Страница 73 из 92
Был случай, когда стерпеть я не смог, потому что певец пел просто другие ноты. Я подошел к нему, указал на ошибку. «Не может быть!» — изумился певец. Взяли ноты. Он ахал, сокрушался, разводил руками. На другой день я услышал — как пел, так и поет. И я понял, что настаивать на своем бесполезно.
А слушатель не анализирует, что дал ему автор и что — исполнитель. Публика не только прощает любимому певцу недостатки, но они в ее глазах нередко превращаются в достоинства. Певческие грехи ложатся людям на слух, портят общественный вкус…
В душе каждого автора, вероятно, живет мечта об исполнителе, который стал бы его вторым «я» на концертных подмостках. В воображении мы лепим, по методу гоголевской Агафьи Тихоновны, эту идеальную фигуру певца: вот если бы вокальные данные одного да помножить на музыкальность другого, прибавить чуточку сценического обаяния третьего, но без его ужасной дикции…
Всех исполнителей, по моим наблюдениям, можно разделить на две разновидности. Одни — это те, кто делает песню. Вторые — наоборот: песня делает их.
Для меня уникальным образцом первого типа исполнителей навсегда останется Марк Бернес. В нем не было ничего эталонного, он даже не был вокалистом в точном смысле слова, но благодаря ему сложился золотой фонд нашей песенной классики, который перейдет и детям нашим, и внукам.
Песню Бернес чувствовал, как никто. Знал, какая песня нужна. Мог распознать «зародыш» будущей песни в наброске, в черновом варианте и знал, как помочь авторам осуществить этот замысел. По его просьбе переделывались стихи, переписывались музыкальные фразы. Сотрудничать с Бернесом было нелегко, он был адски требователен к себе и другим, но он умел убеждать.
Никогда Бернес не ставил себя в зависимость от публики, не старался предугадать, чего слушатель хочет, на что скорее согласится «клюнуть». Совсем наоборот! Он предлагал слушателю то, что считал нужным сам, и — удивительное дело! — у всех в зале тут же возникало ощущение, что именно это они и мечтали услышать…
С его уходом ушел целый жанр: второго Бернеса не будет.
…Как-то незаметно, по крайней мере для меня, вдруг резко снизился барьер между профессиональным и самодеятельным искусством. Всегда было так, что одаренные люди приходили в искусство из любительских кружков, но всегда непременным условием такого перехода было образование. Теперь же это важнейшее качественное превращение человека осуществляется с головокружительной быстротой и легкостью. Люди оставляют работу, для которой у них есть и квалификация, и опыт, бросают недоучками свои технические и сельскохозяйственные институты, и артист готов. И если судить по формальным признакам, это никому не мешает сделать карьеру на эстраде. Поездки, афиши аршинными буквами, пластинки с портретами на конвертах — о чем еще мечтать? А реклама старается вовсю, нагнетает подробности: как жил себе, ни о чем подобном не помышлял, и как потом заметили, оценили, пригласили. «И вот — пою»… А многие из них люди, несомненно, способные и неглупые. Им бы школу, хорошего педагога, им бы железную профессиональную выучку. Когда-нибудь мы поймем, что в отношении их совершено самое настоящее преступление.
…В любом искусстве есть какие-то незыблемые пропорции между работой художника «для себя» и работой «для публики». И вот эти пропорции, как мне кажется, нарушаются. Жесткий, до предела уплотненный рабочий график оставляет меньше времени, чем нужно, для углубленной работы над песней и над собой. Отдача становится больше, чем накопление, творческий «расход» превышает «доходы», а это для творческого баланса не менее опасно, чем для финансового.
Настоящего художника можно распознать по тому, как он относится к критическим замечаниям. Заинтересован ли он в доброжелательном анализе своей работы или его раздражает все, что не похоже на комплимент? Но порой случается, что добрый совет пропадает впустую не потому, что певец его не оценил, — у него просто не хватило времени призадуматься, прислушаться внутренне и реализовать подсказку. Надо бежать — на концерт, на телевидение, на вокзал. Бежать, бежать, бежать…
…Я хорошо помню время, когда для записи одной песни отводился целый рабочий день. Теперь, увы, не то — фонограммы выпекаются как блины.
