Глубокие раны

Во втором ящике сверху Пия наткнулась на тщательно подшитые выписки со счетов различных банков. Герман Шнайдер исправно получал пенсию, но, кроме того, выписки швейцарского банка свидетельствовали о том, что на его счет регулярно поступали платежи в размере пяти тысяч евро в месяц. Актуальная сумма на данном счете составляла 172 тысячи евро.

— Шеф, — сказала Пия, — кто-то каждый месяц переводил ему пять тысяч евро. KMF. Что это может означать? — Она подала ему одну из распечаток.

— Министерство военных дел во Франкфурте,[14] — предположил Крёгер.

— Счет моего фюрера,[15] — пошутил его коллега.

Боденштайн почувствовал, как усилилось неприятное ощущение, которое он испытывал внутри себя, так как связь между двумя событиями больше не вызывала сомнений. Приглашение, найденное наверху, в кухне, платежи от KMF, роковое число, которое преступник оставил и на одном, и на другом месте преступления. Настало время нанести визит весьма уважаемой даме, даже если все окажется чистой случайностью.

— КМФ означает «Кальтензее — машиностроительный завод»,[16] — сказал Оливер Пие, понизив голос. — Шнайдер был знаком с Верой Кальтензее. Как и Гольдберг.

— Очевидно, что у нее были достаточно богатые друзья, — ответила Пия.

— Но мы абсолютно не знаем, были ли они действительно ее друзьями, — высказал свои сомнения Боденштайн. — Вера Кальтензее пользуется безупречной репутацией, в ее непогрешимости вообще нет никаких сомнений.

— Репутация Гольдберга тоже была безупречной, — сказала Пия невозмутимо.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что не все бывает так, как это кажется на первый взгляд.

Боденштайн задумчиво смотрел на выписки со счета.

— Я боюсь, что в Германии есть еще тысячи людей, которые в юности симпатизировали нацистам или сами были ими, — сказал он. — Все это было всего лишь шестьдесят лет назад.

— Это ничего не оправдывает, — ответила Пия и поднялась. — И этот Шнайдер был не просто приверженцем. Он был настоящим нацистом. Посмотрите только вокруг.

— Но мы не можем автоматически исходить из того, что Вера Кальтензее тоже знала о нацистском прошлом двух своих знакомых, — сказал Боденштайн и вздохнул. Его переполняло мрачное предчувствие. Даже если репутация Веры Кальтензее безупречна, но, как только пресса свяжет ее имя с «коричневой чумой», к ней неизбежно прилипнут соответствующие ярлыки.

Он вышел из автобуса в Кёнигштайне на Паркплатц и не спеша побрел по пешеходной зоне. Это было приятное чувство — осознавать, что у тебя есть деньги. Роберт Ватковяк с удовлетворением смотрел на свое отражение в витринах. На деньги дяди Германа он решил в первую очередь вылечить зубы. С новой стрижкой и в костюме он больше не выделялся из общей массы. Никто из прохожих не оборачивался на него, качая головой. Это было еще более радостное ощущение. Если говорить честно, то жизнь, которую Роберт в большей или меньшей степени был вынужден вести, ему опостылела. Ему нужны были постель, душ и комфорт, в котором он жил раньше, и ему было омерзительно пристраиваться у Мони. Вчера она опять подумала, что он будет просить ее дать ему место для ночлега в ее квартире, но ошиблась. И хотя она была лживой подстилкой, которая за деньги готова предоставить каждому свои услуги, она хотела стать лучше. Надо согласиться, что она неплохо выглядела, но когда она открывала рот, сразу было понятно, что это неотесанная баба, особенно если напивалась. Пару недель назад она спровоцировала его таким образом в подобном притоне перед приятелями, и он ей как следует врезал. Тогда она наконец заткнулась. После этого Роберт каждый раз прибегал к кулакам, если ему что-то приходило на ум, а иногда даже вовсе без причины. Ему нравилось иметь над кем-то власть.

Ватковяк свернул в сторону курортного парка и, пройдя мимо виллы Боргнис, пошел в направлении ратуши. Какое-то время он использовал пустой дом возле киоска лото в качестве пристанища. Владелица молча терпела его присутствие.

