Страница 10 из 127
— Это точно, простой человек запуган тобой и страшится лишний раз голову от земли оторвать, дабы на солнце и небо глянуть, дабы звёзды увидеть в вышине.
— Как смеешь ты обвинять меня в богохульстве? Да кто ты такая? Что ты знаешь о Боге, чтобы обличать епископа, ставленника Божьего на земле?! На тебе знаки! Ты проклята! Это говорит мне твой нечеловеческий рост!
— Божьего?!!! — возмутилась Лючия.
— Уж не мнишь ли ты себя безгрешной, как языкники? — усмехнулся святой отец сквозь гримасу гнева. — На тебе печать Сатаны!
— Возможно, и грешна… Не думала об этом, — отмахнулапсь Лючия.
— Тогда пусть рука твоя да будет на устах твоих дерзновенных и богопротивных, дабы не искушать ближних ко гневу на тебя, бесстыжую отступницу! Умолкни тот час, одержимая!
Лючия рассмеялась от души.
— Ты одержима бесовской болезнью, дочь моя. Как не прискорбно заявлять, но ты — дитя дьявола, — снисходительно констатировал Бенедикт, пытаясь покинуть сию же минуту общество странной прихожанки, которая осмелилась угрожать ему и обличать в мерзости. — Беги прочь, покуда тебя не изловили! Беги! Ты напрашиваешься на приговор Святой инквизиции!
— Слушал ли ты вообще исповедь мою? — вдогонку ему крикнула Лючия.
— Не помню, — еспископ забегал глазами, стараясь припомнить тот разговор. — Люди каждый день исповедуются.
— И имени моего ты тоже не запомнил?
— Нет, не запомнил, — он продолжал удаляться.
— И то, что я говорила тебе о Боге и Дьяволе, мудрости и истине, тоже не запомнил? Ты даже не потрудился поразмыслить об услышанном… Может, напомнить?
— Нет нужды слушать мерзости. Уволь меня от подобных излияний, Нечистый.
— А я всё же напомню! — повысила она голос, и когда епископ оглянулся, чтобы снова отмахнуться от неё, она оказалась прямо у него за спиной. Он вздрогнул от неожиданности и сглотнул невидимый комок воздуха. А Лючия обойдя испуганного священника, преградила ему выход и стала оттеснять назад, вглубь церкви.
Епископ снова попятился, пытаясь ускользнуть от неё, не будет же он с ней драться. Но женщина настойчиво преграждала ему путь к отступлению, побуждая вернуться к алтарю и выйти на свет.
— Тебе не по вкусу, так полагаю, пришлась святая месса! Божьи слова раздражают тебя. Знаю, кому они противны, — он попытался сосредоточиться, набраться храбрости, и улыбнулся, пригрозив женщине пальцем. — Сатане противны слова Господа, Сатане! Они жгут его нутро! Чего тебе нужно, дьявольское отродье? Забрать душу мою? Истинно, Сатана в тебе. Вишь, как глаза сверкают! Сатана — вот ты кто! Истинный Сатана! — выкрикнул епископ в отчаянии, указав на неё пальцем, точно пикой.
Лючия откинула капюшон плаща и с ухмылкой отрицательно покачала головой.
— Сын Сатаны — это ты, проповедник. А я — дитя Света.
— Это было когда-то. Но теперь ты дьявол во плоти. Вот ты кто такая, а не дитя Света. Искушаешь меня, нечистый? Изыди в гиенну огненную, враг рода человеческого! Изыди немедля!
— Враг? Дьявол? Нет, я просто Лючия Фьери, — безобидно улыбнулась она и развела руками, будто говорила этим жестом: я тут не при чём.
— Люцифер?…Люцифер! — испуганно выдохнул епископ, наконец, сопоставив в голове все факты и услышав созвучие в имени.
— Верно. Но не Сатана. И уж тем более не дьявол.
— Ты одержима, женщина! Из тебя сей же миг нужно изгонять бесов! — тут священник наткнулся на скамейки, на которых сидят прихожане во время мессы, и остановился.
— Сатана! Сатана в церкви! — тонким голоском заголосил он, потеряв от страха голос.
Лючия приблизилась к испуганному пастору и стала внимательно рассматривать его лицо.
— Изгонять? А сможешь ли? Под силу ли тебе, смертному? Так изгони, вот она я! Покажи, на что действительно способен. И чем станешь изгонять?
Бенедикт засуетился, в его голове роились мысли, это было видно по его бегающим глазам.
