Страница 5 из 21
— Ждать команды! — одернул его Томас.
Пушкарь нерешительно оглянулся, и в этот момент нос галиота полыхнул бледно-дымными вспышками — сначала один порт, а следом другой. Воздух вокруг взорвался треском металла о дерево, звоном металла о металл. Смело́ нескольких арбалетчиков, а с ними почти всю обслугу левой кулеврины. Томасу что-то прилетело и отскочило от кирасы, ударив так, что он едва удержался на ногах. После секундной тишины палубу огласили крики и стоны раненых. Рыцарь мельком оглядел себя: ничего, цел и невредим. Обернувшись, он увидел, что у Стокли рука прижата к щеке, а из-под латной перчатки на надраенную сталь воротника струится кровь.
— Я ранен, — потрясенно выговорил он. — Ранен.
Томас отвел его руку; щека под перчаткой была выщерблена.
— Рана несерьезная. Жить будешь.
На палубе полегло человек с дюжину, не меньше. Тут поднял свой фитиль канонир второй кулеврины, и палуба в грохочущем сполохе содрогнулась так, что всех подбросило, в том числе и лежачих. Весь перед галеры заволокло дымом. Заметив в руке сраженного канонира фитиль, Томас сбегал за ним и, присев возле орудия, дождался, когда сквозь дым проступило корсарское судно, совсем уже вблизи. Времени было ровно столько, чтобы поднести тлеющий фитиль к затравочному отверстию. Палуба вновь колыхнулась, выпуская смертоносный заряд железа в самое лицо врагу.
— Весла на борт! — донесся с кормы властный крик ла Валетта. — Лево руля, до упора!
Гребцы моментально навалились на весла и, когда те поднялись из воды, стали втаскивать их внутрь; в это время руль, встав наискось, отвел нос галеры от прямого столкновения с галиотом, и удар бортами вышел вскользь, плашмя, со стонущим скрежетом. Весла с обеих сторон оказались втянуты еще не все, и те из них, что попали под удар, сломились длинной продольной щепой.
А с юта,[14] еще не дождавшись полной остановки «Быстрой лани», уже летел с воздетым мечом капитан Жан Паризо де ла Валетт, спеша возглавить отряд воинства, впереди которого его ждали Томас и остальные рыцари. Оглядев стальным взглядом свою готовую к броску Христову братию, он указал клинком на вражеский фальшборт.[15]
— Сыны мои, братья! За Господа нашего и Святого Иоанна!
Глава 3
Вскочив на леерную балку, ла Валетт ловко перемахнул через узкий промежуток меж двумя бортами и спрыгнул на неприятельскую палубу. Кое-кто из команды уже перебрасывал с борта на борт абордажные крючья, сводя оба судна вместе.
Томас, сжимая в одной руке копье, во весь голос подхватил клич капитана и вслед за ним перемахнул с палубы на палубу. Рыцарь-ветеран уже выскочил на середину корсарской палубы; его длинный меч сверкал зловещей дугой, отгоняя врага и одновременно высвобождая место для тех, кто идет следом. С обеих сторон раздалась беспорядочная трескотня аркебуз, которые стрелки после выстрела тут же откидывали в сторону, выхватывая для дальнейшего боя ятаганы. Спрыгнув на палубу, Томас быстро огляделся и кинулся на угрозу, что была ближе всех: рослый, угольно-черный сарацин в чалме, заросший до глаз бородой. Одна его рука размахивала тяжелым ятаганом, другая держала небольшой круглый щит из меди. Сарацин проворно набросился на Томаса, взмахом клинка сходу отбив стальное острие его копья. Рыцарь, давая острию упасть, тем не менее улучил момент, чтобы из-под клинка ткнуть им в неприятельскую грудь, скрытую под долгополым одеянием.
Корсар вовремя подставил щит и оттеснил им острие, успевшее лишь надорвать складку одежды. Тогда Томас, отдернув копье, ткнул им снова, ложным выпадом удержав врага на месте. Краем глаза он видел, как меч ла Валетта обрушился на чей-то череп, взметнув фонтан крови. На другой стороне вдоль фальшборта бросок возглавлял Стокли. Томас с черным корсаром оказались как бы на пятачке, словно их поединок был сценическим действом.
