Страница 10 из 12
Стали ли они настоящими мужем и женой? Вопреки всем выдумкам литераторов, повествовавших о злоключениях «королевы Марго» в первую брачную ночь, можно точно сказать, что стали. Маргарита в собственных мемуарах писала, что они семь месяцев занимались любовью молча.
— Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.
Генрих через двадцать семь лет на вопрос, принес ли брак им с королевой удовлетворение, ответил:
— Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?
Так что не спал в первую брачную ночь Генрих Наваррский в постели мадам де Сов, эта любовница появилась у короля куда позже. В первую ночь он пытался доказать собственной супруге, что жизнь прекрасна даже рядом с ним.
На следующее утро глазки королевы Маргариты заметно повеселели, что дало возможность придворным пошутить, мол, пусть Наварра и маленькое королевство, но король у нее очень даже ничего… Танцевала Маргарита уже с собственным мужем, все казались довольными.
Все, кроме королевы-матери, но Екатерина Медичи скрывать свое удовольствие и недовольство умела прекрасно…
Свадебные торжества должны были продлиться неделю, в первые дни все надеялись, что так и будет. Хотя многочисленные показанные для увеселения гостей представления изобиловали аллегориями на победу католиков и поражение гугенотов, что не могло вызвать удовольствия последних, а сам Генрих откровенно мечтал, чтобы все поскорей закончилось и он получил возможность увезти свою красавицу-супругу в родной Беарн или Нерак, пока все выглядело благополучным и праздник продолжался…
Однако Екатерину Медичи все меньше устраивало влияние, которое в результате своего пребывания в Париже приобрел на короля адмирал Гаспар де Колиньи. Карл уже открыто называл его «отцом родным» и все больше прислушивался. Но Гаспар де Колиньи — это конфликт с Испанией, чего допустить Екатерина никак не могла.
Если опасности не понимает Карл, то как ее может не видеть сам мажордом, нельзя же ради усиления своего влияния на государственные дела ввергать Францию в новую войну? Екатерине казалось, что, пожертвовав собственной дочерью, она обеспечила мир в стране между католиками и гугенотами, к чему же еще и отправлять их на внешнюю войну? Гугенот де Колиньи так не считал, он посмеивался над стараниями королевы-матери замирить всех одними танцами и свадебными торжествами. Женщина даже на троне остается женщиной, что с нее взять.
Для Екатерины стало ясно, что ни к чему свадьба Маргариты не привела, вернее, дала прямо противоположный результат — теперь король был полностью на стороне Колиньи и начало войны только дело времени. Все чаще взгляд королевы-матери останавливался на Генрихе де Гизе. Неужели она не разрешила Маргарите выйти замуж за Гиза, настраивала короля против Гизов, чтобы теперь его полностью подчинил себе гугенот Колиньи?
Одолеть адмирала теперь можно было лишь одним способом. Екатерина Медичи усмехнулась: получилось, что она писала в Рим правду? Итак, покушение? Но ей одной с этим не справиться. Единственные, кто мог помочь, — герцог Анжу и де Гизы.
Через четыре дня после свадьбы раздался роковой выстрел, но адмирал явно родился в рубашке, которая до поры спасала ему жизнь, — в момент выстрела он вдруг зачем-то наклонился, вместо сердца пуля попала в руку, оторвала палец и застряла в предплечье.
Покушение на первого гугенота страны вывело Париж из хрупкого равновесия. Карл был убежден, что это дело рук де Гиза, и объявил, что он должен быть арестован. Король был недалек от истины, но Генрих ждать не стал и исчез, не дожидаясь опалы. Гугеноты возмущались и объявили, что если зачинщики покушения не будут найдены, а адмирал отомщен, то они свершат правосудие сами.
Это пахло откровенным взрывом. Парижане снова закрывали окна и двери, вооружались, и теперь католики и гугеноты собирались вокруг своих королей с целью их защиты. В воздухе сильно запахло грозой.
Маргарита снова рыдала, их свадьба обернулась противостоянием. Но она католичка, а Генрих — гугенот, и что будет дальше, сказать никто не мог.
