Хрупкое сердце

— Завтра мы оба должны быть на дарбаре[123] у наваба.

На Дарбаре

Последний наваб Бенгалии устраивал дарбар в большом шатре. Мы говорим «последний» потому что те, кто назывались навабами после Мира Касима, никакой власти уже не имели. Наваб Мир Касим Али Хан сидел на высоком троне, украшенном жемчугом, серебром и золотом; его одежду усыпали драгоценности; тюрбан, словно солнце, сиял бриллиантами и жемчугом. По обе стороны от него в ряд стояли слуги с почтительно сложенными руками.

— Где пленные? — спросил наваб.

— Все здесь, — ответил Мухаммед Ирфан.

Мир Касим приказал ввести Фостера. Тот прошел вперед и остановился перед навабом.

— Кто ты? — спросил его наваб.

Фостер понял, что на этот раз ему уже не спастись. «Я так долго позорил свое имя. Но сегодня я умру, как подобает настоящему англичанину», — решил он.

— Мое имя — Лоуренс Фостер, — твердо ответил он.

— Национальность?

— Англичанин.

— Англичане — мои враги. Зачем ты, мой враг, явился в мой лагерь?

— За это вы можете сделать со мной, что хотите, я в ваших руках. Но не спрашивайте, зачем я пришел в лагерь, я все равно не скажу этого.

— Я знаю, — улыбнулся наваб, — ты храбрый человек. Будешь говорить правду?

— Англичане никогда не лгут.

— Да? Ну что ж, посмотрим. Вы говорили, что и Чондрошекхор здесь? — обратился наваб к приближенным. — Позовите его.

Мухаммед Ирфан привел Чондрошекхора.

— Ты знаешь этого человека? — спросил его наваб, указывая на Фостера.

— Не знаю, я слышал только его имя, — ответил Чондрошекхор.

— Хорошо. Где Кульсам? — снова поинтересовался наваб, обращаясь к слугам.

Через секунду появилась Кульсам.

— Ты знаешь эту рабыню? — спросил Мир Касим Фостера.

— Знаю, — ответил тот.

— Кто она?

— Ваша служанка.

— Приведите Мухаммеда Таки, — приказал наваб.

Мухаммед Ирфан привел связанного Таки Хана.

Тот долго не мог решить, чью сторону ему принять, он до последней минуты так и не решился перейти в стан врагов. Однако военачальники наваба, зная об его измене, не сводя глаз следили за ним. Али Ибрагиму Хану без труда удалось арестовать его.

Не удостоив Таки Хана взглядом, наваб обратился к Кульсам.

— Скажи, Кульсам, как ты попала из Мунгера в Калькутту?

Кульсам начала свою исповедь. Рассказав о Долони-бегум, она сложила молитвенно руки и сквозь слезы воскликнула:

— Ваше величество! На этом дарбаре я прошу вас выслушать мое обвинение этому негодяю, убийце — Мухаммеду Таки. Он оклеветал госпожу, обманул господина и безжалостно, словно букашку, погубил драгоценное сокровище — Долони-бегум. Ваше величество! Пусть и этот негодяй погибнет, как букашка!

— Ты лжешь! У тебя нет свидетелей! — задыхаясь от ярости, крикнул Мухаммед Таки.

— Нет свидетелей?! — воскликнула Кульсам. — Посмотри на небо, бог — мой свидетель! Положи руку на свое сердце, оно — мой свидетель! Если нужен еще кто-нибудь, спроси этого англичанина.

— Скажи, англичанин, — обратился наваб к Фостеру, — правду сказала служанка? Ты ведь был в лодке вместе с Амиатом. Ведь англичане всегда говорят только правду.

Фостер рассказал, что знал, и всем стало ясно, что Долони абсолютно невиновна.

Мухаммед Таки стоял, понурив голову.

Тогда вперед выступил Чондрошекхор.

— Воплощение правосудия! — обратился он к навабу. — Я свидетель того, что служанка говорит правду. Я тот самый брахмачари.

Кульсам узнала его.

— Да, это он, — подтвердила Кульсам.

— Раджа! — снова обратился к Миру Касиму Чондрошекхор. — Если этот англичанин говорит правду, задайте ему еще два вопроса.

— Спроси его сам, — ответил наваб. — Ему переведут твои слова.

— Ты сказал, что слышал имя Чондрошекхора. Так вот, Чондрошекхор — это я. Ты...

