Влюбленный халиф

Та-Исет судорожно вздохнула, но его пальцы мягко раздвинули створки ее сокрытой раковины, и его языкпринялся искусно ласкать ее, исторгая из души девушки поток пламени. Она поняла, что ей уже все равно. Так или иначе, на какое-то время она стала желанной для этого человека, поэтому, ни о чем не беспокоясь, Та-Исет позволила себе погрузиться в вихрь приятных ощущений, которые Имхотеп возбуждал в ее теле.

Он был невероятно выносливым любовником и очень удивлял своей способностью к такой чувствительности и нежности. Его алчущие губы внесли смятение в ее чувства, когда он необыкновенно бережно сосал этот крошечный лакомый кусочек ее нежной плоти. Из глубин души поднялась жаркая волна, и она вскрикнула, все еще испытывая какой-то неопределенный страх перед чувствами, которые этому человеку удалось пробудить в ней.

Имхотеп понял это, поправил спутанную прядь волос у нее на лбу и нежно поцеловал.

— Ты так прекрасна в своей страсти, — тихо сказал он.

— Люби меня! — вновь повторила Та-Исет дрожащим голосом и, повернувшись, прильнула к нему всем телом.

Он мгновенно, словно защищая, заключил ее в объятия своих сильных рук и тихо произнес:

— Здесь, в уединении твоей опочивальни, моя душа смягчается. Я знаю, что волную твои чувства, богиня, но знаешь ли, как волнуешь мои чувства ты? Со мной такого еще никогда не бывало прежде. Не думаю, что когда-нибудь смогу насытиться тобой…

И вновь услышал Мераб голос, лишенный всяких чувств:

— Страстолюбец… Приди же сюда, Мераб, и узнай…

Мераб воскликнул:

— Кто ты, почему зовешь меня из глубины книжных страниц?

Но ответом было молчание, даже Алим не произнес ни звука.

Мераб опустил глаза к книге. Ему уже не так интересно было то, о чем рассказывали ее страницы: он хотел, чтобы тот неведомый голос вновь напомнил о себе. Однако повествование увлекало, ибо трудно молодому мужчине не увлечься описанием любовной страсти…

Его голос стал хриплым от волнения, и она почувствовала, как его жезл любви, твердый и полный страстного желания, упирается в сочленение ее бедер. Однако он не делал ни единого движения, чтобы силой овладеть ею. Неожиданно Та-Исет поняла, что если смертные любовники владычицы уничтожили ее, то это, несомненно, случилось потому, что она любила их и доверяла им. «Я никогда не полюблю этого смертного и не доверюсь ему, — подумала она. — Но если смогу доставить ему удовольствие, а я — тут нет никаких сомнений — могу доставить необыкновенное удовольствие, тогда, возможно, мне удастся хоть ненадолго одержать верх над моей повелительницей».

Она посмотрела в его лицо с суровыми чертами, освободила руки, привлекла к себе его голову и нежно поцеловала его. Ее мягкие губы почти застенчиво прильнули к его губам.

— Ты прав, смертный, — тихо произнесла она. — Вожделение воистину поглощает. Ты не удивишься, если я скажу, что хочу тебя?

Он взглянул на нее сверху вниз: его темные как ночь глаза искали на ее лице хотя бы слабые следы улыбки. Не найдя, он сказал:

— Нет, меня это не удивит, богиня.

— Люби же меня! — в третий раз прошептала Та-Исет, и ее пышное тело начало возбуждающе двигаться рядом с ним.

Имхотеп не нуждался в дальнейшем поощрении, потому что готов был вот-вот взорваться от желания. Почувствовав, что ее длинные ноги раздвинулись, он вошел глубоко внутрь ее теплого, восхитительно податливого тела. Стон наслаждения сорвался с его плотно сомкнутых губ. Прелестные сильные ноги обхватили его, и в голове промчалась мысль, что это и вправду сама повелительница богинь сошла сюда, в тишину опочивальни, чтобы подарить ему сладчайшее блаженство.

Ее руки двигались по его спине, поглаживая ее, потом принялись ласкать его крепкие бедра. Как приятны были эти прикосновения! Она сама отдалась ему!

Та-Исет быстро осознала воздействие своей дерзости на Имхотепа.

Он возбудился, и возбуждение передалось ей. Вместе они разжигали пламя желания. Их тела страстно извивались. Оба, казалось, были неистощимы.

