Иствикские ведьмы

– Как он с этим справится, ведь там плывуны.

– Не знаю, дорогая, но у него есть разрешение, прикреплено кнопками прямо на дереве.

– Бедные цапли.

– Ох, Лекса, да у них, чтобы строить гнезда, остается весь Род-Айленд. Что бы было, если бы природа не приспосабливалась?

– Она приспосабливается до определенных пределов, потом она обижается.

В кухонное окно светили косые лучи октябрьского солнца, крупные рваные листья на виноградной лозе побурели с краев. Слева у болота маленькая березовая рощица под порывами ветра бросала пригоршни ярких острых листьев, сверкая, они падали на лужайку.

– Долго ты у него пробыла?

– Ох, – протянула Джейн, солгав. – Около часа. Может, полтора. Он и в самом деле глубоко чувствует музыку, и у него другие манеры, когда с ним вдвоем, он не паясничает, как было на концерте. Он говорит, что, когда находится в церкви, у него бегают мурашки по коже. По-моему, несмотря на всю его браваду, он довольно застенчив.

– Дорогая, ты неисправима.

Александра увидела, как у Джейн от гнева задрожали губ:

– Он сказал, что бакелит – первый из синтетических полимеров, – и она тут же прошипела: – Думаю, характер тут ни при чем, каждый должен заниматься своим делом. Ты целыми днями пропалываешь свой огород в мужских штанах, а потом лепишь из глины маленькие фигурки. Но чтобы создавать музыку, нужныслушатели. Другиелюди.

– Это не фигурки, и я не пропалываю огород дни напролет.

Джейн не останавливалась:

– Ты и Сьюки всегда насмехались над моей связью с Реем Неффом, и, однако, пока не появился этот человек, единственно, с кем в городе я могла играть, был Рей.

Александра продолжала свое:

– Это скульптура. Хотя и не похожа на то, что ваяют Колдер и Мур. Ты выражаешься так же вульгарно, как этот имярек, придумавший, что, если я создам более крупные вещи, какая-то нью-йоркская галерея возьмет пятьдесят процентов за их реализацию, если они вообще продадутся, в чем я очень сомневаюсь. Сейчас все в искусстве так тенденциозно и дико.

– Он так и сказал? Значит, он и тебе что-то предложил?

– Я не стала бы называть это предложением, просто типичная предприимчивость ньюйоркца, сующего нос не в свои дела. Им всем хочется быть в гуще событий. Каких угодно.

– Мы произвели на него впечатление, – заявила Джейн Смарт. – Зачем нам, молодым, бесплодно растрачивать себя здесь?

– Расскажи ему, что залив Наррангасет всегда был прибежищем для чудаков, а какие дела собирается он приводить здесь в порядок?

– Интересно, – Джейн произнесла раскатистое «р», как истая жительница Массачусетса. – Похоже, где бы он ни появлялся, дела начинают налаживаться. Ему действительно нравится новый просторный дом. У него там три рояля – один он держит в библиотеке, и еще прекрасные книги в кожаных переплетах с латинскими названиями.

– Он предложил тебе выпить?

– Только чай. Его слуга, с которым он говорит по-испански, притащил огромный поднос с множеством забавных старых бутылок, как будто из затянутого паутиной погреба…

– Мне показалось, ты упомянула только чай.

– Ну, Лекса, ты хуже ФБР. Я выпила глоточек черносмородинового ликера или чего-то еще, чем увлекается Фидель, мескала [17]; если бы я знала, что мне придется давать тебе полный отчет, я записала бы названия.

– Извини, Джейн. Думаю, это просто ревность. К тому же у меня месячные. Уже пять дней, с того концерта, а придатки слева болят.Как считаешь, это не менопауза?

– В тридцать восемь? Ну, ты даешь!

– Тогда, может быть, рак.

– Рака не может быть.

– Почему?

– Потому что это ты. Ты слишком хорошо владеешь магией, чтобы заболеть раком.

– В иные дни мне кажется, что никакой магией я не владею. В любом случае, другие тоже кое-что умеют. – Она подумала о Джине, жене Джо. Джина должна ее ненавидеть. По-итальянски ведьма – strega. Там, на Сицилии, Джо ей рассказывал, у всех дурной глаз. – Иногда мне кажется, что все нутро у меня завязано узлами.

