На руинах

– Тихо, тихо! – Анвар покачивал ее, прижав к себе, как маленького ребенка, не пытаясь возражать или убеждать. Зачем говорить что-то человеку, который и без слов понимает твои мысли?

– Из-за этого я не хочу детей – они унаследуют от меня мою проклятую способность, она будет усиливаться из поколения в поколение. Ведь именно так я была запрограммирована.

«Я не могу без тебя жить, пусть все будет так, как ты хочешь. На свете много брошенных детей, мы усыновим маленькую девочку и вместе ее воспитаем. Я куплю ей говорящую куклу, а тебе – французскую тушь, которая не мажется от слез».

Вслух он не произнес ни слова. Всхлипнув в последний раз, Таня шмыгнула носом и вытерла ладонью слезы, окончательно размазав тушь по лицу, а потом обняла Анвара и прижалась к нему всем телом.

– Ладно-ладно, глупенький, раз ты так уж сильно не можешь без меня жить, я за тебя выйду. Хорошо, можешь купить мне французскую тушь, которая не мажется от слез.

В воскресенье утром, когда Дианка с Лизой готовили завтрак, тихо обсуждая текущие события, сонный Тимур, зевая, вышел на кухню и удивленно воззрился на собранную швейную машинку.

– Анвар что, всю ночь ее ремонтировал? Ничего себе! А где он?

– Он всю ночь ремонтировал, а теперь лег спать. Садись завтракать, Тима.

– Где он лег, если диван не раздвинут?

– Тима, садись, пожалуйста, – мягко, но настойчиво повторила Лиза. Подтолкнув брата к столу, она поставила перед ним тарелку с кашей, – Анвар у Тани, они еще спят, не шуми.

– У Тани? – с обиженным видом Тимур плюхнулся на табурет. – С какой это стати вы постелили Анвару в комнате Тани? Он же, когда приезжает, всегда спит v меня на диване!

– Тима, ты как ребенок, – вздохнула Дианка, – все-то тебе надо объяснять. Анвар и Таня давно друг друга любят, это только ты никогда ничего не замечаешь.

Вытаращив глаза, Тимур перевел взгляд с одной сестры на другую, покраснел и смущенно поскреб затылок.

– Дела! Надо же!

– Тимочка, только не таращи на них глаза, когда они выйдут к завтраку, пожалуйста, будь тактичным, хорошо? – поучала брата Лиза. – И не задавай вопросов типа: «Ну, как вам вместе спалось?»

– Делай вид, что ты ничего не замечаешь, ладно? – вторила сестре Дианка.

– Очень умные, да? Не надо учить, сами не орите, а я и так все понимаю, – прошипел он.

– Оставьте парня, девочки, пусть таращит глаза и задает вопросы, сколько хочет, ничего страшного, – весело сказал Анвар, открывая дверь кухни и пропуская Таню вперед, – через месяц наша с Таней свадьба!

Легкое смущение ушло, за столом стало весело, девчонки хором затараторили, обсуждая будущее мероприятие:

– Тань, а где вы будете регистрироваться – во дворце или ЗАГСе? Свадьбу в ресторане будем отмечать или здесь? Сколько гостей пригласим? А мама и дядя Сережа приедут?

– Нет, – твердо ответила Таня. – Гостей и ресторанов не будет, свадеб и дворцов тоже. Мы зарегистрируемся в ЗАГСе, потом я вам куплю по мороженому. И все.

Лица Дианки и Лизы вытянулись, выразив искреннее разочарование. Анвар улыбнулся.

– Ладно, девчонки, выше нос! Сейчас просто нет времени – у меня в январе защита диплома, потом надо готовиться к экзаменам в аспирантуру. Ничего страшного, летом в совхозе закатим пир на весь мир. Да, Та-нюша?

Отведя глаза, она замешкалась с ответом – каждая поездка в совхоз «Знамя Октября» стоила ей невероятного нервного напряжения. Одной из причин этого была Фируза, третья жена Рустэма Гаджиева. Первый год после гибели сына она провела в Тбилиси у его вдовы, своей невестки Айгуль, но после окончания срока траура Зураб, дядя Айгуль, решил, что племяннице хватит скорбеть по неверному супругу. Он познакомил Айгуль с уважаемым, хотя и не очень молодым человеком – тоже вдовцом, – и через полгода сыграли свадьбу. В семье молодоженов бывшая свекровь оказалась лишней – ей на это не просто намекнули, а сказали открытым текстом.