Явившись на студию записывать новую песню, я был поражен тем, что запись началась не с репетиции, не со встречи автора с дирижером, а… с включения аппарата. Но никто, кроме меня, не удивился. Оркестр не привык «возиться». Певец был озабочен пятью другими песнями, которые тут же предстояло записать следом. Он встал к микрофону, держась за нотную страничку, как за спасательный круг, и это было понятно, потому что он успел только «примериться» к песне, но выучить не успел. Какая там углубленная работа, какое «вживание» в замысел!
И я подумал: как переменились у нас нравы! Запись на радио была вершиной творческого процесса: фиксировались на пленке безупречно отделанные в исполнительском отношении вещи. А теперь запись понизилась в ранге даже по сравнению с самым заурядным концертом, поскольку перед концертом певец хочет не хочет, а учит текст наизусть.
…Я часто ссылаюсь на опыт прошлого, ищу там аргументы. Что это — свойство стареющих людей? Поверьте, что в данном случае — нет. В важных вопросах мы должны чаще оглядываться назад и сверять свои нынешние критерии с тем, что сами же теперь воспринимаем как классику.
…Особенно важно не разучиться различать то, что техника может ускорить, облегчить, упростить, и то, над чем машина была и будет бессильна. Во веки веков не утратит своего всечеловеческого смысла бессмертная формула: «Служенье муз не терпит суеты», хотя само представление о «суете» у людей, разумеется, будет меняться и дальше…
Мы больше всего ценим певцов, умеющих быть собеседниками слушателей, не вознесенными над залом, а как бы помещенными с ними в один круг душевного тепла и доверия. И впечатление, вызванное таким пением, люди переживают тихо, без внешних признаков ажиотажа, но зато уносят с собой и хранят долго. Этим певцам… не свойственна помпезность, аффектация — по купеческому закону: не смог сделать красиво, так пусть хоть будет богато.
…Есть песни, которые мне не хотелось бы слушать даже на концерте, где я сижу, окруженный сотнями людей, — лучше я включу магнитофон у себя дома, чтобы послушать эти песни один на один.
Вот почему особенно огорчает меня тот шаблон, который сложился при организации концертов, посвященных песне… Шаблон делает стереотипными даже сами события, в честь которых устраиваются эти песенные празднества…
А ведь такие гала-представления транслируются на всю страну, и шаблон в подаче порождает ответный шаблон в восприятии. Публика заранее знает, как все будет, и ей начинает казаться, что так и должно быть; она уже не ждет от исполнителя открытий, наоборот, ей хочется, чтобы он как можно меньше отличался от привычных образцов…
…Далеко не все можно объяснять и извинять объективными условиями. Напоследок нужно вспомнить и о таких вещах, как совесть и принципиальность художника. Они не дадут настоящему мастеру унизиться до «халтуры».
Для миллионов людей его имя связано в первую очередь с теми образами, которые он создавал на экране, ставшими неотъемлемой частью целой эпохи в киноискусстве. Однако поразительная вещь: когда я думаю о той или иной роли Бернеса, память прежде всего отзывается песней.
Потом уже припоминается облик его героев, всегда неповторимых в своем обаянии, и я с улыбкой вспоминаю те чисто бернесовские интонации, какими наделял их актер… И все же самое первое сильное впечатление — песня. По ней узнавался не только сам Бернес и сыгранный им характер, но порой спетая Марком песня становилась визитной карточкой самого фильма, в котором он снимался. Как это произошло, скажем, в картине «Два бойца», где смысловым и эмоциональным центром стала песня «Темная ночь».
Даже за кадром прозвучавшая в исполнении Бернеса песня могла на новый уровень поднять содержание фильма. «С чего начинается Родина» — это ли не главный поэтический образ многосерийной ленты «Щит и меч»?..