Страница 91 из 111
В Торжке было много гомону и суеты. Отсюда уходили купецкие караваны на юг и на север, в Ростово-Суздальскую Русь и в Киев. Здесь можно было увидеть и византийских гостей, и тезиков из Хорезма, ведущих большой торг с Новгородом. На скоморохов в Торжке большой спрос, и Радко понял, что не ошибся. Еды у него было теперь вдосталь, отощавший было Карпуша повеселел.
На торжище, среди делового шума и праздничного многоцветья, скоморох разыгрывал сцену с козой и медведем. Маркел натягивал на себя медвежью шкуру, Карпуша изображал козу.
С такими невиннымн шутками хаживал Радко и на боярские дворы. Там его щедро одаривали.
Но скоро затосковала его озорная душа. Раз на площади, в самый шумный день, разыграл он сцену с боярином. Боярина Радко изображал сам. Под одобрительный хохот толпы Карпуша и Маркел гоняли его по кругу батогами.
— Добрые люди, поглядите, как холопы из господ жир вытряхивают! — весело кричали они.
Тем же вечером пришли на площадь вои с приказом посадить дерзкого скомороха в поруб. Но скоморошья телега уже исчезла: Радко знал, что за такие дерзости не одаривают собольей шубой. К утру он был далеко от Торжка.
Днем передвигаться по дорогам было опасно, и Радко забивался в лесную глушь. Здесь, под соснами, он разводил огонь и варил в горшке сочевицу, а иногда борщ с морковью. Борща и моркови в телеге у него был целый мешок — ешь, не хочу. А где раздобыть мяса? Мясо им подавали в деревнях. Но теперь в деревни Радко не сворачивал, опасаясь тиунов.
Только въехав в пределы Ростово-Суздальской земли, он вздохнул облегченно. Здесь они были почти дома.
Однако в первом же селе едва не стряслась беда. Только-только показались они на околице, как их окружили мужики. Телегу остановили, Радка сбросили на землю, связали и оттащили на обочину. Маркела и Карпушу вязать не стали — приставили к ним сторожей с шелепугами.
— Попались, тати! — радовались мужики.— А ну, вилами их!
Так бы и прибили, толком не разобравшись, да выручил оказавшийся поблизости старик.
— Ликом-то они вроде бы на тех-то не похожи.— И рассказал, как проходившие селом скоморохи шарили по избам, а ворованное складывали в снятые с веревок бабьи рубахи и тащили со дворов на свои возы. Тем временем другие развлекали песнями доверчивых мужиков. Один из них уж больно ловкий был. По описанию Радко признал в нем Нерадца.
«Неужто жив? — удивился он.— Неужто носит еще его земля?»
Старик был прав, низкий поклон ему. В селе, куда их привели, все выяснилось. Приметливые бабы ни в Радке, ни в Маркеле не признали шустрого музыканта. А уж Карпуша и вовсе не походил на грабителя. Кончилось тем, что скоморохов накормили кашей и отпустили с миром.
Встречаться с Нерадцем у Радка не было никакой охоты. А встречи, видно, не миновать. Запомнил его Нерадец, не мог не запомнить. Когда отбивали у него Аленку у Неглинной, Радко столкнулся с ним лицом к лицу. Запали скомороху в сердце бешенством скошенные глаза атамана.
От таких глаз держись подальше, пощады от Нерадца не жди...
А дни стояли ясные, по всему телу растекалась солнечная благодать. Подремывая в трясущейся на ухабах телеге, Радко лениво вспоминал последние дни, проведенные в Новгороде.
— Батька, а батька,— толкнул локтем задумавшегося Радка Карпуша.— Не спишь ли?
— Не сплю.
Карпуша зашуршал сеном и лег рядом с отцом.
— Слышь-ко,— снова проговорил он,— а правда, что на Семен-день рыба угорь выходит с утренней зарей из воды и прогуливается лугом на три версты по росе?
— Правда,— сказал Радко.— Гуляя по росе, угорь смывает с себя все болезни...
— Хитрая рыба,— тихонько засмеялся Карпуша.— Батька,а батька!
— Ну что тебе?
— А угря едят?
— Едят, да только в крайности. И то надобно наперед обойти семь городов, и, если не сыщешь никакой яствы, тогда можно есть.
Угорь — водяной змей, говорили в Новгороде, хитрый и злобный, но за великие грехи свои лишенный возможности жалить людей и зверей. Оттого-то и применяют его в своих кудесах волхвы, когда нужно знать о пропаже...
