Большое гнездо

Ни себя, ни детей своих не жалел Всеволод ради задуманного (Давыдова дружба была ему нужна, чтобы держать в повиновении Чернигов), но не покривил ли он на сей раз душою? Ведь и Юрия мог бы он пообещать Мстиславне в мужья...

Не знал он, да и откуда было ему знать, каким горьким было расставание Константина с Любовью Васильковной.

Последний раз сидели они, обнявшись, над Днепром, последние говорили друг другу слова и не ведали ничего о том, что пройдет не так уж и много лет, как встретятся они снова — и не где-нибудь, а во Владимире, в княжеском терему, куда войдет она новой хозяйкой. По извилистым дорогам жизни пройдет Любовь Васильковна, и сам епископ Иоанн обвенчает ее в соборе Успения божьей матери с овдовевшим Всеволодом.

Ушла княжна по отлогому бережку, и, когда светлая понёва ее скрылась среди деревьев, Константин упал лицом на мокрую от росы траву и горько заплакал.

Первые это были его мужские слезы, с годами высохнут его глаза, станут холоднее и зорче. А покуда сердце у княжича мягкое, первая боль проводит по нему свою борозду.

Угрюмее стал Константин, на обратном пути не тешил себя охотой, Веселицу поругивал без нужды, Четке перечил, а иногда дерзил и самому Всеволоду.

Князь видел причину его невзгод, а потому не досаждал попусту, да и Веселице велел не липнуть к Константину, Четку же и сам при случае наказывал за излишнюю радивость:

— Учение хорошо ко времени, а без нужды ко княжичу с псалтирью не лезь.

С горя и от безделья запил Четка в пути. Все чаще и чаще стал он исчезать из шатра, болтался с простыми воями в головном отряде, а иногда торчал в обозе — с хлебосольными сокалчими и сердобольными бабами.

Затосковал Четка по Варваре, напившись, придирался к обозникам.

Ближе к Москве разгулялось все Всеволодово воинство, а как перебрались через Клязьму, стали мужики расходиться по родным деревням. Во Владимир вступала княжеская дружина да еще те, кому предстояло добираться лодиями до Гороховца.

Избаловались смерды в походе, попривыкли к безделью. Благо, жатва к тому времени кончилась, остались только бабьи работы. И верно, пировали бы мужики еще, но на худых домашних хлебах не напируешься — затянули они потуже пояски и отправились в овины молотить для боярских закромов не густо уродившуюся в нонешнем году рожь. Прикидывали, что себе останется, а себе-то ничего и не оставалось.

Вот так попировали мужики — тяжелым будет зимнее похмелье...

2

Едва пришел из похода, первым делом наведался Звездан в Конобеев терем. Не один, а со Словишей — одного-то его боярин к себе и на порог бы не пустил.

Пока ходили в Смоленск, пока из Смоленска возвращались, времени для разговоров у дружинников было много. Обо всем рассказал Словише Звездан, не позабыл помянуть и о давнишней вражде между Конобеем и Однооком.

Словиша призадумался:

— Да, нелегко будет к Конобею свататься. Не отдаст он за тебя свою дочь. А еще слышал я, будто подыскал он ей другого жениха.

— О другом женихе и говорить не смей, — горячо оборвал его Звездан. — Ежели ты мне друг, то справишь все, как надо.

— Боюсь, без Кузьмы Ратьшича не справить.

— Ну так кликни Кузьму.

— Дел у него других нет?.. Ладно, пойдем к Конобею, — согласился Словиша, — а там как бог даст.

Возле самого Конобеева терема оробел Звездан: а что, как и не вспомнит про него Олисава, что, как и свататься ни к чему? Посидели они на берегу Лыбеди, помиловались, а сколько ден с той поры прошло! Девичье сердце обманчиво. Может ведь и такое статься, что прикипело оно к другому, и не станет Конобей со Словишей пустые разговоры заводить.

— Э, нет, — сказал Словиша, увидев нерешительность друга, — не для того я отказался у Морхини меды пить, чтобы назад поворачивать. Неробкую душу вложил в меня бог, а ежели ты сробел, то в разговоры наши встревать не смей.

Сказал так и едва не за руку втащил Звездана в Конобеев терем.

Боярин не ждал гостей, столов не накрывал, расположился на лавке под образами по-домашнему.

