Большое гнездо

«Раненько снарядилась Мария, — подумала Досифея с досадой. — Кажись, не ошиблась, и впрямь ей теперь не до меня...»

Крикнула вознице, чтобы гнал, куда Прокопием указано.

Всё так и есть. Не обманул ее дворский. Золоченый возок Марии стоял возле тына, рядом отрок в малиновом летнике прохаживался.

На стройке народу тьма, мужики суетятся, кирпичики из рук в руки передают, заголив штаны до колен, в больших ямах ногами толкут глину. Некуда ступить Досифее, чтобы не замарать новеньких сапожек.

— Что, матушка, не княгиню ли у нас ищешь да поискиваешь? — обратился к ней воротный страж.

— Ее-то и ищу.

— Ступай в таком разе по тропке, что возле тына. Тропка тебя на место и выведет...

Пошла по тропке игуменья, задрав обеими руками рясу, да все равно в грязь провалилась. Поскорбела над испачканными сапожками, головой покрутила: глянь, а княгиня рядом стоит, смотрит на игуменью, улыбается.

— Сюды, сюды — поманила ее ручкой.

Возле матери Юрий со Святославом увиваются, глазами по сторонам постреливают — радуются.

Еще выше задрав рясу, Досифея прыгнула на камешек, прыгнула на другой. Едва отдышалась, как от непосильной работы, выпрямившись, благословила княгиню и юных княжичей.

— Всюду разыскиваю тебя, княгинюшка, а сыскать не могу, — пожаловалась она Марии.

— Да что ж разыскивать-то? Али дело какое?

— Как же не дело-то. Еще когда обещала ты отписать мне грамотку на пожни за Клязьмою, а всё тебе недосуг.

— Ин запамятовала?

— Должно, запамятовала, — кивнула Досифея с тревогой во взоре. — Как приезжала ко мне с Юрием на Петров день, так и сказывала: отпишу, мол, я тебе те самые пожни. Я и жду-пожду...

— Вишь, и впрямь запамятовала, — сказала Мария.

— Притомилась ты, княгинюшка, себя не блюдешь — всё в молитвах праведных да в заботах. И личиком поосунулась...

— Всё в заботах, — кивнула Мария и, переводя разговор, спросила игуменью:

— Впервой ты сюды заглядываешь, Досифея. Скажи-ко, нравится ли тебе собор?

— Да какой же это собор, матушка? — удивилась игуменья. — Без глав да без крестов?..

— И главы возведут, и кресты поставят, — мечтательно поглядела Мария поверх лесов. — А станом-то каков?

У Досифеи в монастыре старенькая церковь этой не под стать. Не из камня делали ее, а рубили из сосновых кругляшей. Поела сырость ее, крыша кое-где прохудилась, в иконостасе — ни золота, ни серебра. Но жаловаться княгине на бедность она не посмела: когда бы всего того, что дадено Марией, не прятала она в ларь, и не такой бы собор возвела, а уж прохудившуюся крышу починить могла бы давно да кругляши бы, где надо, положила новые.

Так и не ответила она на вопрос княгини, а свою обиду проглотила. Поняла Досифея, что не перепадет ей более ни угодий, ни гривен кун. И просить нечего. В иной-то год до ста гривен серебра получала она в свой доход, а нынче ежели достанет пятьдесят — и то не в убытке. Может и вовсе обнищать ее монастырь. Против притчи не поспоришь. Зря тревожила она княгиню, зря напоминала про грамотку — осерчает, так и вконец пустит по миру...

Не обманули игуменью худые предчувствия, а то, что думала она снова прельстить Марию, то перед собою пустая была похвальба. Робела она, стоя рядом с княгиней, княжичам угодливо улыбалась, не смела поднять глаза.

Скрипели под тяжелыми шагами мужиков леса, раскачивались крепко врытые в землю стояки. Задрав голову, Никитка поглядывал на каменщиков со двора, покрикивал, иногда сам взбегал по шатким перекладинам.

Кирпичи и камни носили на досках с перекинутыми через плечи веревками, иные горбились под грузом, иные шли легко.

— Берегись! — послышалось рядом.

Что-то хрястнуло, оборвалось, со спины проходившего рядом мужика посыпались в лужи кирпичики. Один из них, самый резвый, доскакал до Святослава, ударил княжича в ногу. Мария охнула и схватилась рукой за сердце.

