Огненное порубежье

— А кто по чужим бортям шарил?

— От нужды это...

— Не от нужды, а от баловства, — нахмурился

Зоря. Не понравилось ему, как его Ивака уговаривает. Прикидывается овечкой, а только отвернись, трахнет по голове дубиной — и был таков.

— Отпусти, — продолжал нудеть Ивака.

— А ну, нишкни! — оборвал его Зоря,— Нынче мне с тобой разговаривать недосуг. У боярина в тереме договорим...

Ивака пошевелил безруким плечом, две крупные слезины скатились по его щекам. «А ведь и вправду запорет боярин», — подумал Зоря, но отогнал от себя жалость: нынче он поставлен стеречь боярское добро, мужики сами старостой выбирали, чтобы был в деревне порядок. Ивака тоже выбирал, тогда еще сказывал: «Крепкий порядок житью нашему голова...» Сказывать-то сказывал, а сам баловал, хитрый; думал, Зоря свой человек — попужает и отпустит.

— Повернись-ко спиной,— сказал Зоря и потянулся к Иваке. — Этак вязать сподручнее. А ты помалкивай. Ну-ко!..

Глаза калеки блеснули.

— Ирод ты! — выкрикнул он срывающимся голосом и отшатнулся от Зори.

Занес над головой дубину:

— Не подходи, пришибу!..

Зря замахнулся Ивака на Зорю, лучше бы еще слезу пролил — у Зори сердце доброе, пошумел бы, а боярину все-таки не выдал. Но Ивака замахнулся, и Зоря, озверез, ударом кулака повалил его наземь. А что было ждать? Ивака — мужик крепкий, ежели бы зацепил дубиной, тут бы и конец. Вовремя опрокинул его Зоря.

Сел он на мужика, скрутил пояском, встряхнул, поставил на ноги.

Возвращались они в деревню по той же тропке, мимо тех же березняков да ельничков, но сердце Зори теперь не радовалось лесной красе. Пробовал он разговорить Иваку, но тот молчал. Теперь уж не просил отпустить, не молил о пощаде. Шел впереди Зориного коня, ссутулясь, опустив большую кудлатую голову, сильнее прежнего припадая на левую ногу.

Еще несколько раз подумал Зоря о том, чтобы отпустить мужика, но так и не решился, привел Иваку на боярский двор.

Разумник встретил их на крыльце, подбоченясь.

— А мы-то думали, а мы-то думали, — сказал он со смешком, разглядывая Иваку, — уж не медведь ли повадился борти зорить, уж не косолапому ли захотелось отведать сладенького. А косолапый-то — к нам на двор. Экое страшилище!.. Ты где его, староста, выловил?

— Известно где,— угрюмо ответил Зоря, — в липняке, на бортях.

— Да как же ты его не испугался?

— Мы пуганые...

Разумник довольно потер руки.

— И торбица при нем?

— И торбица.

— Знать, про запас собирал, деток малых полакомить...

— Нет у него деток.

— Сам сластена. Уж мы его уважим, еще как уважим, — пообещал Разумник и приказал отрокам: — Вы медведя-то этого посадите на чепь. Экой свирепой зверь, еще сбежит.

— Не сажай его, боярин, на чепь, — попросил Зоря, — все одно бежать ему некуды.

— Как это некуды? — удивился боярин. — А в лес?

— В лесу ему делать нечего. Безрукий он...

— Безрукий, а все одно — медведь. Един раз лапу отгрыз, отгрызет и другой.

Все это время Ивака молчал и только, когда поволокли его отроки в поруб, обернулся, плюнул себе под ноги и сказал Зоре:

— Еще отплачутся тебе, староста, мои слезки.

Говорил — будто в воду глядел.

бледная, едва живая от страха, с криком бросилась к мужу.

— Эт-то что такое?— недоуменно спросил Зоря.

Пашок ухмыльнулся и поднял с лавки пояс. Зоря отстранил жену, схватил дружинника за плечо:

— Ты кто таков?

— Пашок. Аль не признал?

— Дай-ко взгляну на свету, — сказал Зоря и повернул Пашка лицом к окну.

— Экая рожа, а еще князев дружинник, — процедил он сквозь зубы и сгреб ручищей Пашка за подбородок. У того синие жилы надулись на шее.

Зоря еще не остыл после разговора с боярином, и Пашок оказался в его избе не ко времени. В другой раз староста бы, может, и сдержался, но нынче все в нем кипело и клокотало.

