Огненное порубежье

4

Золотая осень подходила к концу. Частые дожди срывали с деревьев последние листья, желтые поля набухли от влаги, и лишь изредка выглядывало солнце — не на день, не на два, а всего на полчаса. Тогда природа озарялась уходящим светом, сквозные леса манили вдаль, и от полянок подымался вместе с легким паром прощальный запах увядающей зелени.

Конное и пешее войско, вышедшее из Новгорода под гудки и барабаны, теперь, растянувшись на две версты, с трудом пробивалось через непролазную грязь, мокло под дождем, кляло и осень, и князя, и застрявшие обозы, в которых были и сухая одежда, и свежая еда.

Завид Неревинич, находившийся все время рядом с молодым князем, взялся уж было отговаривать его — мол, не разумнее ли повернуть назад и отложить поход до весны, но расхрабрившийся Владимир и слушать ничего не хотел. Дивился посадник происшедшей в князе перемене: прибыв в Новгород, был он тих и смирен, как инок, но пришло время — и, знать, заговорила неспокойная дедовская кровь. Теперь его не остановишь — Боярский совет далеко, вече не кликнешь. В походе князь — всему голова.

Завид Неревинич трясся в седле на рыжем жеребце и сокрушенно вздыхал. Где-то еще настигнут они чудь, а пока проходили через разоренные и спаленные злым огнем деревеньки, в которых не то что обогреться — отпить водицы неоткуда: отходя, враги засыпали за собой колодцы.

На пепелищах воев встречали истощенные люди, голосили бабы; мужики, вооружась дубьем и топорами, присоединялись к войску. Накопилась в них нерастраченная злоба — такие в бою хуже диких зверей, пощады от них не жди. Да оно и понятно: сколь терпеть еще русскому человеку от разбойных набегов?!

Иногда перед войском появлялись небольшие отряды. Покружив на дороге, не сближаясь, они скрывались в лесах. А что за лесным полумраком — поди разбери. Может, спряталась там сотня, а может, и боле. Обложит ночью со всех сторон, навалится на спящих — тогда только дай бог ноги. Воины с опаской поглядывали в чащу, прислушивались к шорохам, ночью у костров рассказывали страшное.

Так и прошагали, меся грязь, всю Русскую землю — однажды утром, в туманном молоке, увидели на склоне высокого холма деревушку. Деревушка как деревушка, те же избы, те же сбегающие к реке огороды, но избы были целые, и свивались над ними мирные дымки.

Тут-то и ждало их чудское войско. Едва рассеялся туман, едва выглянуло скупое солнышко, едва прорезалась лесная даль, как передовой отряд остановился и по рядам воев и мужиков прокатился шорох: наконец-то.

Засуетились сотники и тысяцкие, загремели барабаны, мужики рассыпались вдоль реки, изготовились к бою. Метнули на ту сторону несколько стрел, с той стороны ответили тем же. Никого не задело, не ранило.

— Будем переправляться через реку! — задиристо распоряжался Владимир. Завид Неревинич с сомнением покачал головой: все здесь не нравилось ему. Река хоть и неглубока, а слева болото. Справа лес, а в лесу лешие водятся. Как бы не устроила им чудь засады.

— Испугался, посадник,— поддразнивал его князь,— Уж не велишь ли войско назад поворачивать? То-то посмеются над нами бабы — кого испугались.

— Чего глазок не досмотрит, заплатишь мошною,— степенно отвечал Завид Неревинич.

— Вам бы все мошна,— горячился Владимир.— Все бы к рукам прибрали, да чужое добро страхом огорожено.

Побледнел посадник: молод еще Владимир его-то учить. И не таких видывал он князей — птицы перелетные. У самого душа чуть в теле, приехал в Новгород, без няньки слова сказать не мог, а тут, гляди-тко, как разошелся.

Туман рассеивался, солнце поднималось все выше — впервые за долгий срок день обещал быть ведренным.

Синее корзно князя мелькало у болота — там дружина переправлялась через реку. Подымая брызги, кони шли вскачь. Вот они уже выбрались на сухое, вот они уже на противоположном берегу, дружинники гарцуют, кричат, размахивают мечами и копьями.

