Огненное порубежье

4

Прощаясь с сыном своим Владимиром, Святослав сказал:

— Ты с новгородцами-то ухо держи востро. Народ они вольный и хитрый. Ежели что, припугни.

Крестя сына, Васильковна пустила слезу:

— Покидаю я тебя, душа моя. Да ты не робей. Ты Пребране не шибко давай хозяйничать. Баба, она и есть баба. Коли что — топни ногой, брови-то сдвинь, прикрикни: смирится...

Пребране она говорила:

— Береги Владимира — слабенький он у меня. Без дела не обижай. И не гневись на нас: как-никак — свое дите.

Владимир водил пальцем под носом, шмыгал, поглядывал на жену. Молодая княгиня стояла будто каменная, на уговоры Васильковны отвечала надменной улыбкой.

Святослав сел на коня, Васильковну суетливые девки усадили в крытый возок. На Волхове уже стояли готовые к отплытию лодии. Кочкарь встретил князя с княгиней низким поклоном, разговаривая с ними, косил одним глазом на толпу — там, среди других боярышень, стояла Мирослава. При виде ее Кочкарь млел от волнения: никто не знал, что прошлую ночь провел он не на княжеском дворе, а на мягкой перине в чужом терему. Лишь только заутра, едва занялся рассвет, явился во дворец, упал на лавку и заснул, как мертвый. Едва добудились его отрока.

Мирослава махнула Кочкарю рукой — ах ты, господи, до чего же сладкой была эта ночь. При воспоминании о боярышне у Кочкаря и по сию минуту прокатывался по спине горячий озноб. И чтобы не выдать себя, он старался вовсю угодить княгине. Но от Васильковны не скрылся брошенный им в толпу пылкий взгляд. Поняла она и к кому он был обращен, опытным глазом оценила красоту девушки. Сердце царапнула ревность: «Поди ж ты, старый кобель, а еще любится». Допустили бы ее к Мирославе, все лицо ей исцарапала бы, но Кочкарь, занятый приятными воспоминаниями, не заметил перемены, случившейся с Васильковной.

Долог путь до волока, на волоке задержались еще дольше. Дружина и войско ушли вперед, предоставив мужикам самим управляться с лодиями. Ночью, сидя на бревнышке перед шатром, Святослав слушал посланных вперед лазутчиков.

— Не знаем, князь, верить тому али нет, но сказывали нам, будто пришли на смоленскую землю к Друцку твои братья Ярослав с Игорем, а с ними половцы и толпы ливов и литвы. Привел их с собою Всеслав Василькович полоцкий. А еще с черниговцами витебский князь Брячислав,— говорили лазутчики.

Два дня прятались они в болотах, уходя от погони, высланной Давыдом смоленским. Едва живы остались.

Радуясь добрым вестям, Святослав щедро одарил лазутчиков. И тут же велел подозвать к себе Кочкаря.

— Братья мои подступили к Друцку,— сказал он.— Давыду нынче не до нас.

— А верны ли сведения, князь?— спросил осторожный Кочкарь. Новость, доставленная лазутчиками, обрадовала и его: кажись, судьба снова улыбается Святославу? Только бы не промахнуться и на этот раз. Урок, преподанный Всеволодом на Влене, научил Кочкаря заглядывать вперед. А что, как все это Давыдовы козни?

Святослав отмахнулся:

— Давыд — не Всеволод. Умом его бог не наградил.

— Добро бы так,— сказал Кочкарь,— да вдруг не доглядели?

— Половецкая кровь тебе покоя не дает,— ехидно заметил Святослав.

— В степи ухо держи востро. Дай самому взглянуть, князь...

— Моим воям не веришь?

— Свой глаз всегда надежнее.

— Ну что ж,— сказал князь.— Отговаривать тебя не стану. Лучших воинов дам.

— Сам отберу...

— Ступай с богом.

Ночь — лихому молодцу попутчица. Спал Святославов стан, когда на берег Днепра выехал Кочкарь с Мартюхой, Сташком и Васякой. Все — испытанные в сечах вои. До утренней зорьки вплавь переправились через реку, углубились в леса. Когда солнце встало, добрались до глухого починка.

Поглядели из кустов: никого. Только на кокоре перед избой сидел старик и чинил бредень. Древний старик, борода белее снега.

— Здесь и пообсушимся,— сказал Кочкарь.

Подъехали ближе:

— Здравствуй, дедушка!

