Мотив убийства

Я пошел к входу, думая, что меня остановит привратник, но никого там не было. Я спокойно вошел и быстро поравнялся с кучкой людей, суетившихся возле прожекторов. Ослепленный светом, я обо что-то споткнулся и упал второй раз за полчаса. Я был взбешен.

– Там какой-то идиот завалился на тропинке, – сообщил возмущенный голос.

– Извините, – сказал я, вставая на ноги и уворачиваясь от типа, желающего мне помочь (господи, я же еще не старик!).

Я объяснил, что мне нужен Лысенко. В этот момент из дома кто-то громко спросил, все ли готово. Все ответили «да», включая моего собеседника, взявшего меня под локоть и подтолкнувшего в тень между двумя кустами.

– Стойте здесь и не двигайтесь. Подождите.

Он оставил меня стоять и помчался к таинственному предмету.

Из открытой двери виллы выбежал высокий тип в темном костюме и полосатом бело-голубом галстуке, пересек террасу и прыгнул на гравий метрах в десяти от дома, где толпились люди. Мне не очень хорошо было видно, что происходит, и еще меньше понятно. Послышались различные романтические крики типа «мотор», «снимаю» и другие, затем из дома вышла девушка и устремилась на террасу. На ней был прозрачный пеньюар, а под ним красные трусы. У нее были пышные формы и баранье лицо. Высокий тип продолжал что-то ей кричать.

– Пройди вперед! Не так быстро! Оглянись! Ты встревожена! Ты дрожишь! Ты подносишь руку к горлу, всматриваясь в темноту! Вот так... Теперь зови его!

– Фабрис? – позвала девушка скрипучим голосом.

Никто не ответил.

– Хлоп! – крикнул высокий тип через некоторое время.

Девушка вскрикнула и поднесла руки к своей пышной груди. Я испытал шок, увидев, как между ее пальцев течет кровь. Она очень неловко упала вперед, на матрац.

– Стоп, – скомандовал высокий тип, и несколько голосов крикнули, что это было хорошо. Свет прожекторов убавили, и все вдруг разом заговорили и закурили. Мертвая встала и убежала в дом. Прежде чем исчезнуть, она чихнула.

– Бордель, – сказала она, – сдохнуть можно.

Я решил подойти к высокому типу, стараясь не запутаться в электропроводах.

– Месье Лысенко? – спросил я.

– В чем дело?

В его руке были листы бумаги, я думаю, сценария.

– Приготовьте мне кадр тридцать шесть, – приказал он своему окружению, прежде чем я ответил ему.

– Вы можете уделить мне минуту? – спросил я. – Я представляю брата Гризельды Запата.

– Бедная крошка, – бросил на ходу Лысенко. – Какой ужасный конец. Мы очень любили ее. Пойдемте.

Одним прыжком он оказался на террасе. Она сантиметров на пятьдесят возвышалась над уровнем парка, и мне пришлось опереться на руку, чтобы взобраться на нее. Лысенко широким шагом уже входил в дом. Я поспешил за ним.

Мы пересекли салон, опутанный проводами, в котором жертва предыдущей сцены, закутанная в твидовое пальто, пила горячее вино в обществе двухметрового черного гиганта.

– Через четверть часа снимем кадр номер тридцать восемь, – объявил им Лысенко на ходу.

Я шел за ним по узкой лестнице, ведущей в коридор второго этажа. В коридоре он открыл дверь в кабинет, в котором повсюду валялись листы бумаги. Лысенко закрыл дверь, и я обернулся как раз вовремя, чтобы получить сильный удар в челюсть.

Я отлетел к стене и стукнулся головой.

– Ну, подлец? – сказал Лысенко, идя на меня. – Пришел меня шантажировать?

Ему было лет сорок, и он был весь вылеплен из мышц и костей при росте примерно метр восемьдесят. У него был здоровый цвет лица, коротко остриженные волосы, квадратная челюсть и руки-кувалды, которыми он хотел разворотить мне челюсть. Я достал свою шариковую ручку.

– Не подходите, или я всажу вам ее в глаз, – сказал я.

Он собирался размазать меня по стене, но заколебался, так как я истошно завопил.

– О каком шантаже вы говорите? – спросил я более твердо.

Он переминался с ноги на ногу, ударяя кулаком по ладони другой руки. Вена на его виске подергивалась. Он с трудом сдерживался, чтобы не превратить меня в студень. Я достал левой рукой свой бумажник и бросил его на стол.