Э, да каких только чудес не встретишь на свете!.. Задумавшись о чудесах, Радко не заметил, как лошаденка свернула с наезженной колеи на лесную дорогу и, пройдя с полверсты, остановилась у плетня, за которым в сени краснеющих тяжелыми гроздьями рябин виднелась изба.
2
На невысоком крыльце стоял мужик в расстегнутой на волосатой груди рубахе.
— Ай да гость! — сказал он, разглядывая лошадь.
Радко вытаращил начавшие тяжелеть от дремы глаза.Он все еще не мог сообразить, где находится, что это за изба и почему на пороге избы стоит Нерадец. Уж не во сне ли привиделось?..
Нерадец сошел с крыльца и направился к телеге. За ним из избы высунулось еще несколько мужиков. Задвигался и захрапел привязанный к задку телеги медведь.
Увидев медведя, мужики остановились.
— Чо, испугались? — усмехнулся Нерадец.
Из толпы пробился к атаману безбородый Хома. Жирное гладкое лицо его лоснилось и блестело.
— Вот, Хома, мой давний знакомый,— сказал Нерадец, указывая на Радка.— Давеча я нюхал его батогов, нынче он понюхает моих...
Тряся подбородком, Хома надрывно захохотал.
— Не ершись, атаман,— сказал Радко с телеги.— Что да как, еще поглядим.
— А и глядеть нечего,— ответил Нерадец и дал знак своим мужикам:— Вяжите его, ребятушки, да раздувайте огонь. Нынче будем делать жаркое из скомороха.
Трое мужиков тут же повисли у Радка на руках и на шее. Но скоморох стряхнул их с себя, как переспевшие яблоки с ветки,— мужики со стуком попадали на землю.
Хома, сложив руки на толстом животе, почтительно покачал головой:
— Силен. Нам бы такого в ватагу, а?
— Такого нам нельзя,— сказал атаман.— Опасный человек.— И, повернувшись к мужикам, посоветовал:— Вы мальчонку-то берите. Через того мальчонку скоморох сам к нам придет.
— Мальчонку, Нерадец, не тронь,— сразу побледнев, попросил Радко.— Голубиная душа. Он тут ни при чем. И горбуна не тронь...
— Горбун нам без надобности,— отозвался Нерадец и — снова мужикам:— Аль не слышали моего приказу?
— Беги, Карпуша! — крикнул Радко.
Мужики всей толпой рванулись к телеге, но Радко упал передним под ноги. На передних повалились задние. Карпуша скатился наземь; еще миг — и его белая рубашонка, мелькая меж кустов, скрылась в лесу.
Выбравшись из кучи, мужики, сопя и матерно ругаясь, придавили скомороха к земле, но он и на этот раз стряхнул их с себя, встал и двинулся на атамана.
Хома, взвизгнув, как поросенок, вкатился на крыльцо избы, но Нерадец не шелохнулся: страх приковал его к земле.
Сладко выдохнув, Радко ударил мокрого от пота атамана по переносице, свалил на траву, перешагнул через его тело и стал деловито выворачивать из плетня кол.
Тут Хома, совсем ослепнув от страха, наугад бросил с крыльца сулицу. Не думал, что попадет, а — попал. Прямо в шею угодил скомороху. Радко зарычал и осел на землю. Тогда мужики, словно свора гончих, кинулись на него со всех сторон. От ударов Радко потерял сознание.
Очнулся он в избе на полу в луже загустевшей крови. Мужики пили брагу и глядели на него с любопытством. Нерадец сидел на лавке; голова его была перевязана мокрым платком, из-под платка на глаза и щеки стекала синева.
Спокойно говорили о страшном. О медведе, которого пустили на мясо, о зарубленном на дворе Маркеле.
— Злой был горбун,— хвастался, тряся подбородком, Хома,— Кусачий. Так я ему зубы-то по одному, по одному...
— Визжал, как резали...
— Живучий...
— Ну а с ентим что будем делать? — спросил Хома атамана.— На растопку аль как?..
Нерадец ответил ие сразу. Сидя за столом, атаман думал о главном. Не из-за Радка подался он к Плещееву озеру — другие были задумки. А о задумках этих знали лишь они двое — Нерадец и Хома.
Издалека лежал их путь в Ростово-Суздальскую землю. И не по своей по собственной воле — по воле боярина Добрыни попали они в Ростов. А дело такое, что выбирать им было не из чего. Тогда, на Мсте, только Мошке с детенышем и довелось бежать. А Нерадца с Хомой вои схватили прямо возле боярского возка.