Правда, там все в пыли и грязи, но было электричество туалет и душ — все лучше, чем спать где-нибудь под мостом.

Вздохнув, Роберт растянулся на матраце в комнате на верхнем этаже, сбросил с ног обувь и достал из рюкзака банку пива, которую опустошил в два приема, после чего громко рыгнул. Затем опять влез в рюкзак и улыбнулся, когда его пальцы коснулись холодного металла. Старик не заметил, как он сунул его в рюкзак. Пистолет наверняка стоит целое состояние. Настоящее оружие времен Второй мировой войны продавали по бешеным ценам. Были чудаки, которые за оружие, которым уже был кто-то убит, легкомысленно выкладывали двойную или тройную цену. Роберт достал пистолет и стал его задумчиво рассматривать. Он просто не мог устоять. В некотором смысле у него было уверенное чувство, что в его жизни постепенно все изменится к лучшему. Завтра он получит деньги по чекам и пойдет к стоматологу. Или послезавтра. А сегодня вечером пойдет в этот притон. Может быть, там будет тот тип, который торгует всякими военными причиндалами.

В Фишбахе Боденштайн свернул на перекрестке направо и поехал по трассе В455 в направлении Эппштайна. Он решил сразу поговорить с Верой Кальтензее, прежде чем его шеф по каким-нибудь тактическим соображением сможет этому воспрепятствовать. По дороге он думал о женщине, которая, несомненно, относилась к самым влиятельным особам в их регионе, и одно ее присутствие повышало престиж любого мероприятия. Вера Кальтензее была урожденной баронессой Цойдлитц-Лауенбург и в далекие времена лишь с одним чемоданом и младенцем на руках бежала из Восточной Пруссии на Запад. Там она спустя некоторое время вышла замуж за предпринимателя из Хофхайма Ойгена Кальтензее, и они вместе превратили машиностроительный завод Кальтензее в концерн мирового уровня. После смерти мужа Вера взяла на себя руководство предприятием и одновременно стала принимать участие в различных благотворительных организациях. Как великодушный спонсор и организатор сбора пожертвований она снискала большое уважение не только в Германии. Ее фонд «Ойген-Кальтензее» проводил спонсорскую работу в области искусства, культуры, защиты окружающей среды и памятников искусства, оказывал помощь нуждающимся людям своими многочисленными социальными проектами, которые большей частью она разрабатывала сама.

Мюленхоф, родовое поместье семейства Кальтензее, скрывался в долине между Эппштайном и Лорсбахом, за густой живой изгородью и высоким черным железным забором с заостренными наконечниками золотистого цвета. Боденштайн свернул к въезду. Двустворчатые въездные ворота были широко раскрыты. Вдали среди похожего на парк сада располагался жилой дом, а слева от него — историческое здание мельницы.

— О, можно только позавидовать! — воскликнула Пия при виде зеленых газонов, кустарников с опорами и тщательно ухоженных цветников. — Как только это у них получается?

— С помощью многочисленных садовников, — ответил сухо Боденштайн. — Я не думаю, что по этим газонам разрешается бегать какой-нибудь живности.

Пия ухмыльнулась. У нее дома в Биркенхофе животные постоянно бродили там, где им не следовало быть: собаки — в пруду, где плавали утки, лошади — в саду, утки и гуси — на ознакомительной прогулке по дому. После последней экскурсии ее стада в перьях Пие пришлось всю вторую половину дня потратить на то, чтобы ликвидировать серьезные последствия их присутствия в комнатах. Хорошо хоть, Кристоф не особенно капризен в этом отношении.

Боденштайн остановился перед наружной лестницей в дом. Когда они вышли из машины и осмотрелись, из-за дома вышел мужчина. У него были седые волосы и длинное узкое лицо. Пия сразу обратила внимание на его меланхолические глаза отшельника. Очевидно, он был садовником, так как на нем был комбинезон на бретелях, а в руках он держал ножницы для подрезания роз.

14

KMF — Kriegsministerium Frankfurt (нем.).

15

KMF — Konto meines Führers (нем.).

16

KMF — Kaltensee Maschinenfabrik (нем.).