Создатели Империи

Затем Неарх в соответствии с планом продолжил свое плавание в направлении в те времена еще разделенных устий Евфрата и Тигра, а Александр в сопровождении лишь нескольких отрядов поспешил из Кармании кратчайшим путем в Персеполь, а после в Сузы.

В Сузах в честь завершения великого военного похода в Индию состоялись многочисленные состязания и другие празднества. Одно из них, ставшее политическим актом совершенно особого рода, сделалось знаменитым — так называемое массовое бракосочетание в Сузах. Честолюбивая и властная молодая царица Роксана, которая родила своему супругу год спустя после свадьбы сына (который, впрочем, умер сразу же после рождения), не смогла воспрепятствовать тому, что по прибытии в Сузы Александр, согласно восточному обычаю, взял в жены еще двух женщин, происходивших из древнего царского рода Ахеменидов: Статейру, дочь Дария III, и Парисатис, младшую дочь могучего Артаксеркса Окса, от которого Дарий некогда унаследовал персидский трон.

В тот же день Александр женил восемьдесят своих старых боевых товарищей знатного происхождения на иранках благородных кровей. Ни один из знатных македонян при дворе не был обойден; в том числе и греки, занимавшие высокое положение, как, например, Эвмен из Кардии, начальник царской канцелярии, получили азиатских супруг. Не удовлетворившись этим, Александр узаконил такие связи, в которые с азиатскими женщинами за предшествующие годы вступило более десяти тысяч македонских солдат.

Находясь в двойственном положении, как царь Македонии и «царь Азии», Александр постоянно стремился уничтожить пропасть между македонянами и греками из своего окружения, с одной стороны, и персидской знатью — с другой. Речь шла в первую очередь о том, чтобы заставить старых товарищей перестать с высокомерием смотреть на персов; преодолеть их молчаливое сопротивление естественному для «царя Азии» назначению на высокие государственные и придворные должности персов и других азиатов; сопротивление другим мерам преемника Дария III в этом же направлении. Казалось, что наилучший путь для разрешения противоречий — сочетать браком македонских аристократов со знатными иранскими женщинами, установив таким образом связи, когда можно было ожидать, что благодаря детям общей крови произойдет постепенное сглаживание противостояний.

Ни один из восьмидесяти товарищей Александра не отважился отказаться от брака с азиатской женщиной. Лишь после смерти царя стало явным, до какой степени они воспринимали этот брак как принуждение — все, за исключением Селевка, без колебаний изгнали жен, которых им пришлось взять в Сузах. Даже без этого не подлежит сомнению, что массовое бракосочетание в Сузах, как и одновременное узаконение внебрачных связей македонских солдат с азиатками также не достигло цели. Македоняне продолжали видеть в персах побежденных жителей Востока, а самих себя считать господами в азиатской империи Александра и отвергали любые меры, направленные на уравнение новых подданных с завоевателями. Когда вскоре после празднеств в Сузы прибыл отряд из тридцати тысяч молодых иранцев, которых Александр приказал подготовить и вооружить на македонский манер, чтобы включить их в свое войско в качестве нового элитного соединения, это вызвало особое неудовольствие македонских солдат и офицеров, почувствовавших угрозу своему положению. Недалеко было время, когда оппозиция Александру могла вылиться в форму открытого мятежа.

Примерно тогда же, когда состоялось большое торжество в Сузах, Александр ясно продемонстрировал эллинам метрополии двумя своими распоряжениями, что он, как и прежде, не собирается признавать свободу и автономию их общин, некогда провозглашенную на Истме Коринфском, а ожидает от них, так же как от македонян и азиатских подданных, безусловного подчинения его царственной воле.

Растущее недовольство чужим владычеством уже три года спустя после начала «панэллинской войны возмездия» против Дария III привело к восстанию греческих общин, которое без труда подавил царский наместник в Македонии Антипатр. Сам Александр за все годы своего восточного похода совершенно не занимался делами в Элладе и на известие о восстании ответил презрительным замечанием о происходящей там «мышиной возне», в то время как сам он ведет великое сражение за корону Азии. Лишь теперь, после окончания индийского похода, он обратил свои взоры к греческому миру, и эллины метрополии вскоре почувствовали это по двум указам, один из которых содержал требование в будущем почитать его как бога, тогда как второй приказал всех изгнанных вернуть в их родные города.