Мужики, задрав зипуны, тоже начали перебираться через воду. Сотники, кружась на лошадях, покрикивали на них. Рыжий жеребец Завида Неревинича не хотел лезть в реку. Посадник спустился на землю и стал смотреть из-под руки, как переправляется войско. Тревожно было у него на сердце, не нравилось ему, что чудины стоят по-прежнему на взлобке. Уж не заманивают ли, уж не придумали ли чего? Силы у них не равные, в открытом поле ни за что не одолеть новгородцев.

Так и есть. Едва выбрались на глинистый осклизлый берег последние пешцы, едва только построились в боевом порядке, как чудины развернули коней, помчались во весь опор к темнеющему неподалеку лесу. Владимир с дружиной пустился за ними в погоню. Завиду Неревиничу плохо было видно, что произошло на опушке, он только догадался, что стычки не было, потому что дружинники вдруг повернули к болоту. В сторону болота пошли быстрым шагом и пешцы, сгрудились, подались назад, но путь назад им был уже отрезан: из деревни вырвался конный отряд, промчался по лесной излуке и ударил по пешцам с тыла.

Завид Неревинич схватился за голову: исход битвы был для него уже ясен. Охваченные с трех сторон врагами, прижатые к болоту, новгородцы были обречены.

Лишь немногим удалось вырваться к реке,— изувеченные и окровавленные, они падали в воду, бросали топоры и копья — меткие стрелы, пущенные им вдогонку, настигали даже тех, кто успел добраться до берега.

Дружина Владимира рассеялась по полю, синее корзно князя беспомощно металось среди дерущихся казалось, подбитая птица машет подраненными крыльями, пытаясь взлететь. Но уж взлететь не может, а опытные охотники разбрасывали вокруг сети, чтобы взять князя живым.

Завид Неревинич очнулся от оцепенения, когда возле самого его уха пропела стрела, вторая стрела вонзилась в седло; жеребец вскинулся и понес посадника по ровному полю, опережая бегущих в панике воев.

Молодого князя выручил быстрый конь. Подарил ему коня на свадьбу Всеволод, будто и вправду знал, что сослужит он зятю добрую службу, будто предчувствовал, что нерасторопному Владимиру в первой же битве придется уносить от неприятеля ноги.

Промокший, весь в тине, дрожащий от страха и от бессильной злобы, нагнал Владимир Завида Неревинича с остатками войска, уходившего на восток по старым пепелищам. А на западе занимались новые пожары, подымались к потемневшему небу новые дымы. Хмурые крестьяне уходили из своих деревень вместе с разбитым войском.

— Хорошо медведя из окошка дразнить,— издевались они над воинами.— Заварили кашу, а нам расхлебывать.

На второй день попался им навстречу застрявший в пути обоз.

— Поворачивай оглобли,— говорили вои обозникам, — Отвоевались.

На третий день, убедившись, что погони за ними нет, устроили привал. Развели костры, развесили на шестах зипуны. Вскрыли бочки с медом, пили, плясали, поругивали князя и посадника.

Владимир всю ночь просидел в шатре, кутался в бараний полушубок, дрожал и всхлипывал, как младенец. Наведавшийся под утро Завид Неревинич пробовал успокоить князя, стал рассказывать и о прошлых неудачных походах, намекал на весну — весной, мол, рассчитаемся за свой позор,— но князь не хотел его слушать: сидел молча, лязкал зубами, грыз ногти.

Днем снова зарядил дождь, да такой плотный, что и в двух шагах не разглядеть соседа. Костры шипели, к вершинам сосен поднимался горький чад. Люди кашляли, валились, пьяные, прямо в грязь, озверев от выпитого, затевали драки.

Завид Неревинич распорядился вылить из бочек остаток меда, и на утро пятого дня, едва собрав оставшихся, отставших и заблудившихся в лесу мужиков, повел их на Плесков, а оттуда в Великий Новгород.

Гонцы, опередив войско, несли на загнанных конях печальную весть. То-то порадуется Боярский совет. А что скажет вече?..

5