Меч и ятаган

— Слава Всевышнему, это христиане! — прохрипел чей-то голос. — Братья, братья во Христе! Освободите нас!

Теперь к ним во множестве тянулись и другие голоса; люди, звеня кандалами, умоляюще простирали руки. Некоторые, не в силах совладать с чувствами, припадали к веслам и бурно сотрясались от рыданий.

По приближении Томаса надсмотрщик выронил плеть и в боязливом поклоне притиснул к груди руки, лепеча на скверном французском:

— Господин, господин… прошу вас, умоляю…

— Где запорник? — потребовал у него Томас.

— Тут, тут, — надсмотрщик торопливо ткнул пальцем на кольцо, вделанное в днище невдалеке от прикованного барабанщика.

Томас, оттерев невольника, пробрался к нему, превозмогая тошноту от несусветной вони, что поднималась от днища. Как человек вообще способен творить и выносить такое? Палец запорника обнаружился непосредственно возле кольца. Вынув кинжал, Томас взялся выковыривать его из гнезда, а управившись, продел цепь через кольцо и бросил ее у изножья ближайшей скамейки.

— Христиане среди вас есть? — вглядываясь в лица сидящих на ней гребцов, осведомился он.

— Я! — истово кивнул крайний из них. — Я, хозяин! Из Тулона я родом.

— Освободить его, — распорядился Томас.

— И я! — поспешил сказать его сосед.

— Лжешь! — словно хлыстом стегнул его первый. — Мориск[19] он. Взят корсарами под Валенсией.

— Сержант, француза расковать. Второй пускай остается.

Мориск, потомок правивших некогда Испанией мавров, хотел было возроптать, но, видя непреклонность на лице крестоносного рыцаря, в обидчивой покорности склонил над веслом голову. Со всех сторон доносились возбужденные голоса единоверцев, стремящихся обрести волю. Если все они и впрямь братья во Христе, то на веслах из них должна остаться от силы треть — кто же погребет до Мальты? Голоса взывали, взмывали до несносного крещендо; пришлось, набрав полную грудь нечистого воздуха, рявкнуть по всей длине галеры:

— Тихо!!

Привыкшие ко вбитому кнутом послушанию, все тотчас смолкли. Томас обратился к сержанту:

— Христиан освободить, но только христиан. Любого, кто скажется единоверцем, а потом выяснится, что слукавил, — предать смерти.

— Слушаю, — блеклым голосом отозвался солдат.

— Действуйте. — Выносить трюмный смрад Томас был уже попросту не в силах. — Если что, я на палубе.

— А с этим как быть? — Мендоса кивнул на надсмотрщика, который сейчас стоял ближе к корме, не осмеливаясь, в ожидании своей участи, глядеть кому-либо в глаза. При беглом взгляде от Томаса не укрылось, что плетку он успел подобрать.

— С этим? А вот пусть это решат те, кого вы освободите.

Томас уже быстро шагал, пригибаясь, к лестнице. Пожалуй, лишь узость прохода и нежелание уронить свое достоинство мешали ему сорваться на бег, прочь из этого аду подобного места. Взобравшись на палубу, он поспешил к наветренному борту и жадно, с упоением, всей грудью вдыхал освежающий бриз, чтобы последняя вонь трюма ушла прочь из легких. Вообще-то в общих чертах он знал, что происходит там, под галерной палубой, и даже несколько раз в той преисподней бывал, теперь уж и не упомнить зачем. Виденное там вызывало у него отвращение — но у Ордена на галерных веслах сидели преступники, пираты и еретики-иноверцы. И каким бы убогим ни было положение гребцов на христианских галерах, оно все же не шло в сравнение с их ужасающими условиями здесь, на корсарском галиоте. Безмолвная ярость разбирала Томаса при мысли об извергах-магометанах, жгучее желание стереть их с лица земли, с их пророком заодно.

От раздумий Томаса отвлек тяжелый всплеск. Он обернулся: невдалеке двое скидывали с борта убитых. С трупов предварительно снимали оружие, а также все, что так или иначе можно сбыть на одном из рынков Мальты. Еще двое стерегли сборище раненых пленников, в угрюмом молчании сидящих у задней мачты. При взгляде на них сердце у Томаса закаменело. Толкнувшись от фальшборта, он размашисто пошагал к ним, взмахом руки велев по пути нескольким солдатам идти следом. Перед пленниками он остановился, гневно их озирая. Пленных было десятка два; кое у кого на поясе или на перевязи все еще висели пустые ножны. Раны были наспех перемотаны чем попало — неглубокие, неопасные, во всяком случае такие, что не помешают грести внизу на скамьях.

