Страница 53 из 65
— Ники, брось, — сказала я.
Он посмотрел на меня, стараясь сделать невинное лицо, но не получилось.
Бернардо придвинулся ближе, и я встала между ними.
— Из-за глупостей драться не будем, — сказала я.
— Ты мне не начальник. Пока что.
— Не знаю, что ты имеешь в виду под этим «пока что», но знаю, что тратить время на свары мы не будем.
— Бернардо — новый, — сказал Лисандро. — Ты Ники не говорила, что с ним нельзя драться по-настоящему, а Ники уже давно тоскует без настоящей драки.
— Не знаю, что ты имеешь в виду под настоящей дракой. Он спаррингует с другими охранниками.
— Спарринг — это не настоящее, — ответил Лисандро.
Я обернулась к Ники:
— Так, чего я не поняла?
— Не знаю, о чем ты, — ответил он.
— Отчего тебе хочется драться с Бернардо по-настоящему?
Он смотрел и молчал.
— Отвечай на мой вопрос, Ники.
Он скривился, вздохнул и ответил, потому что не мог иначе. Если я задавала прямой вопрос, у него не было выбора.
— Я теперь никого не бью, потому что никто мне за это не платит, и ты мне сказала, что я никого из твоих не имею права убивать, даже если драку начнут они, а не я. На тебя работают достаточно крутые парни. Убить их я бы мог, но если нельзя убивать, то они могут отлупить меня, и сильно. Поэтому я не дерусь.
— Спаррингуешь, — напомнила я.
Он посмотрел куда-то мимо машин, будто считал до десяти.
— Это не то же самое, Анита. Ох, насколько это не тоже самое!
— Если я правильно поняла, ты хочешь драться с Бернардо, потому что его можно побить или убить?
— Кого-нибудь побить мне очень хочется.
Большие руки сжались в кулаки, плечи и торс напряглись, будто сжатая пружина ждала освобождения.
— Почему?
Ники посмотрел на меня недружелюбно. Такой взгляд иногда можно увидеть в зоопарке, из-за решетки. Как бы ни была просторна клетка, сколько бы ни лежало у зверя в ней игрушек, всегда кто-нибудь из больших кошек будто помнит ощущение бега на свободе и знает, что клетка — всегда клетка, пусть и просторная, и хочет наружу. Лев Ники наполнил его здоровый глаз янтарем, но Ники моргнул, и глаз снова стал человеческим. Я все равно знала, что лев только что здесь был, выглядывал из клетки, которую я для него построила. Клетку, которую он — и Ники — презирал и ненавидел. Как я этого не видела? Не хотела видеть, не хотела понять, что как бы ни был укрощен Ники, он все равно тот же социопат, которого я увидела несколько лет назад. Я его не переменила, лишь сломала и подчинила своей воле.
Блин!..
Ники склонил голову, длинный треугольник волос отклонился от лица, и шрамы пустой глазницы стали четко видны на солнце. Он не любит показывать эти шрамы, так что я поняла: он так расстроен, что забыл об этом. Изменилась осанка: перестала быть воинственной в ожидании схватки, ушло напряжение.
— Ты огорчена, и я это чувствую. Ты печальна. Я знаю, ты огорчена тем, что сделала со мной, Анита. Я не хочу, чтобы ты огорчалась.
Он поднял голову и посмотрел на меня. Какое-то страдание было в его лице, напряженное усилие — понять, что же он чувствует.
Я протянула к нему руку, он придвинулся, подставив под нее лицо, пристроился щекой к ладони и выдохнул, будто что-то тяжелое и неприятное исторг из себя. И это снова был мой Ники — или тот, которого я начинала считать своим. Прижав мою руку своей к лицу поплотнее, он шепнул:
— О господи!
— Жутковатое зрелище, — сказал Бернардо.
— Ты его укротила, сделала домашним котом, — отметил Олаф.
Мы с Ники оба к нему обернулись, и Ники снова подобрался. Я ощутила в руке вибрацию его зверя. Прижимая к лицу мою руку, он смотрел на Олафа недобрыми глазами. Трудно быть грозным, когда обнимаешься, но Ники вроде бы и в голову не приходило выпустить мою руку. Или желание быть рядом было сильнее желания быть грозным?
— Я слышал, ты Ника перевоспитала. Хорошая женщина перевоспитывает плохого мужчину, но это еще не все, я вижу. Нику необходимо было, чтобы ты перестала огорчаться. Он вынести не мог этого.
Олаф смотрел на меня, и у него на лице было выражение, которого я раньше не видела. Тихий ужас.
