Двуединый. Дилогия

— А разве телесные наказания за проступки ниже средней степени тяжести не отменили еще указом от одна тысяча триста восемнадцатого года? — я был просто ошарашен.

— Ты думаешь, какой-то древний указ может помешать высокородному Ло наказать наглеца? А может, ты думаешь, что имеешь право не кланяться аристократу, раз об этом написано еще в одном указе? Так я тебе объясню, чего стоят твои права, смерд, — мужчина замахнулся, явно собираясь ударить. Предвкушение схватки, исходящее от Дианы, стало почти осязаемым. Мне даже показалось, что я ощутил, как напрягаются мышцы левой руки.

— Брось, Фан, — раздался голос из-за спины здоровяка. Владелец голоса слова не произносил, а словно презрительно цедил их сквозь зубы. — Успеешь еще проучить деревенщину. Нам надо спешить, ректор ждать не будет.

— Твое счастье, смерд, что господину некогда с тобой возиться, — громила резко опустил руку и бросился открывать правую створку ворот перед своим господином. Чем их не устроила полностью распахнутая левая створка, было непонятно.

Я некоторое время просто смотрел им вслед, пытаясь осмыслить происшедшее. Нет, меня не сильно волновали допущенные ими явные нарушения этикета, вроде прикосновений слуги без моего предварительного разрешения, нежелание представляться или хамское обращение низшего к высшему. В конце концов, это была не официальная встреча, а я одет в обычную одежду без знаков различия и принадлежности к определенной семье и дому. Но то, что действующий закон о недопустимости телесных наказаний за действия малой степени тяжести может игнорироваться, или то, что поклоны в сторону аристократа являются не требованием этикета, а обязательной нормой, привело меня в шок. Нет, не самим фактом, а тем, что я об этом ничего не знал. Еще пять минут назад мне казалось, что мои знания этикета и законов, если не безупречны, то, по крайней мере, очень хороши. Теперь же я понимал, что все, преподаваемое мне до сих пор, требовало проверки реальной жизнью. Значит, мне придется стать еще более осторожным в высказываниях, чем обычно, и посвящать наблюдению и запоминанию увиденного как можно больше времени.Ну, к этому мне не привыкать.

   - А к тому, что тебя толкают тоже не привыкать? - Диана никак не могла успокоиться.

   - Это было не больно. Не сравнить ни с чем из того, что делали наставники, - я мысленно пожал плечами.

   - Ага, а то, что он хотел тебя ударить, тоже ерунда?

   - Но ведь не ударил же. К тому же за нами наверняка наблюдают те, кого ко мне приставила мать. Я бы не хотел демонстрировать им твои умения.

   - Лично я никого не заметила. Может быть, хватит перестраховываться.

   - Странно. Кажется, все несколько хуже, чем я думал. Или новые телохранители гораздо лучше скрываются, или для наблюдения используется магия дальновидения, - я задумался над проблемой слежки.

   - Вряд ли что-либо из этого. Если конечно мама не решила сменить телохранителей на шпионов. Что маловероятно. Скорее всего, охрана еще не прибыла. Или считает Академию достаточно безопасным местом, чтобы преследовать тебя еще и здесь.

   - Ну-ну. Если это так, то я узнаю о маме много нового.

   - Или о папе, - Диана захихикала.

   - Ты считаешь, что это может быть его запрет? Если это так, то у меня есть всего лишь несколько дней форы. Нет такого запрета, высказанного отцом, который мать бы не преодолела или не обошла. Так что я сильно сомневаюсь, что смогу узнать об отце что-нибудь новое.