— Главарей оставить здесь, — бесстрастным голосом распорядился Томас. — Остальных — вниз, на весла.

Солдаты рассортировали пленных. Большинство были отведены к люку, но некоторые остались сидеть у мачты. Томас, прежде чем заговорить, еще какое-то время их оглядывал.

— Прикончить, — произнес он наконец. — Всех. А трупы за борт.

Один из караульщиков, переглянувшись со своим напарником, неловко переступил с ноги на ногу.

— Сир, — откашлявшись, подал он голос, — но за знатных выкуп дают. Причем хороший.

Томас, чуя в руке гневливую дрожь, сжал ее в кулак:

— Я кому сказал: предать смерти! Выполнять!

За спиной послышались шаги, и между пленными и Томасом ступил Оливер Стокли.

— В чем дело, друг мой? Знатных убивать нельзя. Они наши пленники.

— Прежде всего они враги, — сглотнув, горько сказал Томас. — Османы. Иноверцы.

— Все одно, Божьи создания, — стоял на своем Стокли, — даже если спутались с ложной верой. Мы приняли их сдачу и не можем вот так взять и забить этих людей как скот. Это противоречит понятиям благородства.

— Благородства, говоришь? — Томас зловеще улыбнулся. — В войне против турок ему не место. Смерть — вот то, чего они заслуживают.

— Ты не можешь…

Томас нетерпеливым взмахом осек приятеля:

— По-моему, мы теряем время. Галиот должен быть уже в пути, а мы все возимся. Первым делом надо избавиться от этой… нечисти.

Он вынул меч и, прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, пронзил им ближайшего из корсаров — безбородого юношу, совсем еще отрока, в одеянии тонкого шитья. Тот с резким вдохом оступился и упал на палубу, а на белом хлопке пошло разрастаться багровое пятно. Одной рукой юноша слабо скреб палубу, другой тщетно пытаясь зажать маковым цветом алеющую рану. Томас стоял над ним, ослепленный дурной жаждой убивать. Юного корсара он ударил еще раз, на этот раз по горлу, едва не отрубив при этом голову.

— А ну, выполнять приказ! — рявкнул он, оборачиваясь к подчиненным. — Всех на тот свет! Ты первый. — Он указал на одного из караульщиков. — Приступай.

Солдат с несколько растерянным видом ткнул пикой в грудь соседнего корсара. Остальные пираты зашлись разноязыкими взываниями о пощаде — на французском, испанском, иных незнакомых наречиях. С расправой над первыми двумя в дело вступили остальные солдаты. Томас отошел в сторону, где сейчас стоял и ошалело взирал на эту жутковатую сцену Стокли. Губы его кривились от ужаса и отвращения.

— Неправедно, — как завороженный приговаривал он, покачивая головой. — Неправое деяние. Так нельзя.

— В таком случае тебе, быть может, стоит пересмотреть свою принадлежность к Ордену. — Томас с пожатием плеч отвернулся от кровавого действа, которое уже подходило к концу. — Проследи, чтобы тела наших проводили честь по чести.

На носовую часть галиота Томас шел в странном бесчувствии. Не было, вопреки ожиданию, отрадной облегченности, спада напряжения, что скапливалось на протяжении схватки, а затем еще в трюме. А было лишь холодное оцепенение. Потеки крови на палубе, разбросанное вокруг оружие — все это смотрелось под стать сценической декорации, а припоминания эпизодов стычки — летучими образами без всякого заряда эмоций, раскаяния и даже, если откровенно, намека на победу. Единственно, что ощущалось, это что он, Томас, жив, а его товарищи одержали маленькую победу — незначительную, не более чем комариный укол османскому могуществу, довлеющему над этим морем, гнетущему приграничные с ним земли в непостижимо упорном, мрачном стремлении подмять их под свое господство, насадить владычество ислама. И длиться этому вовеки. Быть крови великой, и гибнуть людям — от клинка ли, от голода или от истощения в оковах за веслами галер, бороздящих это неспокойное море. Детей все так же будут угонять в рабство, женщин — в дома терпимости, или же обращать в магометанство, чтобы затем посылать войною на тех, кто им когда-то приходился родней. А рыцари-иоанниты и те, кто на их стороне, будут неминуемо с этим бороться. И так без конца — меч и ятаган, сцепленные в нескончаемом кровавом поединке, награда в котором измеряется лишь глубиной страдания, выпадающего на долю человека.

19

Мориски — в Испании и Португалии мусульмане, официально (как правило, насильно) принявшие христианство, а также их потомки. Причислялись к низкостатусному сословию новых христиан.