В руке у Зори была плеть, он внезапно вскрикнул, отскочил и наотмашь ударил упруго скрученной жилой дружинника по лицу. На щеке Пашка тут же вздулся синий рубец. Второй удар располосовал другую щеку. А потом, ослепленный соленым потом, Зоря бил и топтал что-то мягкое, со стоном ворочавшееся на полу, пока повисшая на плечах Малка не оттащила его от растерзанного дружинника.

Услышав крики, в избу ввалился Надей, тоже принялся оттаскивать рычащего Зорю, пьяно падал и ползал по горнице.

— Да что же теперь будет-то? Что же будет? — причитала Малка.

— А то и будет, — сказал, отдышавшись Зоря, — что отвезу я Пашка на боярский двор и сдам Кузьме. Дружинник его, пущай сам и наказывает.

— Да кого наказывает-то, кого? — растерянно спрашивала Малка.

— Ясное дело, не меня. Почто к чужой бабе подваливается?

— Ох, быть беде.

— Была бы беда, коли бы вовремя не поспел, — сказал Зоря,— Чем кудахтать, принеслы бы ты воды.

Малка быстро закивала и кинулась с ковшом в сени. Принесла воды, протянула Зоре.

— Да не мне воды-то, — упрекнул ее Зоря. — Аль вовсе разум потеряла? На него плесни чуток, на него, чтобы очухался...

Он кивнул на распростертого Пашка. Малка склонилась, плеснула на голову дружинника воды. Пашок пошевелился.

— Плесни еще, — сказал Зоря.

Пашок застонал, схватившись руками за голову, сел на полу.

— Ишь, как разукрасил ты его, — покачала головой Малка.

— Ничего, — усмехнулся Зоря. — Теперь ученый будет.

Знать, нынче такой уж выпал день, что старосте дел невпроворот. Провез он мимо разинувших от изумления рот мужиков Пашка на боярский двор. Велел отроку кликнуть Кузьму.

Ратьшич вышел на крыльцо, поглядел на Пашка, не узнал своего любимца.

— Тебе что? — удивленно спросил он Зорю.

Низко поклонившись Ратьшичу, Зоря сказал:

— Не вели казнить, вели миловать.

— Да в чем беда?

Оторвал Зоря Кузьму от сладкого утреннего сна. Ратьшич был раздосадован и злился на слишком расторопного старосту. Ежели дело какое, звал бы боярина.

А боярин тут как тут. Вышел, потягиваясь и позевывая, близоруко уставился на сникшего в седле Пашка.

— Да кто же его эдак-то? — всплеснул он руками.

Тут и Ратьшич догадался, что неспроста поднял его Зоря с постели, сбежал со ступенек, подошел к дружиннику.

— Не вели казнить, вели миловать,— поворачиваясь к нему, повторил Зоря.

— Да что ты заладил! — оборвал его Кузьма. — Сказывай, кто поднял руку на моего любимца?

Пригляделся к Зоре к вдруг все понял:

— Да, кажись, ты и есть?

— Винюсь,— поклонился Зоря.— Забрался Пашок к моей жене в избу, хотел снасильничать...

Глаза Кузьмы налились кровью, Разумник испуганно закудахтал на крыльце.

— Разбойник!.. Как есть, разбойник, — закричал он петушиным голосом. — Эй, отроки! Вяжите старосту, да поживей!

Отроки кинулись к Зоре, но он положил руку на меч, и все отступили.

— Пришел я за правдой к тебе, Кузьма, — сказал староста.— И к тебе, боярин,— обратился он к Разумнику. — Почто не хотите выслушать?..

— Правда твоя на лице Пашка написана, — проговорил Кузьма. — Поднял руку ты на князева дружинника, а у нас ищешь защиты.

— Не слаб я, — ответил Зоря. — Себя защитить и сам смогу. А кто защитит жен наших?

— Князь всем нам и судья и защитник. А ты князева дружинника плетью посек, — сказал Ратьшич. — Еще давеча выслушивал я тебя и думал: нешто ослеп наш боярин? В порубе тебе только и место. Берите его! — приказал он оробевшим отрокам.

— Нет и у тебя правды, Кузьма! — воскликнул Зоря и снова положил руку на рукоять меча. И снова отступили отроки.

— Трусы вы, — сказал им Ратьшич и шагнул к старосте. Но Зоря не стал дожидаться, когда Кузьма подойдет к нему, вскочил в седло и дал шпоры коню. Взвился конь на дыбы, прянул за ворота боярской усадьбы.

И не к избе своей, а во Владимир помчался Зоря. К великому князю Всеволоду. У него одного надеялся он найти защиту.