— Вы друг друга знаете? — спросила я.
Ники отодвинул мою руку от лица, не выпуская. Может быть, я слишком мало к нему прикасалась, когда он приехал сюда? Он смотрел на Олафа, поглаживая большим пальцем мою руку.
— Друг о друге знаем — да, — сказал он.
— В смысле?
— В том смысле, — пояснил Олаф, — что мы знаем о работе друг друга. У прайда Джейкоба есть репутация в определенных кругах. Его львы выполняли задачи, за которые другие наемники даже не взялись бы. И свою репутацию они оправдывали, пока не схлестнулись с тобой, Анита.
Интересно, сколько знает Олаф о том, что пытались сделать соплеменники Ники прошлым летом и какое жестокое фиаско потерпели.
— Ты и правда убила Сайласа ножом? — спросил Олаф, показывая, что кое-какие подробности знает.
На самом деле я его только ранила, а потом он меня послал в нокаут и чуть не убил. Второй шанс ткнуть его лезвием у меня возник лишь тогда, когда он от кого-то другого получил пулю. Я не знала, насколько быть откровенной, но Ники за меня ответил:
— Да, правда.
— Сайлас отлично владел ножом. То, что ты смогла его так убить — впечатляет.
Я сжала руку Ники, он пожал мою в ответ. Он мне советовал просто согласиться?
— Это легче было сказать, чем сделать, — ответила я, и Ники снова сжал мне руку, будто говоря: «а теперь хватит». Он не хотел, чтобы я рассказывала Олафу лишнее. Наверное, это разумно, а разумному советуя всегда готова последовать.
— Уж конечно, это должно было быть трудно. Я работал с Сайласом, когда он еще не был в прайде Джейкоба. И когда он еще не был львом-оборотнем, убить его было нелегко. Ты больше умеешь, чем мне показывала.
— Разве не Анита тебе руку сломала? Насколько больше надо было тебе показать? — спросил Лисандро.
Олаф повернул к нему голову, посмотрел. Просто посмотрел — но, наверное, своим многозначительным взглядом глаз-пещер. Лисандро ответил твердым взглядом холодных глаз, от которого почти всякий запнулся бы, но Олаф — не всякий. Лисандро, впрочем, тоже.
— Страшные глаза показывай гражданским.
У кого-то зазвонил телефон, и я не сразу сообразила, что у меня. Он заиграл мелодию «Плохой до мозга костей» из Джорджа Торогуда. Я давно уже сообразила, как убрать песню «Дикие ребята», поставленную основным рингтоном, но Натэниел выбрал много других индивидуальных рингтонов, и я еще не все их отловила. Ники нехотя выпустил мою руку, когда мне нужно было достать телефон, и это было ответом на вопрос, действительно ли ему не хватило внимания, когда он приехал.
— Да! — ответила я, когда наконец нажала кнопку.
Должна признать, что даже не ответила, а рявкнула.
— Анита?
Голос был Эдуарда, но интонация — вопросительная.
— Да, я здесь. То есть это я. В чем дело?
— Все у тебя там в порядке?
— Ну да, да. Что стряслось?
— Ты в приемном отделении столкнулась с Джеффрисом?
— У Олафа гипс на руке, но проблемы создает не он.
Я отошла в сторону, Ники за мной. Я хотела ему сказать, чтобы остался на месте, но вдруг он и другие охранники решили не оставлять меня одну? Спорить с ними мне не хотелось, хотелось говорить с Эдуардом.
Когда меня мог слышать только Ники, я сказала в трубку:
— Олаф в больнице заигрывал с сестрой. Миниатюрная, длинные темные волосы. Как раз его тип.
— Она на тебя похожа внешне, — сказал Ники, придвинувшись ближе ко мне.
Его широкие плечи закрыли меня от остальных.
Я посмотрела на него, и он был так близко, что пришлось чуть отступить, иначе лицо оказывалось не в фокусе.
— Вовсе нет.
— Что вовсе нет? — спросил Эдуард.
— Ник говорит, что эта сестра на меня похожа. Я считаю, что нет.
— Бернардо тоже думает, что она на тебя похожа?
— Не знаю.
Ники снова придвинулся, положил руку мне на плечо. Я было отодвинулась, но меня остановили две вещи. Во-первых, ему явно надо было меня касаться. Во-вторых, я почти не обратила на него внимания, когда он приехал. И третье: приятно было ощущать его руку у себя на плече. Так почти с каждым, у кого со мной метафизическая связь: приятно и трогать, и чтобы тебя трогали.