Святослав, прыгая на одной ноге, заскулил. Слепо тыча перед собой посохом, Досифея набросилась на оторопевшего мужика:

— Ослеп сдуру, ирод! Куды мечешь камни?

Посох попадал мужику по голове и по плечам, ударял хрястко, как по мешку с мокрым песком. Сдернув шапку, мужик упал на колени, задергался от испуга, завыл нутряным голосом:

— Пощади, княгиня!..

— Ишь чего захотел! — плотоядно щерилась Досифея, продолжая молотить его посохом. — Пощады запросил!.. В поруб, в поруб его!..

Княгиня оторвалась от Святослава, позвала через двор:

— Никитка!

— Что велишь, княгинюшка? — скатился Никитка с самого верха лесов. Тяжело дышал, смотрел на мужика с укором.

— Твой мужик? — спросила Мария.

— Не, он из кликнутых...

Замешкавшийся сотник подбежал позже всех, протиснулся через толпу, молча ударил мужика увесистым кулачищем по затылку. Ударил еще раз — в подбородок. Мужик дернулся и упал в грязь.

Толпа раздвинулась, пропуская княгиню. Святослав стоял в стороне и тихонько всхлипывал: кирпич был небольшой, ударил его несильно. В глазах выглядывающего из-за спины матери Юрия светилось любопытство.

— Мужик неразумной, — сказал Никитка. — Да и не его вина, княгиня. Досточка, вишь ли, преломилась...

— Ты, заступник, молчи, — оборвала его Мария.

Никитка осекся, но в толпе еще послышались голоса:

— И верно, досточка преломилась, княгинюшка... Будь ласкова, не гневись.

— Ладно, — стоя над распростертым в грязи мужиком, сказала Мария и обвела всех холодным взглядом. — Ежели досточка, так почто преломилась?

— Сучочек, должно.

— Али трещинка...

— А кто досточку ту стругал? Кто мужику ее на спину сунул? — в упор глядя на сотника, спросила Мария.

Сотник побледнел и попятился:

— Мы каменщики, княгиня, мы досточки не стругаем... Енто, чай, мостников работа, аль еще кого.

— Мостников, знамо, мостников, — подтвердили в толпе.

— А зовите-ко сюды, кто у них за старшого, — повелела княгиня.

— Эй, кто старшой у мостников? Подь сюды! — от одного к другому стали перекидываться голоса.

Толпа выдавила в круг рыхлого старичка с козлиной реденькой бородкой. Старичок снял шапку и поклонился Марии. Близорукие глаза его были узко прищурены.

— Ты у мостников старшой?

— Я...

— Так почто же ты, старшой, за мостниками не глядишь?

— Гляжу, княгиня. Всё, как ты повелела, справляем в срок...

Вдруг взгляд его упал на распростертого в грязи мужика.

— Все он, все он, княгинюшка, — вырвалась вперед Досифея и снова замахнулась посохом.

Старшой мостников попятился перед игуменьей.

— Стража! — крикнула княгиня. Никто не отозвался. Подбежал отрок в малиновом летнике, распихал любопытных.

— Что повелишь, матушка?

— Бери-ко его да вяжи покрепче.

Отрок сунулся к старику, неумело заламывая ему руки за спину.

— А вы куды глядите, мужики? — рассердилась княгиня.

Каменщики неохотно помогли отроку. Связанный недоуменно таращил глаза.

— Меня-то за чо? Чо меня вяжете-то? — бормотал он, обращаясь к молчаливо стоящей толпе.

— Наперед оглядчивее будешь, — наставительно сказал сотник, помогая подняться мужику. Мужик охал, ощупывая разбитое лицо.

— Княгиню благодари, — напомнили из толпы.

— Спасибо, матушка, — униженно улыбаясь окровавленным ртом, поклонился мужик Марии. — Не желал я худа княжичу — досточка, вишь ты, преломилась...

— Ступай, ступай, — поморщилась княгиня.

Толпа редела помаленьку, скоро все разошлись. Снова на лесах и во дворе закипела работа.

Еще ярилось солнышко над Владимиром, но все гуще шли по небу, опускаясь все ниже и ниже, пузатые, словно лодии со вздутыми ветрилами, белые облака.

4

Вокруг возка быстро сгущались желтые сумерки. Не плыл с еще теплой, как живое тело, земли привычный шорох хлебов, не разрывали воздух грачиные крики, не курлыкали в поднебесье косяки отлетающих к югу журавлей...