Страница 70 из 111
— Ну и ловок ты, бес. Хочешь ко мне в помощники?.. В то, что золота у тебя много, я не верю. Зато знаю точно — голова на месте. По рукам?
— По рукам, Войк Елизарович!
Так Нерадец обосновался в лодейной избе хозяина. Войк Елизарович спал на лавке, а Нерадец — под лавкой, на собственном ворсистом ковре. Теперь он уже не натягивал паруса и не натирал себе руки веслом до кровавых мозолей. Войк Елизарович покрикивал на гребцов, покрикивал на гребцов и Нерадец. Весело, ходко шли лодии — Нерадца боялись, старались ему угодить... Скоро и хозяин почувствовал крепкую руку своего помощника. Уж и не радовался этакому приобретению, да что поделаешь: на лодиях распоряжался Нерадец, от Войка Елизаровича все нос поворотили. Что ни прикажет Войк Елизарович, бегут переспрашивать у Нерадца. Одного его только и слушались.
Скоро Войк Елизарович вообще перестал появляться на людях, перепоручил Нерадцу все свои заботы. Сам целыми днями и ночами валялся на лавке, спал или сидел, свесив босые ноги, на борту лодии.
Как-то утром, когда Войк Елизарович уж очень долго не показывался из избы, заглянул к нему лодейный староста. Хозяина не было в избе. Стали искать и кликать его повсюду. Так и не нашли. Будто в воду канул.
— А что, как и впрямь свалился за борт? — сказал Нерадец. Уж он-то точно знал, что Войкушка кормит рыб у Вышнего волока: сам скинул его в воду.
Выслушав Нерадца, лодейный староста почесал за ухом и вызвал сотника из охраны. Сотник тоже почесал за ухом, но ничего придумать не смог.
Тут кто-то сказал:
— А не оставить ли Нерадца за хозяина? Человек он толковый, с жилкой. Доведет нас до Новгорода, а там поглядим.
Нерадец пообещал сбежавшимся со всех лодий на берег мужикам, что волю их исполнит и лодии до Новгорода доведет. В Новгороде же всяк себе хозяин: хошь — оставайся с Нерадцем, а не хошь — ступай на все четыре стороны.
Предложение Нерадца мужикам понравилось — никто и спорить с ним не стал. Вернулся он с берега на головную лодию хозяином. И стал приглядываться, примеряться — кто пойдет, кто не пойдет в ватагу. С каликами Нерадец решил больше не связываться. В Новгороде народ лихой, вольный, калик не жалует, оборванцам не верит.
На последнем волоке Нерадец сказал мужикам:
— Вот что, мужики, скоро будем мы с вами в Новгороде. Старого вашего хозяина бог прибрал, к иному какому вы не пристали. Ежели у кого есть охота, приставай ко мне...
— Это к кому же — к тебе? — сказал кормчий.— Будто в ватагу набираешь?
— А коли и в ватагу? — осмелел Нерадец.— Видали, сколь у меня золота?..
— Видали!
Мужики нерешительно переминались, прятали друг от друга глаза. Чудно как-то получается. Сколько годов верой и правдой служили своему хозяину, а тут вмиг ничего не стало. Стоит у кормовой избы лихой мужик со шрамом во все лицо и соблазняет воровским ремеслом.
— А ты видал, как воров на площади кнутами бьют? — спросил один из мужиков.
— С твоим умом только в горохе сидеть,— весело отозвался Нерадец.
Все засмеялись.
— Так как же порешим, мужики? — вконец смелея, спросил Нерадец.
Мужики молчали.
—А что, как мы тебя — да посаднику с рук на руки? — сказал с ехидцей кормчий.
— Оно можно,— закивали мужики, обрадовавшись неожиданно найденному решению. И придвинулись к Нерадцу.
Сзади уже лихо кричали:
— Чо глядите? Вяжите его!..
Нерадец побледнел, сунул руку за пазуху, в ладони сверкнул острой сталью испытанный нож.
— Не помутясь, и море не уставится...
— Не жди мира.
— Бей его!
По венцам Нерадец ловко вспрыгнул на верх лодейной избы. Мужики побежали за шестами.
— Это он нашего Войка порешил! — кричали мужики.— Душегуб!..
Гребцы бросили весла, все столпились на сильно осевшей корме. Другие три лодии, ушедшие вперед, тоже стали разворачиваться, оттуда слышались крики и брань. С лодии на лодию перекликались:
— Об чем шум?
— Почто стоите?
Нерадец понял, что пора уносить ноги: рано или поздно, а мужики снимут его с избы. Да вот куда податься? Со всех сторон скалятся на него озлобленные хари. Только у самой кормы никого не видать.