Поначалу разобиженная Фируза устроилась работать дворником и переехала в служебное помещение – все тот же дядя Зураб любезно позаботился, чтобы его родственнице предоставили жилплощадь для проживания, – но мести душные тбилисские улицы оказалось ей не по душе. И, оставив метлу, в восемьдесят втором году Фируза вернулась в совхоз, хотя прежде обещала, что нога ее не ступит туда, где похоронена убийца сына. Правда, в свой старый дом, где был убит Ильдерим, у нее так и не хватило духа войти – третья жена Рустэма Гаджиева поселилась в бывшем доме Ильдерима и Айгуль.

Сам Рустэм, казалось, даже не заметил возвращения Фирузы, ни разу с ней не заговорил, глазом не повел в ее сторону, но она сумела примириться с дочерью и быстро восстановила прежний авторитет среди односельчан. К ее повествованиям о жизни своего замечательного мужа, «великого» Рустэма Гаджиева, прибавились рассказы об ученой дочери Халиде, втором зяте-профессоре и живущем в Москве внуке Тимуре – таком умном, что «профессора из университета сами просили его поступить к ним учиться».

Однако основным в репертуаре Фирузы было воспоминание о «злой ведьме», Наталье, сгубившей ее сына Ильдерима, при этом она не скупилась на злые реплики и колкости в адрес Тани. Третья жена Рустэма Гаджиева сама не могла понять, что ею руководит – неприязнь к дочери убийцы или ужас, испытанный в тот день, когда четырнадцатилетняя девочка так верно отгадала ее потаенные мысли. Во время своего последнего пребывания в совхозе Таню измучил рой неприятных ощущений и мыслей окружающих.

«Хорошо, что она не так часто сюда приезжает – неспокойно ее видеть, нет ли на ней какого проклятия?»

«Как бы какого несчастья не принесла».

«На мать непохожа, но кто знает – яблочко от яблони недалеко падает».

«В столице они, известно, все такие».

«Халида с Сергеем сейчас хорошо живут, спокойно, им, наверное, неприятно ее видеть – лишнее напоминание».

«Сергей, отец, конечно, ничего не поделаешь, но лучше бы ей сюда не приезжать».

В последний раз Таня гостила в совхозе в восемьдесят четвертом и тогда же твердо решила, что больше ногой сюда не ступит. Однако с тех пор прошло почти четыре года, разговоры и сплетни Фирузы должны были всем порядком приесться, а подробности событий далекого восьмидесятого постепенно стирались из людской памяти. Немного поколебавшись, она ответила Анвару:

– Посмотрим.

Девочки повеселели, практичная Лиза сразу решила обсудить детали.

– Таня ведь не поедет в общежитие к Анвару, так? Значит, Анвар должен жить у нас и тогда, наверное, лучше будет перенести в Танину комнату широкую кровать папы и мамы.

– Зачем? – изумился Тимур. – Кровать-то тут причем?

Дианка возвела глаза к небу и вздохнула.

– Тимка, ты безнадежен.

– Тимочка, какой же ты у нас еще глупенький, – ласково и ехидно подхватила Лиза.

– Почему это? A-а, ну да, понял! Ой, я козел!

Он сконфузился и покраснел, щеки Тани тоже слегка порозовели, а Анвар рассмеялся и хлопнул брата по плечу.

– Все нормально, братишка, выше нос. Не надо ничего переносить, пока мы снимем квартиру, а там будет видно.

Глава вторая

…Голод… Страдание… Мысль… Мы живы? Кто мы? Мы возрождаемся… Память…где наша память? Голод, всегда голод…

Таня зажала ладонями уши, покачнулась, как от удара – ЭТО пришло внезапно, постепенно набирало мощь, и потоком врывалось в сознание.

…Память, возвращается, но мучает голод. Лишь живой Белок может его насытить…

Она едва не проехала свою станцию, но едва вышла из электрички, как поток мыслей возобновился и был столь силен, что чуть не заставил ее застонать от боли.

… Те, кто еще дремлет, очнитесь для нового существования! Чем больше нас, тем могущественнее Новый Разум. Катастрофа убила Разум наших предков, мы выжили, но слишком мало Белка. Голод…

Остановившись, Таня ждала, но ЭТО ушло и больше не возвращалось. Навстречу шагал Анвар – когда она возвращалась из института поздно, он встречал ее на станции. Мела метель, и у Тани мелькнула мысль, что к утру дверь их маленького домика будет завалена снегом – квартиру Анвару найти не удалось, и они сняли частный домик без удобств на окраине Москвы. Вечером, пока муж грел ужин, она, достав чистую тетрадь, начала записывать сохранившиеся в памяти обрывки фраз, и внезапно в мозг ее опять словно что-то ударило.