Любовница Фрейда

Однажды днем Фрейд зашел в гостиную, читая газету. Он снял туфли, и, взяв жестянку с печеньем на кухне, с удовольствием поедал его, рассыпая крошки по ковру. Потом зажег сигару и уселся в любимое кресло, стряхивая пепел в крышку жестянки.

– Сколько пепла, Зигмунд, и крошек полно, – заметила Марта. – Что случилось с твоим больным?

– Не пришел.

– А как с прогулкой?

Фрейд перевернул страницу газеты, игнорируя вопрос. Плечи Марты напряглись, она отвернулась и смотрела в окно.

– Новая экономка опять оставила окно открытым.

– Не закрывай, душно тут, – сказал он.

– Конечно, не закрою, – произнесла Марта, подойдя к окну и прикрыв его. Затем она взяла рабочую корзинку со скамеечки у камина, подвинула кресло к мужу и села вышивать льняную подушечку.

– Что ты читаешь?

– Газету.

Зигмунд явно был не в настроении, давая ей понять, что ее присутствие нежелательно.

– Ты слышал, что Мейеры сняли виллу во Флоренции на август? – спросила Марта.

В раздражении он на секунду отложил газету и прикурил потухшую сигару.

– А потом они собираются в… Как называется это место на Балканах? Очень экзотическое. Марракеш? Нет. Напомни мне, дорогой, как оно называется? – Марта встала и принялась вытряхивать пепел в корзинку для мусора.

– В Константинополь?

– Нет, не туда, – ответила она, демонстративно сметая крошки у его ног носовым платком.

– В любом случае они всегда хоть куда-то едут. В прошлом году ездили в Кале. Или это был Биарриц? Ты идешь вечером на собрание в Бнай-Брит [9] ?

– Нет.

– Гертруда рассказала мне, что ты устроил переполох на последнем собрании. А той сообщил ее муж. Что-то насчет твоих исследований? И поэтому ты не идешь туда сегодня?

– Но сейчас я очень занят здесь, если ты не заметила.

– Конечно, заметила, я здесь живу, если ты не заметил. Я предположила, что ты оскорбил их своими работами. Правда, я не понимаю, почему ты вообще обсуждаешь с ними свою работу? О, милый, что это за пятно на стене над диваном?

Зигмунд отложил газету, скептически поглядывая на жену.

– Пятно над диваном, – повторила Марта.

– Ну, так что?

– Его невозможно вывести, наверное, насекомое залетело с улицы.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, пока Марта изучала шитье.

– И в комнате пахнет конским навозом.

Зигмунд встал и опустил раму, будто это была гильотина.

– Так лучше? – спросил он.

– Что? Да, милый, спасибо, – с улыбкой стоика ответила она.

Минна не могла предсказать, когда возникнет диалог такого рода… но она могла предположить множество способов закончить его. Зигмунд мог сбросить жену в реку, пырнуть ножом, отрезать ей язык. Или сделать то, что всегда делал, – выйти, чтобы уединиться в кабинете.

Однажды в субботу Минна проснулась, чтобы встретить замечательный, почти весенний день, который после ледяных дождей показался ей неотразимым. Вся округа ожила. Растворились окна, в них залетали звуки проезжающих карет, приглушенные сплетни служанок, стоящих на тротуаре, и свистки поездов вдалеке. А в доме слышались бесконечные переклички горничных – они шуровали в печках, чистили решетки, драили туалеты, раздвигали шторы и прочищали каминные трубы. Каждому углу и щели в доме уделялось внимание перед завтраком.

Минна, как обычно, решила поглядеть на самую младшую. Анна спала в колыбели, в молочно-белой рубашонке, отороченной кружевами и лентами. Но перед рассветом ее редкие крики стали гневными, плач то усиливался, то затухал. Когда Минна поднялась, чтобы заняться ребенком, она услышала шаги няньки в коридоре, потом открылась и закрылась дверь. Удивительно, что голос младенца может тревожить и успокаивать одновременно.

Стены в детской были чисто выбелены, как и положено (стерильность – лучшая защита от инфекций), обстановки кот наплакал, потертый китайский коврик посреди комнаты казался избитым до полусмерти. В книге «Домоводство» рекомендовалось выбивать детский коврик по крайней мере раз в неделю.