Вступив назад, он повернулся к мужикам спиной, вскинул руки — и прыгнул в темную воду. Течение тут же подхватило его, повертело и отнесло к берегу. У берега было глубоко, в затишке темнели страшные омуты. Но Нерадец воды не боялся — плавал он хорошо. Нырнув, задержал дыхание и, в несколько гребков перемахнув через омут, ткнулся лицом в прибрежный песок.
На берегу было тихо, в траве стрекотали кузнечики.
Нерадец вскарабкался на бугорок, огляделся — купецкие лодии все дальше относило крутым течением. Мужики расходились с кормы, гребцы садились за весла.
«Знать, по судьбе моей бороной прошли»,— невесело подумал Нерадец. Было ему от чего приуныть. Как мужики-то его!.. Знать, не с того краю взялся.
Но долго грустить да казнить себя Нерадец не умел. Не повезло здесь, повезет в другом месте, решил он и развел костер. Обсушившись, поискал в лесу ягод, пожевал их, чтобы утолить голод, и двинулся вдоль берега, зная наперед, что места здесь людные: рано или поздно, а набре
дет на человеческое жилье. И верно — к вечеру тропинка раздвинулась, и на краю широкой заводи показалась приземистая изба с тесовой крышей и высокой завалинкой. На завалинке сидела баба и трясла на руке ребенка. Во рту у ребенка торчала тряпица с жеваным хлебом.
Скинув шапку, Нерадец приветливо поздоровался с бабой.
— Хозяин-то дома ли?
— А где ж ему быть? Вот и хозяин,— сказала баба и указала рукой на заводь. Там, на бережку, большой и грязный мужик смолил лодку.
— Челом да об руку,— приветствовал Нерадец мужика.— Бог на помочь с силой!
— Твоей молитвой, как клюкой, подпираюсь,— сердито пробормотал мужик, подымая на Нерадца мутные глаза.
— Чего серчаешь? — улыбнулся Нерадец.— Аль обидел кто?
— Меня обидишь,— зловеще протянул мужик.
— Да в чем беда?
— А в том, что с завтрева идти мне по миру с женой и ребенком... Украл кто-то у старосты кобылу, а староста пожаловался на меня да послухов подговорил...
— Худо,— сказал Нерадец. Помолчав, спросил: — А лодка тебе для какой же надобности?
— Ишь, въедливый,— выпрямился мужик и провел рукавом рубахи по вспотевшему лбу.— На лодке пойдем мы в Новугород к боярину, пожалуемся на тиуна. Пущай рассудит.
— Боярин тя рассудит,— ухмыльнулся Нерадец.
— За правду бог.
— Ха, суд прямой, да судья кривой,— поддразнил мужика Нерадец.— Зовут-то тебя как?
— Мошкой кличут.
— А меня Нерадцем. Не судись, Мошка, помяни мое слово: тяжба — петля, суд — виселица. Давно я по земле хожу, много истоптал лаптей, а правого суда еще не встречал...
— Да сам-то ты откуда?
— Сам я человек вольный,— не стал таиться Нерадец.— Нет надо мной ни князя, ни боярина. Куда хочу, туда иду. А где и ножичком поиграю...
— Смелый ты, однако, мужик,— покачал головой
Мошка.— Тут давеча купцы проплывали, не про тебя ли сказывали?
— Может, и про меня.
— Смелый,— повторил Мошка и, склонившись над лодкой, стал широкими взмахами тряпицы размазывать по днищу смолу.
Нерадец присел рядом на корточки. Когда мужик выпрямился, попросил у него тряпицу:
— Давай помогу. Уморился, поди...
2
То ныряя в резвые чешуйчатые волны, то выныривая, лодка шла вдоль берега, в тени склонившихся над водой серебристых ив. Мошка сидел на корме и греб рулевым веслом, на носу устроилась Мошкина баба, Прося, с ребенком, укутанным в холстину. Нерадец сидел посередине; ему была главная забота — работать в два весла. Нелегкая досталась ему должность на Мошкиной долбленке, а все равно на душе стало посветлее: хорошо они с вечера управились с Мошкой, крепким мужиком оказался его новый знакомый. А дело-то было не пустяковое: тиун при мече да отрок с копьем...
Нагрянули боярские прихвостни сразу после обеда, едва успел Нерадец последний раз скребнуть ложкой по дну миски. Дверь распахнулась от сильного толчка; заслоняя низкий проем, в избу ввалился тиун, злой с перепоя, горластый и толстый. Плюхнувшись на лавку, вытянул жирные ноги в заляпанных грязью сапогах, ощупал стоявшую возле стола Просю поросячьими похотливыми глазками: