Страница 3 из 7
– Ты разве не знаешь, что нас ждет?
– Почему нас. Это его ждет. А он согласие дал, я правильно поняла?
Быстров вяло кивает.
– Так я возьму машину?
– Бери.
Настя, счастливая, исчезает.
– Так нельзя, – говорит Светлана. – Надо как-то бороться!
– Как?
– Ну не знаю… В суд подать.
– Прецедента не было.
– А ты создай!
– Свет, помолчи, а? И так тошно.
Светлана глянула на часы.
– Ой, что же это я? Там же…
Спешит в комнату, включает телевизор. Слышны звуки какого-то веселого шоу.
Быстров встает, шарит по кухонным ящикам. Находит начатую пачку сигарет. Закуривает.
Светлана кричит:
– Вадик, опять закурил? Забыл, что тебе врач сказал? У тебя легкие!– Скоро не будет, – негромко говорит Быстров. – Ни легких, ни тяжелых.
Поскольку событие хоть и не из ряда вон, но все-таки заметное, как говорят журналисты, информационный повод, Быстрова приглашают на популярную передачу «Глаз народа». Он как человек государственный, служивый, не чувствует себя вправе отказаться.
Сидит в студии, в центре, на свету и на виду, вокруг, как на небольших футбольных трибунах, зрители.
Выходит бойкий ведущий Соломахов, которого встречают аплодисментами.
Он объявляет:
– Итак, начинаем нашу программу «Глаз народа!». Итак, сегодняшняя тема – «Казнить нельзя помиловать». Итак, вот наши сегодняшние гости! – широким жестом Соломахов указывает на троих героев передачи: всхлипывающую женщину лет тридцати пяти, угрюмого мужчину лет сорока кавказской настороженной внешности и скромно утонувшего в глубоком кресле Быстрова.
– Итак, перед нами три человека, объединенных общей проблемой – их собираются убить! – сообщает Соломахов. – Послушаем сначала их. Екатерина Лебедева, что случилось? – подсаживается он к женщине.
– Сын убить хочет, – плачет Лебедева.
– За что?
– Ни за что!
Соломахов вскакивает и голосом, предвещающим сюрприз, объявляет:
– Итак, Екатерина Лебедева, которую хочет убить сын. Вася, сын Екатерины, присутствует в нашей студии!
Под овации (таков формат передачи: всех встречать аплодисментами) выходит Вася, мальчик лет четырнадцати, длинный, весь какой-то членистоногий. Он идет к диванчику, на котором сидит мать. Она отодвигается.
– Не бойсь, дура, не трону, – улыбается Вася.
– Итак, Вася, скажи, – просит ведущий, – действительно ли ты хочешь убить свою маму?
– А чё, прямо на всю страну показывают? – улыбается Вася, крутя головой.
– Да, на всю страну. Так хочешь ли ты убить свою маму?
– Ну, короче, да.
– Что да?
– А вы бы не убили? – гнусит Вася, впадая в раздраженный подростковый тон. – Телефон мне нормальный купить не хочет, за компьютером сидеть не разрешает, вчера с пацанами встретиться не дала, а они меня ждали!
– Итак, ты хочешь убить свою мать за то, что она ограничивает твою свободу? – подсказывает Соломахов.
– Нуда. И вообще, ноет все время.
– Но она же твоя мама, Вася. Она тебя родила! – с болью в голосе восклицает ведущий.
– А я просил?
Соломахов, прекратив диалог, обращается к студии:
– Итак, перед нами мама и ее сын, который хочет ее убить. Какие будут мнения?
Микрофон берет женщина с острым лицом и сердитыми глазами:
– Я как детский и подростковый психолог, кстати, моя новая книга уже в продаже, должна сказать, что мы относимся к детям, как к своей собственности! И вот вам результат. Мальчик не столько виноват, сколько несчастен.
Ее перебивает растрепанная и красная дама:– Какая она ни есть, а она мать, и он должен материной воли слушаться! Это что же будет, если каждую мать будут убивать? Я вот сама мать и как мать скажу, что любая мать скажет то же самое: мать – это святое!
Ей аплодируют, атмосфера накаляется, но тут, конечно, рекламная пауза.