— Гляди-ко, боярин, кого бог к нам прислал, — сказала ключница, впуская в горницу Словишу со Звезданом.

Вошли дружинники шумно, приветствовали хозяина вежливыми поклонами. Словиша сказал:

— С Кузьмою наладились быть у тебя, боярин, да кликнул его князь по срочному делу.

— У Кузьмы все дела срочные, — отвечал, вставая с лавки, Конобей. — Спасибо и на том, что не забывает, поклоны шлет. Проходите, гости желанные, садитесь, будьте, как дома.

— Гостеприимен терем твой, боярин, — подольстил Конобею Словиша. — Счастливы обитающие в нем.

— Да как же хорошим людям не угодить! — в тон ему отвечал, стараясь казаться спокойным, Конобей.

— Ворота твои для всех настежь открыты, — продолжал Словиша. — Хлебосольно ты живешь, боярин, богоугодно.

— Про бога не забываем, — кивнул совсем растроганный Конобей, — князю нашему возносим молитвы; что можем, монастырям и убогим даруем...

— А не побеспокоили мы тебя, боярин, в столь ранний час?

— Дорогой гость всегда ко времени, — отвечал Конобей. Но про себя думал: «А неспроста пожаловали дружиннички. В глазах у Словиши бесы прыгают, Звездан сидит сам не свой».

Вышел за дверь боярин, зашумел на дворню:

— Куды глядите, окаянные, гости дорогие у меня, а вы и не чешетесь!

Засуетились слуги в терему, во дворе поднялись суета и гам. Живо вздували сокалчие огонь, бабы застучали ножами.

— Зря переполох ты поднял, боярин, — сказал Словиша, когда возвратился Конобей. — Не меды пить мы к тебе пришли, а по делу.

— Гумно красно копнами, обед пирогами, — ответил Конобей. — А уж коли пожаловали вы ко мне в гости, то я здесь хозяин и трезвыми да голодными вас от себя не отпущу...

— Позволь тогда наперед слово молвить, — продолжал Словиша, не давая боярину опомниться. — Может, и повернешь ты нас со своего двора, когда выслушаешь.

— Какое дело, сказывай, да долгими присказками не томи.

— А дело наше без присказки никуды. Пришел я сватать твою Олисаву.

Кровь отхлынула у боярина от лица, без сил опустился он на лавку.

— Да где же твой жених-то, Словиша?

— А пред тобою сидит.

— Никак, сам надумал? — с надеждой спросил Конобей.

— Куды мне! — усмехнулся Словиша.

Боярин перевел помутневшие глаза на Звездана.

— Уж не он ли жених?

— Догадлив ты, боярин. Погляди каков, али дочери твоей не пара?..

Врасплох захватил Словиша боярина, одуматься ему сроку не дал. Был настороже Конобей, ко всякому приготовился, но такого и в уме не держал. В крепкое нерето угодил боярин. Веревочку к веревочке связал Словиша, некуда деться Конобею.

— Порадовал ты меня, Словиша, что сам свататься пришел, — осторожно начал боярин. — Звездан мне люб, да доченька еще мала. Вот и подумал я, а не повременить ли нам?

— Не прибедняйся, боярин. Доченька у тебя умнешенька, прядет тонешенько, белит белешенько. В самый раз ей замуж, ежели в девках не хочет остаться.

— Куды такие речи говоришь ты, Словиша! — замахал руками Конобей. — Да нечто Олисава моя в девках засидится?!

— Вижу, боярин, жених мой тебе не по нраву, — хлопнул себя по колену Словиша и встал, чтобы с хозяином распрощаться. — Коли не срядились, не моя вина. Так и скажу я Кузьме, чтобы попусту к тебе больше не наведывался...

— Постой, постой-ко, — остановил его Конобей. — Это что еще такое ты про Кузьму сказываешь?

— А то и сказываю, что ежели бы не кликнул к себе Кузьму князь, то нынче не я, а он был бы у тебя в сватах...

Круто повернул Словиша, теперь еще труднее будет выпутаться боярину. Сморщил Конобей лоб, задумался.

— Ну так как? — спросил Словиша. — Идти нам восвояси с твоего двора али сговариваться будем?

— Сговориться долго ли, да с Однооком была ли у вас беседа? — ухватился за последнюю надежду Конобей.