Богатырское поле

4

Обласканный Мстиславом, наделенный богатыми подарками, возвращался Добрыня в Ростов.

Плыть водой он отказался. Водой и к скирдницам не доберешься до дома. А новости у Добрыни хорошие, то-то порадует он бояр.

Мстислав, узнав о желании Добрыни, перечить ему не стал, велел только мастерам своим осмотреть возок, смазать дегтем колеса, починить полсть — и с богом!

Первый день ехал Добрыня обжитыми местами: то и дело выныривали из лесов маленькие деревеньки, окруженные полями; мужики и бабы косили овсы, на постое угощали Добрыню деженем — толокном, замешанным на кислом молоке, да овсяными блинами... Погода стояла ясная, звонкая; на склонах, обращенных к солнцу, уже лупились льны; мальчишки несли из лесу полные короба брусники. Ночами мужики стерегли снопы: поразвяжет, раскидает снопы гуменник, перетаскает с места на место; поди-ка разбери тогда, где твое, где чужое. Надев навыворот тулупы, обвязав головы платками, обводили мужики кочергой вокруг гумна борозду и, сев внутри, сторожили. Говорят, заметив мужика в таком виде, гуменник ни за что не приблизится к загороди...

Скоро быстрые кони понесли Добрыню низким берегом Мсты — из леска в лесок, из ложбинки в ложбинку. От долгой качки и от плотного завтрака боярина разморило; поклевал, поклевал он носом да и заснул. Проснулся от криков и возни. Выглянул — и не узнал возницу. Обернулся назад — не увидел дружины. Зато вслед за возком скакали на пегих лошадках два растрепанных, свирепого вида мужика.

— Тпру-у! — натянул вожжи новый возница, обернул к Добрыне обветренное лицо и весело сказал: — Слезавай, боярин. Кажись, прибыли...

— А ты откуда взялся? — сурово спросил Добрыня прыткого мужика.

— Э, боярин,— вместо ответа махнул мужик рукой и полез под сиденье. Вынул топор, потрогал пальцем острое жало.

Боярин понял все без слов.

— Принимай, Нерадец, гостя,— сказали мужики.

Подскакали те двое, что были на конях. Один из них спрыгнул на землю, подошел к вознице:

— Молодец, Мошка! Ловко обвел дружинников. А ну, давай сюда твоего боярина.

— Почто моего? Я его на торгу не выменивал,— оскалил крепкие зубы мужик.

Добрыню тычками поворачивали из стороны в сторону, разглядывали, как диковинный заморский товар. Нерадец подергал его за воротник, велел вылезать из кафтана; посадив боярина на пенек, Хома снял с него сапоги, поглядел подковки, поцокал языком:

— Серебряные!

Мошке досталась шапка с малиновым верхом — носи без износу.

— А что у тебя в возке? — спросил Нерадец. Не дожидаясь ответа, залез под полсть, стал выбрасывать на поляну боярскую рухлядь.— И это нам сгодится. Ребеночку на подстилки,— приговаривал он.

Под соломой Нерадец наткнулся на Мстиславовы подарки — два золотых обруча, гривну на толстой цепи; не показывая товарищам, спрятал найденное за пазухой.

— Скуп ты, боярин,— сказал он Добрыне.— Аль нечего было взять с собой из Великого Новгорода?

— О тебе не подумал, холоп,— надменно ответил Добрыня.— Чай, дружинники уж по лесу кличут, ищут меня. Долг платежом красен, а займы отдачею...

— Молчи,— прошипел, бледнея, Нерадец. Мужикам сказал: — Что с боярином делать будем? Боле от него никакой пользы.

— А ты ему дай под ребра,— посоветовал Хома.

Мошка грустно заметил:

— Тощой-то какой. И на боярина не похож. Можа, отпустим его?

— Такого отпусти! — протянул Нерадец.— Башку-то ему на пенек и...

Добрыня побледнел, качнулся на подкосившихся ногах.

— Снова зазря кровь пущать,— упрекнул Нерадца Мошка.

— Зазря, говоришь? — накинулся на него Нерадец.— А кто с тебя три шкуры спустил? Не из тех ли, не из боярских?..

Мошка промолчал. Нерадец схватил боярина зашиво рот, Хома ударил его носком сапога под коленки, боярин упал.

— На пенек-то, на пенек,— командовал Нерадец.