— И вы здравы будьте! — приветливо откликнулся дед, близорукими глазами разглядывая воев.— Кто такие будете?

Кочкарь сказал:

— Заблудились мы в лесу, ищем к Друцку дорогу, а найти не можем.

— Э, милые,— протянул дед.— Вам совсем в другую сторону. Иль впервые в этих местах?

— Раньше бывать не доводилось.

Дед скинул с колен бредень, встал, и вои увидели, что не так уж он и стар, что у него прямая спина и крепкие мускулистые руки.

— Нельзя ли у тебя, добрый человек, пообсушиться? — спросил Кочкарь.

— Можно и пообсушиться,— сказал дед.— Солнышко на небе, ветерок в лесу. Скидывайте платье, а я пока погляжу, нет ли чего, чтобы попотчевать дорогих гостей.

— Может, и медок сыщется?

— Может, и сыщется,— лукаво улыбнулся дед и вошел в избу.

Вои спешились, раскинули на поляне мокрые кафтаны. Сели в исподнем на кокору, поджали под себя ноги — зябко. Кочкарь насобирал на опушке леса валежин, свалил их в кучу, высек огонь. Валежины были сухие, костер принялся разом. Загудело тугое пламя. Мужики еще насобирали дровишек, тепло стало.

Дед вынес из избы ковш с медом, разостлал на траве чистую холстину, нарезал хлеба и мяса:

— Угощайтесь, добрые люди.

— Хороший ты человек,— сказал Кочкарь, прихлебывая мед и уплетая мясо.

Щурясь, дед разглядывал воев.

— Что так глядишь, дедушка? — спросил его Мартюха.— Аль давно людей не видывал?

— Как же, как же,— сказал дед.— Оно и верно: не ежеден ко мне гости наведываются. А одному — тоска.

— Небось рыбку ловишь? — поинтересовался маленький кривоногий Сташок.

— Ловлю и рыбку.

— И зверя бьешь? — спросил Васяка.

— Всего помаленьку.

— И князя не боишься?

— А лес у нас обчий,— сказал дед, обводя вокруг себя рукой.— Болота, топь непролазная.

— И бояре не наведываются?

— Да кому охота?— удивился дед.— Вон давеча прискакали ко мне на конях, показывай, говорят, куды запрятал татей. А я видал?.. Утопили в трясине вороного да так и вернулись ни с чем. Еще посулились наведаться. Уж не вас ли разыскивали?

— Не,— сказал Кочкарь.— Мы по другому делу.

— Оно и видать,— кивнул дед.

Должно, не впервые его стращали, вот и попривык. А в хибаре ни золота, ни серебра. Чего бояться старику?

— Ты вот давеча, дедушка, про воев сказывал,— повернул разговор на старое Кочкарь.— А еще про что не слыхивал ли? Не заходил ли кто, не поминал ли про войско?

— Про войско-то?— прищурился дед.— Про войско-то слыхивал. Был тут у меня с девкой богомаз. Зихно его кличут, прости его бог, почитай, чуть ли не весь мед выпил, еще бы неделю погостил, и вам бы ничего не осталось. Так вот он сказывал, будто видел, как шел из Друцка, много воев пешими и конными...

Святославовы дружинники переглянулись. Значит, не соврали лазутчики. Должно быть, они и отсиживались в болоте, когда их искали вои.

— Спасибо тебе, дедушка, за хлеб-соль,— сказал, подымаясь, Кочкарь,— а нам уж время приспело в дорогу. Да и кафтаны пообсохли.

— Счастливого вам пути,— напутствовал их дед.

Дальше ехали с предосторожностями: Васяка впереди, остальные — чуть поодаль. На опушке леса, под самым Друцком, чуть не столкнулись с разъездом. Дожидаясь темноты, притаились в чаще. Тронулись, когда совсем стемнело. К городу приблизились за полночь. Издалека увидели горящие на поляне костры. Осторожно объехали стан; оставив коней в лесу, спустились к реке.

На берегу, у огня, сидели вои. Один из них, чернобородый дядька с шишкой на лбу, точил на камне меч, другой, помоложе, натягивал на лук тетиву.

— Бог в помощь,— сказал, подходя к ним, Кочкарь. Вои взглянули на него, но не ответили на приветствие. Кочкарь кашлянул.

— А неразговорчивы вы, мужики.

— Тебе-то какая забота? — спросил чернобородый.

— Мне-то никакой заботы нет.

— Вот и ступай мимо.