Диана ничего не ответила. Что, впрочем, было нормально — она часто заканчивала разговор, оставляя за мной последнее слово. Вообще-то, с научной точки зрения, Дианы не существует, она не более чем мое альтер-эго, осколок моего собственного разума, отделенный от основного и наделенный некоторыми личностными характеристиками. Типичный признак шизофрении или раздвоения личности, если угодно. Но для меня Диана — единственный друг. Она разговаривала со мной, когда я валялся в детском бреду, а окружающие только бросались непонятными умными словами. Она ехидничала и хихикала над моими ошибками, когда другие кланялись и восхищались тем, как великолепно у меня все получается. Мы с ней смотрим на мир одними глазами и слушаем одними ушами, но видим и слышим разные вещи. Наверное, поэтому я предпочел в свое время прикинуться таким же, как все. Меня лечили лучшие психо и, судя по их авторитетным заключениям в моей медицинской карте, думают, что вылечили. Я же думаю о том, что они хотели убить Диану и оставить меня в одиночестве, а я не дал им этого сделать. Сумасшествие — вещь весьма относительная. Уж это-то я могу утверждать как специалист.

Усилием воли я запретил своим мыслям скакать с одной ничего не значащей темы на другую. Мой разум пытался оттянуть неизбежное, но ему пришлось вернуться в здесь и сейчас. Я вздохнул и, преодолев свою робость, шагнул на территорию Академии.

Гравий дорожек скрипел под ногами. Подстриженные кусты, едва достающие до плеча, абсолютно не мешали обзору. Я знал, куда мне надо было явиться: мать не только трижды объяснила дорогу, но и положила во внутренний карман моего костюма лист с нарисованной на нем подробной схемой. Однако встреча у ворот внесла существенные коррективы в мои планы. Нужна была информация, как можно больше информации. Поэтому я собирался найти кого-нибудь, кто сможет проводить меня к ректору. Кандидатуры двух юных девушек я отмел практически сразу, также как и большую компанию, идущую к воротам. Высокого парня в очках и с раскрытой книгой в руках тоже решил не беспокоить. Преимущественно потому, что сам не любил отрываться от чтения. А вот молодая женщина в черной форме с зелеными и фиолетовыми знаками наставника на рукаве должна была подойти идеально.

— Высокородная, — я совершил церемониальный поклон. — Не соблаговолите ли Вы потратить на меня несколько минут Вашего драгоценного времени?

— Конечно, конечно, — женщина захихикала, прикрывая рот ладонью. Интересно, что в стандартном обращении к благородной вызвало ее смех? Возможно, применяемые мной нормы этикета архаичны или неуместны?

— Не могли бы Вы указать дорогу к ректорату. Или хотя бы подсказать, кто может меня проводить, — я рискнул отбросить нормы классического этикета и перейти к обычной разговорной речи.

— Я тебя провожу. Нехорошо отказывать такому любезному юноше, — она широко улыбнулась.

— Примите мою искреннюю благодарность. Я готов идти по следам Ваших ступней, — черт, опять сорвался на этикет. Ну что же в нем такого смешного?

Женщина, буквально давясь от смеха, только махнула рукой, зовя меня за собой. Некоторое время мы шли молча. Она пыталась унять смех, а я выжидал удобного момента, перебирая возможные темы для разговора. Выбрать оказалось неожиданно сложно. Не то чтобы я не знал, о чем можно заговорить с женщиной. Разговорные уроки мне преподавались наравне с прочими. Беда была в том, что они внезапно попали под сомнение, так же как и уроки этикета или закона. Я мог опять сказать какую-нибудь глупость и даже не понять этого. К счастью, моя спутница заговорила первой.

— Ты ведь не местный, да? — она улыбалась, глядя на меня.

— Да, — вздохнул я. — Если честно, я совсем не представляю, как себя вести. Кажется уроки, которые мне преподавали, не подходят для общения.

— Это уж точно, — она снова хихикнула. — Так, как ты, ко мне не обращались даже на официальных мероприятиях академии.

— Извините, — пробормотал я.

— Да ничего, это было забавно.

— А Вы не могли бы рассказать об академии, — решился я, пока разговор не зациклился на одних моих ошибках. — Я имею в виду неофициальную информацию. То, что пишут в газетах и информационных листках, я читал.

— Могла бы. Только, что конкретно тебя интересует? А то история академии входит в курс общей истории империи и отнимает много часов.

— Ну, меня в основном интересует общая форма общения. Мне не хотелось бы вызывать смех окружающих каждой фразой.