Создатели Империи

Только если мы будем это учитывать, мы сможем понять личность и деяния Александра. Этот человек вышел на сцену политической истории будучи представителем полуварварского, с точки зрения греков, племени, с сердцем, раздираемым страстями и амбициями, о которых мы уже говорили, заряженный колоссальной и неудержимой энергией; у него не было недостатка в средствах, чтобы ступить на тот путь, который указывала ему его натура. Желание завоевать Азию в гигантском единоборстве с Ахеменидами, чтобы вместо них занять трон в Сузах, не было следствием ни трезво-рационалистических соображений, которые оправдывали бы подобный образ действий македонскими интересами, ни идей того рода, которые приписывают Александру Дройзен и его последователи. Оно коренилось в конечном счете в воле к великим и славным деяниям и в его стремлении, почти непостижимом в своей безудержности, если мы посмотрим на него не как историки, добиться этими деяниями власти и положения, каких не имел еще ни один смертный.

И в последующие годы у этого человека постоянно выходят на первый план подобные неожиданные эмоции, становясь решающими мотивами его действий. Во многих случаях они оказывались достаточно сильными, чтобы Александр принимал решения большой важности вопреки требованиям рассудка. Лучший пример тому — то самое решение о походе через Гедрозийскую пустыню, возникшее из спонтанного желания вступить в состязание с Киром и Семирамидой; но и на Гифасисе внезапная потребность восторжествовала над рациональным пониманием, ибо каждому трезвомыслящему человеку должно было быть ясно (если отвлечься от вопроса, необходимо или только желательно, с точки зрения персидских интересов, завоевание Индии), что о длительном владычестве над центром Индии из Суз или даже Вавилона при тогдашних обстоятельствах не могло быть и речи — и действительно, даже сохранение владычества над завоеванными областями Индии после смерти Александра оказалось невозможным. Вспомним последний великий военный проект Александра: для империи не было никакой необходимости завоевывать Аравию, и все было против направления огромной армии по суше и по морю в области, простое разведывание которых с самого начала потерпело провал. Но и на этот раз победило страстное желание власти и славы и желание показать свое всемогущество тем народам, которые еще отваживались не почитать его.

Источники сообщают о последнем периоде жизни Александра: царь во время подготовки к арабскому походу из Вавилона спустился по Евфрату, чтобы осмотреть старый канал Паллакоттас, который больше не отвечал своей цели — во время наводнений отводить воду Евфрата, и тут же, на месте, дал распоряжения о необходимых строительных изменениях. В высшей степени характерная ситуация: он сразу ясно понял, в чем дело, и принял незамедлительные меры, которые имели огромное значение для блага страны и ее жителей, но он сделал это как бы походя, ибо подобные вещи значили для него, в сущности, очень мало — по сравнению с акциями, которые сулили ему новую славу и дальнейшее приумножение власти и владений в новых, до сих пор не известных мирах. Почти символично воспринимается в этом аспекте то, что о важнейших и чреватых последствиями мерах Александра в области экономики, введении аттического стандарта валюты для царской чеканки монет и использования для чеканки золотых и серебряных сокровищ Ахеменидов, сообщается будто мимоходом, и поэтому мы даже не можем точно сказать, когда и как они были приняты.