Хома дернул Добрыню за бороду, вырвал клок, стал пригибать шею к пеньку. Нерадец занес уж над дергающейся боярской головой топор, но не опустил его: в лесу послышался шум, кто-то продирался сквозь кусты. На поляну выбежала полуголая, с мокрыми распущенными волосами Прося, надсадно заголосила:

— Вои, мужики!..

— А, черт,— выругался Нерадец.

Растерявшийся Хома выпустил боярскую бороду. Нерадец ударил топором по пеньку, но боярской головы на пеньке уже не было. Топор крепко засел в лесине. Пока Нерадец выдергивал его, лес наполнился топотом копыт.

Мошка кинулся в шалаш, выхватил вместе с пуком сырого сена ребенка, покатился по склону к Мсте, в ольховые заросли. По берегу над ним метались взбудораженные кони. Добрыня командовал воями:

— Берите того, что внизу. С дитем он — далеко не убежит.

С крутого берега на коне не спрыгнешь: и себе, и животине переломаешь ребра. Пока вои искали тропинку, Мошка скользнул с берега в воду, ушел по щиколотку в вязкую глину, окунулся, поплыл на середину. Ребеночка он держал одной рукой, другой греб, стараясь не шуметь.

Но днем на воде и щепку за версту видать. Вои спустились к реке, остановились у кустов, разглядывая лохматую голову Мошки. Боярин, стоя вверху, кричал:

— Копьем-то не достанете. Стрелой его, ребятушки, али сулицей.

— Сулиц нет у нас, боярин. Да и луков не прихватили,— отвечали снизу вои.

Мошка тем временем удалился от берега. Добрыня злился: посмеялись и ушли злодеи. Куда глядит боярский совет? Скоро совсем не станет честному народу житья. Купцы напуганы — только гуртом да с охраной пробиваются к большой воде.

Недовольно бормоча в бороду, боярин сел в возок, долго ворочался, удобнее устраиваясь на подушках, потом задремал. Но сон прерывался страшными видениями. Раз он увидел себя со стороны — голого на лавке. Мужик с лицом Нерадца бил его кнутом по дряблому телу. Потом Нерадец полез в мешок и стал вынимать оттуда за волосы большие и малые всклокоченные головы. Головы дергались в его пальцах и хмельно улыбались. Нерадец брезгливо разглядывал их и бросал в лопухи. Жалобно мяукая, головы вертелись и подпрыгивали на земле. Наконец мужик довольно усмехнулся — он нашел то, что искал. Подмигнув боярину, неторопливо извлек из мешка его, Добрыни, рыжебородую и продолговатую голову, повертел перед собой и щелкнул пальцем левой руки по носу. Голова поморщилась и чихнула...

Боярин проснулся в липком поту. Возок кряхтел на ухабах. Добрыня откинул дрожащей рукой краешек полсти — за полстью была ночь. Из ночи доносился храп коней и позванивание снаряжения — дружинники скакали сзади и по бокам возка. С воли доносило запах влажной хвои. Небо было чистое; впереди, над лошадиными, раздутыми ветром холками, блестела большая алмазная звезда.

«Скоро, скоро упадут холода»,— подумал боярин, снова откидываясь на подушки и запахиваясь в крепко пахнущую овчиной лохматую шубу.

Через день безо всяких приключений Добрыня был в Торчине. Здесь меняли лошадей. Боярин отоспался в теплой, набитой клопами избе, плотно поел и двинулся дальше.

Ростов Великий встречал его дремотной тишиной. Час был поздний, но едва только кони остановились на боярском просторном дворе, едва возница сполз на землю, как со всех служб сбежались полусонные люди. Придерживая под руки, осторожно вынули боярина из возка и провели в терем. В тереме раздели, разули, растерли ноги и руки, принесли лохань с горячей водой. Боярин умылся, расчесал бороду и велел топить баню.

— Дома-а,— вздохнул он с облегчением,— Заутра не будить, отдыхать буду до полдника...

Но отдохнуть до полдника боярину не довелось. Чуть свет явились к нему посланные от епископа молчаливые чернецы с постными лицами. Леон звал к себе.

Боярина он принял не в соборе, а дома — в мирском платье, чисто вымытый и расчесанный. Сидел за столом, грыз орехи, смиренно слушал Добрыню.

Боярин подробно рассказал ему о встрече с Мстиславом, о согласии князя снова занять ростовский стол.

— Всеволод нам не в опаску,— добродушно кивал Ле

он.— Молод еще. Разумных бояр за ним нет. А Микулицу мы кликнем к себе...