Зрители у телевизора смотрят увлекательные сюжеты про майонезы и стиральные порошки, а Соломахов сидит в углу, изможденный: это его четвертая запись за сегодняшний день. Тем временем редактор программы через громкоговоритель обращается к публике, призывая ее аплодировать и выступать активнее.
– Не бойтесь прямой полемики! Если кто-то захочет подойти ближе друг к другу, не стесняйтесь, у нас это приветствуется!
Пауза кончилась.
– Продолжаем! – объявляет редактор.
Соломахов, только что казавшийся тряпичной куклой, вздернулся, словно его потянул за нитки невидимый кукловод. Усталости как ни бывало, он свеж, бодр, активен, он весь в сути проблемы.
– Итак, вторая история: перед нами Курбан Шешбешевич Аскариди, бизнесмен. Скажите, Курбан, кто и за что хочет вас убить?
– Вот он хочет убить, – настороженный кавказец указывает на вольготно рассевшегося в кресле человека с широкими плечами и объемистым горделивым животом.
– За что? – удивляется Соломахов.
– Я овощ продаю, фрукт. Он подходит: дай денег. Я – за что? Ни за что, хочу. Я говорю: нет, не могу. Он говорит: тогда убью тебя. Откуда я могу ему денег дать? Налоговой дай, санпидстансыи дай, милисыи дай, спесслужбам дай. Вас много, Курбан один. А мне еще за транспорт платить, грузчик платить, склад платить…
Ведущий перебивает:
– Понятно, понятно! Послушаем теперь человека по кличке Бодя. Член охотнорядской преступной группировки, находится в федеральном розыске. Спасибо, Бодя, что нашли время прийти к нам!
Публика тоже благодарит Бодю аплодисментами.
– Так за что вы берете деньги у Курбана и за что хотите его убить? – интересуется ведущий.– Не вопрос, – откликается Бодя. – У него деньги есть, у нас нет. А нам надо. Общак держать, пахану новый «мерседес» купить, да мало ли. Мы люди или нет? А он уперся, как баран. Да еще скрывается, гад. Хорошо хоть, что сюда пришел. Я тебе говорил, глаза вырву? – Бодя встает и вразвалку подходит к Курбану. – Я тебе говорил, башку снесу?
Хороший момент для рекламной паузы – и она наступает.
Что там было в студии, зрители не видят, они после рекламы обнаруживают только результат: в студии теперь нет ни Курбана, ни Боди, только красное пятно на кресле и лужа крови на полу.
Приходит черед Быстрова. Соломахов гонит, предвкушая конец съемки:
– Итак, последняя наша история – история Вадима Михайловича Быстрова. Скажите, Вадим Михайлович, как вы относитесь к тому, что вас хотят убить?
Быстров сидел не просто так. Он думал. Он чувствовал себя не просто человеком, выставленным здесь для удовлетворения праздного любопытства, он понимал, что обязан выглядеть более ответственно и разумно – как представитель власти, как уважающий себя мужчина. Как интеллигент, в конце концов!
И он говорит:
– Тут все обвиняли. За что, почему… А я считаю, надо начать с себя. Потому что…
– Спасибо, время нашей передачи истекло! – объявляет ведущий. – Верный вывод сделал Вадим Михайлович: когда вас кто-то будет убивать, надо не кричать «караул» и не бежать в милицию, как делают некоторые излишне впечатлительные люди, надо сначала задать себе вопрос: а правильно ли я живу? Может, меня убивают за дело? И, возможно, тогда человек сам поставит запятую после первого слова в изречении, которое стало темой нашей передачи.
На табло, где большие буквы УБИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ, появляется запятая после слова «убить».
– Берегите себя, желаю всем здоровья и счастья, до свидания! Первый независимый канал продолжает свои программы, не переключайтесь!
В ведомстве Пробышева идет обсуждение мероприятия. Среди гладких и хорошо одетых сотрудников сидит нарочитый тип в тренировочном костюме, со шрамом на щеке, небритый.
– Ну и рожа, – недоволен Пробышев. – Другого не могли найти?
– Да то наш, это Свистунов из отдела заказных убийств.
– Валера, ты? – поражается Пробышев.
– Так точно, товарищ генерал! – усмехается нарочитый тип.
– Надо же. Хорошо у нас визажисты работают. Ну, какой план?
– Очень просто, – докладывает Валера. – Охраны у Быстрова нет. По утрам он бегает.