Огромные успехи действий Александра могут остаться непонятыми, если не учитывать, что с могучими страстями, стремлениями и спонтанными страстными желаниями, которые заставляли этого человека штурмовать известные и неизвестные страны Востока, сочетались гениальные дарования и колоссальная сила духа. Великий гений Александра проявляется прежде всего там, где он при создавшихся обстоятельствах может развернуться с наибольшим блеском — в области военного искусства. Разумеется, как стратег и тактик, как и все полководцы до и после него, Александр опирается на существовавшие достижения и изобретения, использовав, например, Эпаменидову концепцию «косого клина» и некоторые идеи своего отца Филиппа, но на все это богатство идей, заимствованных из прошлого, он новыми собственными концепциями сразу же накладывал печать своего гения. Его умение в великих битвах против персов и индусов отвечать на операции осмотрительного противника и его почти всегда численное превосходство особыми и совершенно новыми тактическими мерами; далее, то, как он в конце своей жизни создал из тяжеловооруженных воинов и лучников совершенно новые тактические единицы, — действительно свидетельствует о творческом даре, который в области военного искусства античности встречался лишь у Ганнибала и Цезаря. Однако сравнение с этими полководцами сразу же показывает особое значение эмоций в деятельности Александра. Ни Ганнибал, ни Цезарь ни в коей мере не были только людьми рассудка (ненависть к римлянам была у Ганнибала таким же определяющим фактором, как у Цезаря — стремление к единоличной власти в Риме), однако они как полководцы вряд ли позволили бы себе увлечься действиями, которые в случае успеха сулили славу у современников и потомков, но с трезвой военной точки зрения были недопустимы. Иначе — Александр. Традиция передает истории о том, как Парменион перед крупными сражениями направлял своему царю глубокообоснованные, дельные предложения и предостережения, но Александр отвергал их, приводя не объективные контраргументы, а довод, что они несовместимы со славой его и македонян. Во всех сражениях, особенно при штурме вражеских укреплений, Александр подвергал себя огромной опасности, причем его явно привлекало в самом центре боя демонстрировать свое мужество и своими славными подвигами превзойти мифические, хотя для него, возможно, и реальные образцы или, по крайней мере, стать вровень с ними. Цезарь тоже не боялся в битвах подвергать себя риску, но лишь тогда, когда личным вмешательством в ход сражения было необходимо преодолеть критическую ситуацию. Цезаря и Ганнибала не надо было учить тому, что в задачи полководца не входит выставлять себя героем и бросать вызов смерти в бою один на один, не задумываясь о судьбе армии; у Александра же подобные упреки его соратников наталкивались на резкое сопротивление.

Характерным для литературы, посвященной Александру, и сегодня, и в прежние времена является то, что вышеописанная точка зрения остается практически без внимания и даже делаются попытки искоренить любые рассуждения, которые могли бы принизить славу Александра. Показательным примером может служить попытка бывшего английского генерала, военного историка Фуллера представить поведение Александра после битвы при Иссе или, точнее, после взятия Тира, как единственно правильное, казалось бы, со здравой точки зрения стратегии. Конкретнее, речь шла о том, правильно ли со стратегической точки зрения поступил Александр, предоставив своему противнику Дарию достаточно времени на мобилизацию все еще больших сил Персидского царства для новой военной кампании, вместо того чтобы помешать ему ценой быстрого преследования и занятия центров империи Ахеменидов. Нет, считает Фуллер в своей работе об Александре-полководце (1958 год), слишком раннее преследование Дария походило бы на охоту за дикими гусями, а поскольку тогда, то есть до создания Дарием новой армии, не было ничего, что можно было бы преследовать и разрушить, то совершенно логично, что Александр вначале отправился в Египет. Странная логика высокого военного чина и заслуженного полководца…

Оценить Александра — государственного деятеля еще сложнее, поскольку все, что он оставил после своей ранней смерти, было незаконченным и в ходе борьбы диадохов сохранилось мало. Новейшие исследования видят в чеканке монет из сокровищ Ахеменидов деяние особого значения, которым Александр сознательно порывал с экономической политикой своих персидских предшественников и вызвал расцвет экономической жизни всего тогдашнего мира — «великий день богатства, — как сказал уже античный писатель, — начался для тогдашнего мира, когда Александр распахнул сокровищницы Востока». И здесь Александр выглядит гениальным новатором. Однако следует спросить, правомерно ли говорить о вызванном этим распоряжением экономическом расцвете без ограничений. Имеющийся в нашем распоряжении хотя и скудный материал подтверждает то, что само по себе уже можно было ожидать: скачкообразное, огромное увеличение обращения монет привело к обесценению денег, с чем рука об руку шел, естественно, рост цен, за которым вряд ли поспевали заработки широких трудящихся масс. Чеканка монет из сокровищ Ахеменидов стала одной из причин, что в последующие десятилетия «маленький человек», по крайней мере в некоторых областях эллинского мира, был ограничен поденным заработком, не превышающим прожиточного минимума одиночки. Выдающийся знаток античной экономики М. Ростовцев, говоря о росте цен, попытался увязать их не с радикальными мероприятиями Александра, а с возросшим спросом на самые разнообразные товары. Предположим, что это так, но тогда этот возросший спрос напрямую зависел от избытка денежной массы, вызванной действиями Александра. Разумеется, оговорки подобного рода не касаются того, что сознательно проводившаяся Александром интенсификация торговых сношений (не только с помощью чеканки монет из золотых и серебряных резервов Ахеменидов, но и с помощью других мер, прежде всего принятия на себя чеканки аттических монет и основания Александрий) значительно увеличила количество тех, кто прямо или косвенно зарабатывал на торговле, и действительно стала для многих предприимчивых людей «днем богатства».