Требование божественных почестей само по себе значило для греков того времени значительно меньше, чем это кажется нам, людям современным. Уже на рубеже 5 и 4 веков до н. э. в отдельных ионийских общинах, которые освободил от гнета Афин спартанский полководец Лисандр, ему воздавали божественные почести. В последующие десятилетия и в других районах Греции появились аналогичные тенденции. Они были связаны с тем, что старый наивный политеизм у ведущих умов в растущей мере стал уступать место облагороженному генотеизму или монотеизму с этическим уклоном, в то время как охватывающий все более широкие круги рационализм подрывал старую веру в олимпийских богов. Были ли эти боги, в конечном счете, всего лишь людьми, которым за их заслуги в заботе о человечестве полагались божественные почести? Недалеко ушло то время, когда некий грек попытался внушить своим современникам, ссылаясь на якобы существующее свидетельство из древних времен, что это действительно так. То, что Александр свое требование божественных почестей предъявил грекам, может быть, связано с тем, что он, как теперь понятно, не рассчитывал на сопротивление этому. Все же можно предположить, что для самого Александра это значило больше, чем для его греческих современников. Для него, смотревшего на олимпийских богов все еще глазами древнего грека, который с невиданным рвением приносил жертвы этим богам, речь шла о том, что существовавшая в нем со времен пребывания в Египте вера в его телесное происхождение от бога теперь, после всех грандиозных деяний, превратилась в ощущение божественности своей натуры.

В отличие от требования божественных почестей, второе распоряжение, посланное из Суз в Элладу, должно было повлечь за собой большие практические последствия и потому значительно больше, чем первое, возбудило умы греков. Около ста тысяч политических изгнанников околачивалось в то время вокруг Эллады — люди, которые проиграли во внутренней борьбе, постоянно раздиравшей греческие общины, и потому вынужденные покинуть свой родной город. Теперь всем им царское слово обеспечивало возвращение на родину, а тем городам, которые воспротивились бы повелению царя, указ грозил военной расправой. Мы не знаем, действительно ли Александр надеялся подобными мерами установить и обеспечить внутренний мир в Элладе и сознавал ли он, что указ был глумлением над документально подтвержденными свободой и автономией греческих общин. Видимо, в самой природе этого человека было заложено стремление выступать властителем, даже по отношению к грекам, хотя они с правовой точки зрения не считались его подданными.

Уже Ахемениды имели обыкновение проводить летние месяцы не в Сузах, а в более прохладной Экбатане, и Александр после долгого пребывания в Сузах решил провести предстоящее лето 324 года до н. э. в мидийской столице. Он приказал Гефестиону вести основные силы войска к Тигру, а сам с частью македонских гвардейцев взошел на корабли флота, чтобы прежде проплыть по реке Эвлей вниз до устий Евфрата и Тигра, узреть которые его обуяло страстное желание еще в Персеполе. Затем он поднялся вверх по течению Тигра до Описа, где воссоединился с основными силами. В этом городе, в среднем течении Тигра, Александр объявил собравшимся македонским ветеранам свое решение отпустить их на старую родину, раз они уже не годны для военной службы. Воздействие этого заявления было, по-видимому, совершенно иным, чем того ожидал царь. Все кричали наперебой, что теперь, когда он их использовал и они уже изношены, он хочет от них избавиться, и пусть он лучше сразу отошлет войско домой и в будущем выходит на поле битвы со своим отцом Амоном. В величайшем возбуждении Александр спрыгивает с трибуны, сам хватает самых сильных крикунов, указывает своей свите, туда и сюда, чтобы были схвачены и другие зачинщики. Всех их, тринадцать человек, он приказывает тут же казнить, затем дает распоряжение об увольнении со службы всех македонских солдат и отправляется в свой дворец, чтобы принять новые меры в новой ситуации. Однако македоняне уже настроены иначе и в знак раскаяния слагают свое оружие перед дворцом, и Александр выходит к ним и со слезами на глазах прощает их. С богатыми подарками ветераны начинали обратный марш. Своих азиатских жен им пришлось оставить, так же как и народившихся от этих связей детей, которых Александр обещал воспитывать по-македонски и затем отослать к отцам. В общем и целом, инцидент в Описе не повлиял на политические позиции Александра, как некогда и трагическое происшествие в Мараканде; македоняне, со своей стороны, продолжали отрицательно относиться к персидским тенденциям царя.