вышел.
Тотчас же, открыв боковую дверь, Бела хлопнул в ладоши, и на зов его, словно из-под земли, вырос высокий бородатый воин с рассеченным во многих местах лиловыми шрамами лицом.
— Сдается мне, что эта лиса привезла с собою не только папскую буллу, — сказал в задумчивости Бела. — Нет ли у него для нас подарка и от венецианского дожа?
— Будет исполнено, — почтительно поклонился воин и исчез так же внезапно, как и появился.
Король знал, что теперь каждый шаг нунция будет под неусыпным контролем его людей. А для самых худших подозрений у него были все основания: Венеция, уже несколько лет ведущая с Венгрией затяжную войну за Адриатическое побережье, стремилась разорвать союз Белы с византийским императором Мануилом.
Король был подозрителен. Сам жестокий и коварный, он ждал предательства и не доверял приближенным. Яд, бывший в его руках верным оружием в борьбе за власть, мог стать таким же сильным и надежным средством в руках его противников.
Дворец короля в Эстергоме походил на военный лагерь: во дворе день и ночь толпились вооруженные воины,