Страница 75 из 127
— Хорошо, я скажу тебе то, что ты хочешь услышать. Мне не две тысячи лет. И это правда.
Лука вытаращил глаза и открыл рот, чтобы что-то сказать, но лишь часто задышал от негодования, удивления и нахлынувших эмоций страха и обиды. Потом он встал и ушёл. За ним последовал и Яков. Они вышли в пустой зал костёла, сели на скамейку рядом.
— Лука, тебе нужно срочно уезжать. Пока этот сумасшедший не навредил тебе. Я не верю ему. Он говорит о шпионе из Ватикана. Но я его не видел. Возможно, он всё придумал, чтобы расположить к себе доверием. Может, он сам и есть тот шпион!
— Вы уверены, отец?
— Я уверен, что тебе нужно уехать. Причём немедленно.
— Может, всё же дослушаем его до конца? А потом будем принимать решение. Я видел его рану, отец.
— Ты ещё веришь ему? Это дьявол пришёл за тобой, мой мальчик. Беги, пока не поздно! Думаю, он не один. Это может быть ловушка. Помнишь, как меня расспрашивал тот человек в чёрном?
— Да, я помню, вы рассказывали.
— Он так интересовался тем, как мне удалось воскресить ребёнка? А вдруг они будут пытать меня, и я невольно выдам тебя?
— Этого не случится, — пытался Лука успокоить отца.
— Я не верю этому человеку, — настаивал Яков.
— Вы устали. Вам нужно отдохнуть, отец. Вы перенесли удар. Я скажу старику Гэбриэлу, что завтра после мессы мы продолжим разговор. И если он не скажет правду, нам придётся расстаться с ним.
— Как знаешь, — печально вздохнул Яков. — Но я бы…
— Договорились. И ещё… Меня не так просто одолеть, отец. Я не зря обучался фехтованию и боевым единоборствам.
— Ну, хорошо, — наконец, улыбнулся Яков и погладил сына по щеке.
11
Через витражи в залу костёла пробивались лучи утреннего зимнего солнца. После мессы люди ещё молились, кто — склонившись головой к своим собранным в молельном жесте рукам, а кто, — преклонив колени перед изваянием Девы Марии.
А наверху бушевали страсти.
Разговор, который возобновили в канцелярской комнате настоятеля Лука, Яков и Гэбриэл, уже принимал характер скандала, в котором Лука пытался быть арбитром между двумя стариками.
— Нашёл я, найдут и другие! — настаивал Гэбриэл, эмоционально нависая над Яковом, пытаясь его склонить к пониманию того, что он говорит.
— Твоим именем убивали, твоим именем сжигали и казнили! — Яков был готов кинуться на Гэбриэла с кулаками, если бы Лука не удерживал его.
— Не моим именем! Не моим!
— Но если ты всё это видел, если ты всё это знал, почему не предотвратил, не остановил? Мог бы сотворить какое-нибудь чудо, чтобы тебе поверили…
— И что бы я им сказал: здрастьте, я — Иисус Христос? Они бы тут же меня сожгли, — возразил Гэбриэл.
— Лучше бы ты умер на самом деле! — угрожающим жестом Яков указал на Гэбриэла.
— Отец, да что с вами? Успокойтесь!
— Я думаю, твой отец ревнует. И боится, что ты уйдёшь со мной.
— Ревную? Что за бред? Лука, ты разве не видишь, он не собирается посвящать нас в свои планы. Он пытается использовать тебя, мой мальчик, в своих грязных целях! Это дьявол во плоти! Если он пришёл разрушить христианство, а заодно и все другие семитские религии, это нужно было делать раньше, когда инквизиция уничтожала любое свободомыслие, когда церковная нетерпимость уничтожала всякое иноверие! Я не верю, Лука, что это Иисус. Не верю!
— А я и не говорил никогда, что я — Иисус. Послушайте, легенда об Иисусе — это винегрет из судеб нескольких человек, — пытался спокойно объяснять Гэбриэл. — То, что вы знаете из Евангелий, всё выдумка. Вы же сами мне подтвердили это.
— Я не говорил, что это выдумка! — возразил Яков.
— Прошу, продолжай Гэбриэл, — пытался умиротворить Лука стариков.
— Когда начались беспорядки в Иерусалиме, и когда Иошу арестовали, я покинул Иерусалим. Саломия выследила меня в Капернауме. Она просила через посыльного Фому, чтобы я тот час приехал и спас её старшего сына. Иначе она раскроет меня. Она винила меня за свою несчастную судьбу. Её сын, Иосиф бен Пентари, которого мы знаем как Варавву, то есть «Сын Отца» возглавлял движение зелотов, поначалу убивал римских солдат, нападал на их караваны со своими сторонниками, и призывал изгнать захватчиков. Он, подбиваемый матерью и Граалем, проповедовал пришествие двух мессий, а потом и Мессии, который будет два-в-одном. И он называл себя так, ибо ему внушили, что он царь Иудейский по крови. Я вам это уже говорил. Её сына звали Иосиф… Но его «Иешуа» произошло от прозвища Иса, то есть ессей, вы это уже знаете. Иногда его называли назореем. Но не потому, что он был из Назарета. В то время этого города вообще ещё не существовало. Он учился у египтян, у сирийских назорян магов, когда вместе с отцом кочевал по римским провинциям. Потом учился у ессеев, или как их нынче принято называть, — кумранитов. А его настоящее имя, данное при рождении, было — Иосиф.