Он наслаждался, сливаясь с этой роскошной и прекрасной женщиной-богиней, которая тяжело дышала под ним. Ее движения поощряли его идти вперед. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, таким мужественным и… бессмертным.

Та-Исет вдруг вскрикнула:

— О боги, я умираю!

Убедившись, что она уже достигла вершины страсти, Имхотеп, издав низкое торжествующее рычание, принес свою кипящую жертву богине любви. Онбыл потрясен до самой глубины своего существа. Ему показалось, что царица его грез лежит в глубоком обмороке. Ее прекрасное тело было покрыто испариной, слабо-серебристое сияние которой подчеркивало золотистый цвет кожи. Он подумал бы, что она мертва, если бы не голубая жилка, которая билась в крошечной соблазнительной ямочке в основании ее шеи.

Она воспарила вверх и плавала там, свободная и счастливая, обозревая под собой горное жилище богов… Потом вдруг она нырнула вниз, в вихрь, в залитую светом пропасть, которая разрушала и ее тело, и душу… Что-то случилось, но было непонятно, что именно. С тихим стоном она пыталась избавиться от этого гибельного ощущения. Медленно, почти болезненно, прокладывала она себе путь обратно к жизни, и первое, что осознала, когда чувства вернулись к ней, было ощущение чьих-то поцелуев на губах.

Та-Исет открыла глаза. Имхотеп улыбнулся ей, и его губы вновь завладели ее губами. Они были требовательными, и она покорно соглашалась, целуя его в ответ с таким же пылом. Она приоткрыла рот, впуская его ищущий язык, который, коснувшись ее чувствительного нёба, вызвал радость наслаждения. Имхотеп начал посасывать ее язык, словно пытался вытянуть из ее раскрытых губ самую ее душу. Она уклонялась, пытаясь повторять его действия. Ей стало приятно, когда он задрожал, прижавшись к ней, и отпрянул, прошептав на ухо:

— Богиня, ты погубишь меня…

Впервые за многие месяцы Та-Исет почувствовала внутри себя бьющее ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно зазвучал в его ушах, и он тоже улыбнулся.

Некоторое время они тихо лежали рядом. Увидев, что возлюбленный заснул, богиня тоже погрузилась в негу.

— Хотел бы я когда-нибудь возлечь с богиней… — пробормотал Мераб, понемногу приходя в себя.

— Недурно, мой мальчик.

Мераб улыбнулся словам Алима.

— Я самонадеян?

— Нет, друг мой, всего лишь молод. Когда-нибудь ты поймешь, что страсти, которые кипели среди богов, лишь отражение, причем неясное, страстей, что кипят среди обычных смертных. Однако прошу тебя, поберегись высказывать вслух подобные желания.

— Отчего, невидимый друг?

— Оттого, мальчик, что мысль вещественна. Все, что ты когда-то произнес, может воплотиться в жизнь. И я не уверен, что ты обрадуешься подобному воплощению.

Мераб промолчал, подумав, что Алим никогда и ничего не советует просто так.

Свиток двадцать первый

В книге же страсти кипели нешуточные.

Словно опрокинутая ветром, ширма упала на каменные плиты пола. А там… О нет, великий Ра, только не это, только не сейчас! Там стояла она, сильная и грозная богиня Бастет. Ее раскосые кошачьи глаза метали молнии, а прекрасные руки, казалось, готовы были разорвать в клочки и Имхотепа, раскинувшегося в блаженной неге, и Та-Исет, вскочившую при появлении своей госпожи.

— Так вот как ты, ничтожная, исполняешь мое повеление!

— Госпожа моя…

— Где я тебе велела оставаться? Почему ты посмела покинуть опочивальню царицы? Разве не должна была ты, невидимая, неосязаемая, все свои силы отдать тому, чтобы юный фараон родился сильным и здоровым? Разве не твоей заботой было здоровье его матери, царицы Ситатон?

Увы, грозная Бастет была права: Та-Исет должна была сейчас находиться совсем в другом месте. Но она, собственно, побывала там, в опочивальне царицы. Она дождалась рождения наследника престола, которому дали имя Ахмес, убедилась в том, что сама молодая мать чувствует себя не хуже, чем любая земная женщина, только что родившая здорового и сильного мальчишку.