— Не трудитесь продолжать, — перебил его Фостер. — Я не боюсь смерти. А на вопросы я вправе отвечать или не отвечать. Вам я отвечать не буду.

— Позовите Шойболини, — приказал наваб.

Когда вошла Шойболини, Фостер сначала даже не узнал ее: больная, похудевшая, грязная, в старом платье, с растрепанными волосами, серыми от пыли; бессмысленная улыбка на губах, вопрошающий взгляд сумасшедшей. Фостер содрогнулся.

— Ты знаешь ее? — спросил Мир Касим.

— Знаю, — ответил Фостер.

— Кто это?

— Шойболини, жена Чондрошекхора.

— Откуда тебе это известно?

— Можете приказать привести в исполнение наказание, к которому меня приговорили. Я отвечать не стану.

— Тебя отдадут на съедение собакам.

У Фостера пересохло во рту, задрожали руки и ноги. Собравшись с силами, он сказал:

— Если вы приговорили меня к смерти, то хотя бы прикажите убить меня другим способом.

— Нет, — ответил наваб. — В древности у нас существовала такая казнь: виновного по пояс закапывают в землю и натравливают на него собак, а после того как они его искусают, раны посыпают солью. Когда же собаки насытятся, они уходят, а полусъеденный пленник остается в земле. Затем проголодавшиеся собаки возвращаются, обгладывают оставшееся на костях мясо. Я приговорил тебя и Таки Хана именно к такой смерти.

Связанный Таки Хан завыл словно зверь. Фостер упал на колени и стал взывать к богу:

— Великий создатель! Я никогда тебя не звал, никогда о тебе не думал. Я много грешил и никогда не помнил о том, что ты существуешь. Но сейчас я беспомощен, я зову тебя. О ты, надежда слабых, поддержка беззащитных! Спаси меня!

Не удивляйся, читатель! Даже тот, кто никогда не верил в бога, в минуту несчастья призывает его на помощь. То же произошло и с Фостером.

Вдруг Фостер увидел у входа в шатер какого-то седого старца с длинными спутанными волосами, с белой бородой, в красной одежде. Старик пристально глядел на него. Фостер уже не мог отвести взгляда, он смотрел ему в глаза, и постепенно его рассудок подчинился воле старика. Фостер закрыл глаза, тело его расслабилось, словно он погрузился в глубокий сон. Ему показалось, что седой старик шевелит губами, будто говорит что-то. Потом Лоуренс услышал глухой, словно гром, голос, зазвучавший над самым ухом:

— Я избавлю тебя от ужасной смерти, ты не будешь отдан на съедение собакам. А теперь отвечай мне. Ты был любовником Шойболини?

— Нет, — ответил Фостер, взглянув на безумную. — Нет! Я никогда не был любовником Шойболини.

Снова раздался громоподобный голос. Фостер не мог понять, кто это говорит, он слышал только сам вопрос:

— Тогда почему Шойболини оказалась в твоей лодке?

Фостер начал рассказывать:

— Очарованный красотой Шойболини, я похитил ее из дома. Я решил поместить ее в моей лодке, думая, что со временем она полюбит меня. Но скоро я понял, что ошибся. Когда я впервые попытался войти к ней, она достала маленький нож и сказала: «Если ты войдешь в мою комнату, мы оба умрем. Ты должен относиться ко мне, как к матери». Я так и не смог приблизиться к ней. Я никогда к ней не прикасался.

Все присутствующие услышали его слова.

— Как ты заставил ее есть пищу иноверов? — спросил Чондрошекхор.

— Она никогда не ела моей пищи и еды, до которой я дотрагивался. Она сама себе готовила, — проговорил Фостер.

— Что она готовила?

— Она не ела ничего, кроме риса и молока.

— А вода?

— Она сама брала ее из Ганги.

В это время вдруг послышался глухой отдаленный шум.

— Что это? — спросил наваб.

— Это стреляют английские пушки. Англичане напали на лагерь, — взволнованным голосом ответил Мухаммед Ирфан.

Все бросились к выходу из шатра. Пушки загремели снова. Гул многих выстрелов слился воедино, и с каждой минутой становился все более оглушающим. Раздался гром барабанов, и вокруг поднялся страшный шум. Топот коней, бряцанье оружия, победные крики солдат — все это было подобно буре. Небо до самого горизонта застилал дым, словно всколыхнулся огромный океан.

123

Дарбар — прием, устраиваемый навабом, на котором нередко рассматривались судебные дела.