– Покажись доку Пэту, если это тебя всерьез беспокоит, – сказала Джейн не без сочувствия. Доктор Генри Пэтерсон был полным розовощеким мужчиной их возраста, с обиженными, широко открытыми слезящимися глазами, нежным и осторожно-твердым прикосновением пальцев при пальпировании. Много лет назад от него ушла жена. Он не понял – почему, и больше не женился.

– Всякий раз у меня странное чувство, – сказала Александра. – Когда он накрывает тебя простыней и производит под ней все манипуляции.

– А что ему, бедняге, остается?

– Не нужно этой двусмысленности. У меня есть тело. Он это знает. Я знаю, что он знает. К чему эти фокусы с простыней?

– Так всегда делают, – сказала Джейн, – если в кабинете нет сестры.

Ее голос дребезжал, как звук в телевизоре, когда по улице проезжает тяжелый грузовик. «Не из-за этого же она позвонила. Что-то еще у нее на уме», – подумала Александра и спросила:

– Что еще ты узнала, побывав в гостях у Ван Хорна?

– Ну, обещай, что никому не скажешь.

– Даже Сьюки?

– Особенно Сьюки. Это ее касается. Даррил поистине удивительный человек, он все схватывает. Он остался на приеме дольше нас, я пошла с нашим квартетом выпить пива в «Бронзовый бочонок»…

– Грета там тоже была?

– О, бог мой, конечно. Она рассказывала нам все о Гитлере, как ее родители не выносили его из-за неправильной речи. Очевидно, выступая по радио, он забывал заканчивать предложение глаголом.

– Как ужасно.

– И догадываюсь, ты слиняла сразу после своей отвратительной шутки с ожерельем бедняжки Франни Лавкрафт…

– С каким ожерельем?

– Не притворяйся, Лекса. Ты неисправима. Мне известна твоя манера. А потом, эта история с ее туфлями. С тех пор она лежит в постели, но, думаю, ничего не сломала, а опасались перелома бедра. Тебе известно, что женский скелет к старости усыхает чуть ли не наполовину? Поэтому он такой хрупкий… Ей повезло – простой ушиб.

– Ну не знаю. Глядя на нее, я спрашиваю себя, неужели я буду такой же сладенькой, надоедливой и занудной в ее возрасте, если доживу, в чем сомневаюсь… Я словно вижу себя в зеркале в безотрадном будущем и, прости, прямо бешусь от этого.

– Все в порядке, дорогая, я лично не собираюсь отравлять себе жизнь подобными мыслями. Так вот, Даррил болтался там, помогал убирать и заметил, что, пока Бренда Парсли выбрасывала в мусорный бак пластиковые стаканы и бумажные тарелки, Эд и Сьюки исчезли! Бросили бедняжку Бренду – а она старалась сохранить лицо, – но представь себе все унижение!

– Им, в самом деле, следует быть поосмотрительней.

Джейн помолчала, ожидая, что Александра скажет что-нибудь еще; был один момент, который она должна была уловить и высказаться, но мысли ее были далеко, ей чудилось, как раковые опухоли разливаются по телу туманными галактиками, медленно клубясь в темноте, оставляя то там, то тут смертоносную звезду…

– Эд Парсли, в общем-то, такой недотепа, – наконец неуверенно произнесла Джейн. – И почему она всегда нам намекает, что завязала с ним?

Тут Александра внутренним взором последовала за любовниками в ночь. У Сьюки тело тоненькое, как веточка, с которой сняли кору, но с гибкими и сильными выпуклостями. Она из тех женщин, что внешне похожи на мальчиков, но чутки – в этом их преимущество; их женственность как бы подпитывается неисчерпаемой энергией мужчин, которые разят врагов градом стрел и с суровых мальчишеских лет приучены идти в бой и умирать. Почему бы им не поучить женщин? Ведь неправда, что, если у тебя есть дочери, ты никогда не умрешь.

– Может быть, обратиться в клинику, – сказала она, вслух отказываясь от дока Пэта, – где меня не знают?

– Ну, что-нибудьпридумаем, – проговорила Джейн. – «Это лучше, чем продолжать себя мучить и надоедать мне», – добавила она про себя.

– Я думаю, привязанность Сьюки к Эду можно отчасти объяснить ее профессиональной потребностью ощущать здесь себя в гуще событий, – предположила Александра, настроившись опять на волну Джейн. – В любом случае интересно не то, что она продолжает с ним встречаться, а то, что этот Ван Хорн соизволил это так быстро заметить, не успев приехать в город. Это лестно. Думаю, об этом стоит поразмыслить.

17

Мексиканская водка из сока алоэ