– Посмотрите, – сказал я. – А потом я уберу карандаш, а вы спрячете свои клешни, и мы сможем спокойно поговорить.

Он осмотрел содержимое бумажника и успокоился. Потом сел за стол и положил мой бумажник на его край. Открыв стол, он достал оттуда две рюмки, графин и коробку сигар. Быстро выпил рюмку, видимо чтобы успокоить свои нервы, затем плеснул в другую рюмку и снова в свою.

– Начнем сначала, – сказал он. – И извините меня. Когда я снимаю, становлюсь очень нервным. Ведь я артист...

Я кивнул. Он так же походил на артиста, как парашютист на десантника. Я отошел от стены. Моя челюсть посылала болевые сигналы в мозг и плечи.

– О каком шантаже вы говорите? – повторил я, ногой пододвигая к себе стул.

Я сел. Он протянул мне рюмку. Я обмакнул губы – это был «Арманьяк». От него у меня голова не пройдет.

– Забудьте об этом, – сказал он. – Что вас сюда привело? Вы сказали, что представляете брата Гризельды Запата?

Я ответил, что да, и что я пытаюсь расследовать убийство, и что меня интересует, что он думает обо всем этом. Он вознес руки к небу.

– Что я думаю, месье... э-э... Тарпон? Но я ничего не думаю. Я честный коммерсант и занимаюсь своим делом.

Он посмотрел на часы.

– Мне бы хотелось вам помочь, – сказал он. – Но, к сожалению...

– Нет, – перебил я. – Вам просто на это наплевать.

Он рассмеялся. Затем спросил, глядя на меня:

– Вы частный детектив? Наверное, это не слишком романтично?

– Не слишком, – подтвердил я.

– Но у меня кое-что найдется для вас, черт побери!

Он продолжал смеяться. Ему было весело. Он наклонился, чтобы поднять кейс, стоящий у ножки стола. Положив его перед собой на стол, он открыл его, достал конверт, из которого вынул снимок и письмо, и протянул их мне.

Фото было размером шестнадцать на двадцать три и сложено пополам, чтобы уместилось в конверте. На снимке без труда можно было узнать продюсера-режиссера и крашеную блондинку. Это была живая Гризельда Запата и не менее живой Лысенко, которые в голом виде предавались плотскому греху весьма странным образом, а именно при посредничестве кровати с балдахином и трапеции.

– Прочитайте письмо, – сказал Лысенко.

Я быстро отложил снимок и взглянул на отпечатанный на машинке текст без даты и подписи:

Грязная свинья. Снимок, который я тебе посылаю, говорит о том, что мне известны твои гнусные пороки. Хотел бы ты, чтобы он появился на первых страницах газет, либо ты предпочитаешь, чтобы его получила твоя жена? Мне все известно о тебе, грязный мерзавец. Ты должен искупить вину. Во-первых, ты должен прекратить свои мерзости. Во-вторых, ты должен взять в банке миллион старых франков и завтра, в четверг, в шестнадцать часов ты приедешь на своей машине на вокзал Монпарнас и положишь деньги в автоматическую камеру хранения, ключ к ящику которой я прилагаю. В шестнадцать часов ровно. За тобой будет установлена слежка. Не пытайся уйти от своей СУДЬБЫ, но ИСКУПИ ВИНУ, МРАЗЬ, и ты будешь прощен, а негатив уничтожен. Я ПЛЮЮ В ТЕБЯ.

– Вот ключ, – сказал Лысенко, когда я оторвал глаза от письма, и подкинул его на своей ладони. – Теперь вы понимаете, – добавил он, – это письмо взбесило меня. И тут еще моя секретарша сообщает мне, что со мной хочет встретиться какой-то тип, который угрожает скандалом.

– Вам не стоило мне это показывать, – сказал я. – Вы слишком доверчивы.

Он рассмеялся.

– Да мне плевать на это! Я сплю с девочками? Ну и что? Только кретин может думать, что меня можно этим шантажировать.

– У вас могут быть неприятности с женой, – сказал я.

Он снова рассмеялся.

– Этот дурак даже не навел справки о моей личной жизни. Я развелся шесть лет назад. «Мне все о тебе известно»! Не смешите меня.

И он снова рассмеялся.

– Когда вы это получили? – спросил я, когда он прекратил смеяться.

– Только что. В моем кабинете, по пневматической почте.