— Если утратишь ты свою веру в чудодействие своих методов, сможешь ли жить в согласии с совестью? Хватит ли тебе сил сохранить рассудок, а, священник? Чего же ты медлишь? Или экзорцизм не твой конёк?
Отец Бенедикт испуганно посмотрел по сторонам, ища спасения откуда-нибудь, и наткнулся взглядом на свечу, будто надеялся, что она его спасёт. Перехватив его взгляд, Лючия снова засмеялась.
— Ищешь спасение в огне, отец? Так вот по кому воистину огонь плачет и стенает! — вздохнула она, потупив на мгновение взор. — Вот тебе и истина. Не в свете ты ищешь спасения и защиту, а в огне, человек. О-хо-хо… Глупец тот, кто считает, что свет можно победить огнём. Ну, и что вам дали, дети дьявола, костры инквизиции? Разве ты ещё не понял, что Свет Господа не ровня огню дьявола?
— Сгинь нечистая! Я не стану поддаваться искушению твоему, не стану слушать лживые речи твои богопротивные!
— А чьи же ты слушаешь речи? Какие голоса подают команды тебе в твоей голове? Бога? А что есть Бог? И не ты ли болен, мня себя господином над своими прихожанами?
— Ты одержима, ведьма! По тебе, и правда, костёр плачет. Ибо Сатана в тебе. Сгинь, нечистая! Сгинь! Именем Господа нашего Иисуса Христа изгоняю тебя из церкви Господней! Отче наш, Сущий на не…
— И разрушу я церковь твою, человек, ибо извратил ты Слово Божие, слово Истины, данное человечеству на заре. До тебя прежде были наказаны звери и ангелы за отступничество от законов Вселенной. И были отняты у них их телесные церкви их и лишились они слова Божьего, став животными неразумными… Теперь же и твой черёд настал. Ибо ты беспутен, и нет у тебя будущего!
Епископ вдруг осмелел:
— Тогда отчего ты в церковь пришёл? За жалостью? За пониманием? Чего тебе, проклятому понадобилось?
— Дабы лично удоствериться в гнусности твоей, проповедник, — грустно ответила Лючия.
И в этот момент священник схватил увесистый томик Библии с алтаря и выставил его вперёд, словно загораживался им от своего страха перед неведомой прихожанкой.
— Ею думаешь защититься? А ведь она — вся ложь да небылицы, цитаты древних да пересказы языческие. Нет, священник, она тебя не спасёт в Страшый день Суда.
Но епископ не унимался:
— Именем Господа нашего Иисуса Христа, — голосил он, поднимая книгу над своей головой, — приказываю тебе отправляться в ад!
Лючия выхватила книгу из его рук и отшвырнула вглубь церкви; Библия зашелестела и упала где-то между рядами. Тогда он выставил вперёд крест. И крест отправился туда же вслед за Библией. Епископ в ужасе схватил с алтаря Святые Дары и выставил перед собой это позолоченое солнце на ножке как последний щит.
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да прийдёт царствие Твоё… — продолжал стенать он, пятясь от Лючии, обходя алтарь.
— И это тебе не поможет, — она схватила реликвию, но Бенедикт не отдавал её. Тогда она отпустила её и священник не удержался на ногах и рухнул на светильник, стоявший сзади. Чаша перевернулась, облив его маслом, и он вспыхнул как свеча, выронив Святые дары. Пламя быстро обуяло и скатерть на алтаре, и одежды Бенедикта. Он закричал, и тот час церковь наполнилась ужасными воплями заживо горящего человека.
А Лючия развернулась и пошла прочь из церкви.
9
Старик задремал под деревом, уставший от полуденной жары. Он устал, действительно устал. Он устал от жизни, от путешествий, от знаний, от слов. Ему уже давно хотелось только молчать, что он и делал по возможности. Даже если кто-то из смертных задавал ему вопрос, он долго искал в себе силы ответить что-то, просто что-то произнести. Каждое слово давалось ему с трудом. И не потому, что оно отнимало у него физические силы, нет. Хотя на слова действительно затрачивается много сил и энергии… Он просто знал, что слово не спасёт людей. Только не людей.
Для людей слово не было спасительным. Они не считали его самым важным в своей жизни. Для них ценность представляли деньги, золото, недвижимость, еда, здоровье. На худой конец, — семья и дети или чудеса. Да и то, последнее дано было понять только самым умным из людей. Что и сказать, — смертные.