Королева-мать поняла, что далеко не все предусмотрела и пора действовать решительно. Ее главной ошибкой было то, что из списка действующих лиц вычеркнули короля. Теперь же Екатерина решила сделать на сына ставку, а для этого… открыть ему правду. Это было сильным ходом — честно сознаться Карлу, кто именно желал убить адмирала де Колиньи! Но мать прекрасно знала своего сына и знала, как его можно переубедить. Перед мысленным взором короля были раскинуты такие картины погружения Франции в пучину войны, вооружения гугенотов и захвата ими власти с помощью доверчивого Карла, так расписаны угрозы, что вывод напрашивался один, тот самый, что выкрикнул, топая ногами, потрясенный король:
— Перебить их всех, никому не дать уйти живым!
Назавтра был День святого Варфоломея…
Маргарита чувствовала, что вокруг творится что-то неладное, казалось, сам воздух был пропитан тревогой. Уже никто не вспоминал о несостоявшихся пирах или представлениях, не до того, покушение на Колиньи перечеркнуло не только свадебные торжества, оно превратило мирную жизнь Парижа в противостояние озлобленных людей.
После покушения гугеноты почувствовали свою правоту, а также то, что король на стороне адмирала, и требовали расправы с виновными, угрожая в случае промедления своей собственной.
Генрих Наваррский постоянно был рядом с Колиньи и напрочь забыл о своей супруге и желании как-то найти с ней общий язык. Не слишком долгой оказалась их совместная мирная жизнь…
Вечером очень странно вела себя сестра Маргариты Клод Лотарингская, гостившая в Лувре по поводу свадьбы. Она всячески препятствовала уходу Маргариты из покоев королевы-матери, а когда Екатерина Медичи уже откровенно рассердилась, расплакалась, прося не жертвовать дочерью. Ничего не понимавшая королева Наварры все же подчинилась требованию матери и пошла к себе, не обратив особого внимания на совет сестры никому не открывать дверь.
Но когда пришел супруг, они впервые за несколько дней разговорились, Маргарита просто позабыла о совете Клод. До утра заснуть не удалось, супруги говорили и говорили, Генрих пришел к выводу, что утром надо обратиться к королю с просьбой о наказании виновных, чем скорее это случится, тем спокойнее будет в Париже.
Они радовались внезапно возникшей общности, взаимопониманию, вдруг поняв, что если не любовь, то хотя бы дружба связать может. Уже рассвело, когда король Наварры решил отправиться к королю Франции, чтобы застать того безо всяких придворных и поговорить по душам. Он вышел из спальни, а сама Маргарита приказала закрыть двери, чтобы немного поспать. Сладко потягиваясь, она промурлыкала:
— А он не столь уж мужиковат… пожалуй, можно и перевоспитать…
До набата ли, уже звучавшего в Париже, ей было? При чем здесь парижские колокола, если у них с Генрихом стали налаживаться отношения? Нет, она не сможет полюбить такого мужчину, несмотря на всю его мужественность и опыт в любовных делах, но хотя бы дружить с ним можно. Маргарита всегда добивалась от Генриха именно этого: доверия и братской дружбы. Добилась только к концу жизни его и своей.
Проснулась от ударов в дверь и криков:
— Наварра! Откройте!
Кормилица решила, что это вернулся король, и бросилась к двери, гадая, что так спешно понадобилось недавно ушедшему Генриху. То, что произошло дальше, казалось дурным сном. В спальню ворвался весь окровавленный человек и… бросился прямиком в объятья Маргариты. Та спросонья завизжала что есть сил. Следом за раненым вбежали четверо вооруженных людей. Бедолага, которого они преследовали, ища защиты, обхватил окровавленными руками королеву, и они просто рухнули между кроватью и стеной. От ужаса кричали оба.
Еще чуть — и вместе с преследуемым пострадала бы сама Маргарита, но, на ее счастье, в спальню вбежал капитан гвардейцев Нанси. Увидев королеву в столь нелепом положении, он расхохотался, приказал уйти лучникам, помог уложить раненого на кушетку и наконец рассказал Маргарите, что происходит в городе.