— А кто тогда ты? — изумился Лука. — Если ты — Гавриил архангел, то тебя не могли распять. Это нонсенс!
Яков же уже сидел молча.
— Кто я? Я другой «Иисус», я был лекарем и странником. Моё земное имя, полученное при рождении, — Мефрес Небро, но как жрец, я имею титул Гэбриэла, или как назывались мы в древности, — Гебра-Птах. Иногда я представлялся людям Габриэлем, Апполинарием или Неброэлем. В принципе, и меня называли ессеем. В то время многих не ортодоксальных иудеев, которые пратиковали аскетизм и врачевания, именовали ессеями, то есть иешуа. Поэтому как слово «люцифер» означает не имя, но титул, так и слово «иешуа» означало в те времена принадлежность к ессейству.
— Это просто бред какой-то! — возмутился Яков, всплеснув руками.
— И конечно, мне не две тысячи лет. Мне уже почти три, точнее, две тысячи семьсот семьдесят лет. Я безоговорочно и бесповоротно стар и могу умереть от дряхлости в любой момент. Мне может от силы жить ещё лет сто.
— …От силы жить лет сто! — передразнил его Яков, всплеснув руками. — Сказал он, будто о сутках или месяце… Да людям эти сто лет, как две жизни!
— Значит, это не гены, как ты сказал. Значит, ты действительно старше моей матери, — вставил Лука.
— Да, старше. Извини, что не сказал сразу всей правды… К тому времени, когда я вернулся в Иерусалим, Варавва ещё сидел в римской темнице, ибо официальные и законные тюрьмы позволялось иметь только официальным властям, то биш римлянам. Даже если преступник был обличён местными духовными или светскими властями, а не римским прокурором. Некоторых его товарищей повесили на столбах за попытку свержения существующей власти. Пилат собирался и остальных казнить при первой же возможности. Но он не знал, кто зачинщик. Ни Пилат, ни Антиппа не знали Варавву в лицо. Не знали они до поры до времени и всей глубины заговора. Ведь в него были вовлечены самые верхи иудейской знати и духовенства. Тогда я вновь встретился с оставшимися заговорщиками в роще за Иерусалимом.
— Заговорщиками? — презрительно скривился Яков.
— Ессеи не были в прямом смысле белыми и пушистыми. Эти кумраниты были воинственны. Из их числа вышли зелоты и их силовая партизанская гвардия сикариев. Позже такими стали назореи, так называемые назиры — стражи. А спустя столетия их устав и жизненный уклад возродили госпитальеры и тамплиеры, став также как и ессеи, монашествующим военизированным орденом, также предпочитавшим в своей одежде белый цвет.
— О, Господи! — с надрывом вздохнул Яков, но оставил слова Гэбриэла без комментария.
— И соратники Иошу бен Пентари, этого Вараввы, на самом деле не были апостолами и его учениками. Они были его сподвижниками, политическими союзниками, единомышленниками, бунтовщиками, кричавшими о нём, как о царе Мессии, но ненадолго некоторые из них стали моими учениками и слушателями. Действительно буквальными учениками. Но это только в самом конце. И звали их далеко не так, как названы они в Евангелиях.
— А все чудеса? А воскрешение Лазаря? — поинтересовался Лука.
— Не было никаких чудес, и по воде он не ходил, как и я, и воду в вино не превращал никто из нас. Вода и вино — это закодированные символы Слова. Вода — это обычная речь. Не зря же говорят о болтовне «переливать из пустого в порожнее». А вино — это слово мудрости, выдержанное временем. Позже суфии использовали эту аллегорию с вином в своих мистических стихах и одах. Вспомни того же Саади, Омара Хайяма и прочих исламских мистиков и философов. И все эти чудеса — всего лишь обряды посвящения в мистическую тайну ессеев. И Лазарь был одним из зелотов, посвящённый впоследствии в назореи. Он был прежде жрецом, священником и звали его равви Елеазар. За проповедничество миссии Вараввы его считали еретиком среди раввинов-саддуккеев и над ним даже был суд Синедриона. Но его помиловали. Благодаря большинству в Суде. А большинство составляли фарисеи, тайные почитатели Вараввы, которые верили в его избранность. Об этом эпизоде истории есть даже записи у Цельса или в свитках раввинов. Уже не помню точно, где. И в среде зелотов много было знатных людей того времени. Зелотами были не только оборванцы сикарии. Идею зелотов разделяли некоторые знатные фарисеи. Это шла борьба между правящими кланами, так сказать партиями. Это была борьба за власть в Иерусалиме и во всей Палестине. И сторонники Вараввы не были голодранцами в прямом смысле слова, как и сам Варавва не был простолюдином. Почитайте у Иосифа Флавия и у Цельса, живших в то время. Это были состоятельные и уважаемые люди… Что же касательно Лазаря… То прошла эта история с равви Елеазаром почти никем не замеченная. А по поводу распятий…? Римляне почти ежедневно кого-нибудь казнили. Скажу и по поводу мистики. Это всё эллинские сказки, попытка соединить в одной личности качества нескольких эллинских богов: Посейдона, Гермеса, Диониса и Апполона. Чтобы вызвать симпатию среди новообращённых, среди греков, сирийцев, персов, римлян. И крест я не нёс по всему городу. Я вообще его не нёс. И толп вокруг меня не было. Потому что эта сакральная акция жертвоприношения была проделана не для всеобщего обозрения, а лишь для нескольких… — он замялся.