Внезапно пират с воплем бросился вперед, резким взмахом ятагана сшибая копье острием вниз. Одновременно с этим он щитом огрел Томаса по кирасе, но тот устоял, поскольку удар смягчился плотным гамбизоном;[16] воин же в ответ, сжав правую руку в кулак, заехал боевой рукавицей сарацину по носу. Под ее пластинками негромко хрустнули носовые хрящи. Корсар со звериным рыком боли и ярости снова выбросил вперед щит, отбросив им Томаса назад, и неистово замахнулся ятаганом, думая сразить нечестивца.
Томас предугадал этот выпад — кривая дуга стали, призрачным сполохом мелькнувшая на рассветном солнце, — и метнулся вбок. Ятаган, шелестнув совсем рядом, глухо тукнулся в палубу. Прежде чем корсар успел выпрямиться, рыцарь коварным образом ткнул его. Острие угодило сарацину в плечо и сбило с ног. Он тяжело опрокинулся на спину, и тут Томас ударил его снова, в грудь, под самую ключицу. Прорвав одежду, острие, как по маслу, вошло корсару глубоко в тело. Черное, как головня, лицо исказилось, взгляд выпученных глаз окаменел. Руки безвольно замерли на ране, из которой по складкам белой ткани вольно заструилась кровь.
Уперев ногу пирату в грудь, Томас выдернул острие, чутко озираясь в готовности нанести очередной удар. Видно было, как ла Валетт с отрядом людей пробивается к корме, где сейчас стоял предводитель корсаров со своими подручными, полными решимости отдать свою жизнь задорого. В другой стороне Стокли в компании с кем-то завладел передней палубой и сейчас расправлялся там с орудийной обслугой. В прочих местах палуба представляла собой хаотичное поле боя. Прочность доспехов рыцарей и наемников давала им неоспоримое преимущество. Магометанам фанатичная вера в своего пророка придавала свирепой храбрости, но это, пожалуй, и все. От стальных кирас и лат их ятаганы отскакивали без урона; исключение составлял разве что удачный удар в сочленение доспеха или по лицу. Иными словами, христиан пала всего лишь горстка, остальные же с беспощадной неуклонностью прорубались сквозь басурман, грозя рано или поздно посечь их всех.
Однако кое-кто из врагов все еще являл собой серьезную опасность.
Томас присмотрел себе одного рослого, поджарого, хорошо вооруженного воина с крупным щитом и ятаганом с золотой насечкой, стоящего, судя по всему, на страже у люка, что ведет в трюм галиота. В ногах у воина лежало простертое тело; белый крест на красном балахоне указывал на рыцарское сословие. Воин-корсар с глумливой улыбкой поднял свой кривой клинок так, чтобы Томас видел его обагренное лезвие. Колкость пришлось проигнорировать. Был этот корсар светлокож — вероятно, из тех, кого османы в свое время ребенком забрали из семьи на Балканах, вывезли к себе и взрастили в магометанстве, вроде печально известных янычар, составляющих костяк султанского войска. Черный лакированный шлем его украшал плюмаж из черного конского волоса; лоснисто-черными были и защитные пластины на кафтане с подбоем. Белесый шрам на щеке свидетельствовал об опытности этого воина — как, впрочем, и о том, что кому-то из врагов все же удалось до него дотянуться. Выставив острие копья, Томас подобрался и сделал ложный выпад в сторону его лица. Тот даже не моргнул, а лишь насмешливо качнул головой.
— Ну ладно, — процедил Томас. — А как тебе это?
Он пружинисто скакнул, всем своим весом налегая на копье. Но противник с изящным проворством отступил в сторону и ярко блеснувшим концом клинка ударил Томаса по голове сбоку — тот едва успел пригнуться, а в голове от удара звонко тенькнуло и поплыло. Спасла округлость стального шлема, по которой скользнуло лезвие. Рыцарь отскочил, встряхнул головой и принялся махать копьем из стороны в сторону, чтобы отпугнуть воина. Но не тут-то было: ухмылка на губах у того переросла в оскал, и он шагнул вперед, рубя воздух такими быстрыми движениями, что не уследить глазами. Не убоялся и Томас, резко перехватив свое копье как угломер, которым мальчишкой пользовался у себя в Англии. Силы и ловкости в его теле было не меньше, чем в любом, кого с детства готовили в рыцари; на это он сейчас, в мгновение броска, и уповал.
14
Ют — кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы.
15
Фальшборт — ограждение по краям наружной палубы судна.
16
Гамбизон — длинный (до колена) стеганый поддоспешник. Надевался под кольчугу, но мог использоваться и как отдельный доспех более бедными воинами.