Затем Минна заглянула к Мартину – единственному ребенку Фрейдов, у которого была отдельная комната. Мальчик, сражавшийся с ангиной, сидел за столом, задушенный двумя свитерами и шерстяным шарфом. Как только Минна вошла, он ссыпал пригоршню игрушечных солдатиков в ящик. По полу была разбросана вывернутая наизнанку грязная одежда, книги с переломанными хребтинами валялись кучей в углу, обертки от печенья и грязная посуда захламляли прикроватную тумбочку. «Какой свинарник!» – подумала Минна.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Я пытаюсь заниматься, – ответил племянник, демонстративно выжидая, когда тетка выйдет.

– Да уж, я вижу, – улыбнулась Минна, открыла ящик и извлекла оттуда игрушечных солдат. – Французская пехота? Это хорошо. Знать историю необходимо.

– Согласен, – кивнул Мартин. Глаза у него были чуть воспаленные, но огромные и дружелюбные.

– Но так же необходима и арифметика, а ты, говорят, в ней плаваешь.

– Кто говорит?

– Какая разница?

– Кто? Скажи мне, – настаивал ребенок, – ничего я не плаваю.

– Ну, хорошо, хорошо. Тогда продолжай в том же духе, – сказала Минна, подняла с пола тетрадь по математике и протянула ему.

Он неохотно взял тетрадь, натужно закашлялся и вернулся в кровать.

– Я принесу тебе свеженького супчика и то печенье, которое ты любишь.

Когда Мартин забирался в кровать, Минна увидела разбитые пальцы, ободранные колени и уже выцветшие синяки на шее. «Вечно все не слава богу с этим ребенком! Что ни неделя, то драка». Она решила не замечать небольшую вмятину на оштукатуренной стене, по форме подозрительно напоминающую отпечаток кулака.

Самая старшая, Матильда, десятилетняя уменьшенная копия матери, развалилась в гостиной на лучшем диване Марты, положив ноги в грязных ботинках на бархатную подушку. Когда Минна вошла в комнату, ее допрашивала гувернантка фрау Шиллинг, пожилая дама с хронической аллергией и постоянной одышкой, которая с шокирующей регулярностью принимала в качестве лекарств слабительное и настойку мака. Дама прибыла рано утром, это было карой для Матильды за отказ заниматься на прошлой неделе. Все дети Фрейдов учились дома, но в основном из-за страхов Марты перед инфекциями.

– Назови годы царствования Леопольда Первого, – нудела гувернантка, промокая платком слезящиеся глаза.

– Я не знаю, – отвечала Матильда, умирая от скуки и крутя бахрому подушки.

– С одна тысяча шестьсот пятьдесят седьмого по одна тысяча семьсот пятый, – произнесла фрау Шиллинг, нетерпеливо вороша страницы. – А в каком году он спас Вену от турецкой угрозы?

– Я бы не сказала, что он действительно спас Вену, – усмехнулась Минна, подвигая стул и попутно сбросив ботинки Матильды с подушек. – Я знаю, что говорят о Леопольде, как о великом воине, но в действительности его не было в городе, когда началась эта чертова война, и вернулся он, когда опасность миновала.

Матильда смерила тетку взглядом и положила ноги обратно на подушки.

– И где же он находился? – спросила она.

– В Линце.

– И что там делал?

– Не знаю. Может, гостил у своего кузена – графа или у одной из многочисленных любовниц. Пожалуйста, убери ботинки с подушек.

Матильда сняла ботинки, бросила их на пол и закинула ноги в чулках на подушки.

– Когда проходила Пятнадцатилетняя война? – Фрау Шиллинг нахмурилась, концентрируясь на исторических конфликтах и игнорируя конфликт у себя под носом.

– О, это же Долгая война, когда турки взяли Венгрию… – начала Минна.

– Извините, фройляйн Бернайс. Это не урок, сегодня у нас одни даты.

– Да, сегодня у нас одни даты, – сказала Матильда, передразнивая насморочный прононс гувернантки.

Минна невозмутимо встала, подняла ноги Матильды, точно это были две чугунные гири, и уронила их на пол. Племянница вспыхнула от ярости, рванув колючий высокий воротник, который вцепился ей в шею, будто клешня. Затем Минна пустилась в подробное изложение событий вторжения турков в XV столетии, в описание ужасной варварской войны, решающему эпизоду истории средневековой Австрии, который в итоге привел к длительному царствованию Габсбургов и созданию Австрийской империи в тысяча восемьсот четвертом году.