Страница 8 из 12
Николай Гумилёв в стихотворении «Памяти Анненского» написал:
Гумилёв, благоговевший перед своим учителем, думается, оказался не прав: в прекрасную плеяду «царскосельских лебедей» влился и он сам, и его супруга Анна Ахматова, и Всеволод Рождественский, и Эрих Голлербах и многие другие талантливые поэты с трудной судьбой, пополнившие царскосельскую пушкиниану новыми стихами.
Родившийся в Царском Селе Всеволод Рождественский воспел «белый дворец в Царскосельском парке, горбатый мост, минарет, пруды…», барышень, читающих «в густой сирени царскосельских дач»… Гуляя по городу, молодой поэт вспоминает о Пушкине:
Ему слышится, будто вьюга шепчет
В круговерти метели перед молодым поэтом Иннокентием Оксеновым у ворот парка, где «литыми перспективами дубы соперничают с замыслом Растрелли», возникает видение:
Анна Ахматова очень любила город, «где лицейские гимны всё так же заздравно звучат». В Царском Селе прошли её детство и ранняя юность, первые годы семейной жизни с Николаем Гумилёвым. В 1957 году она написала: «…возьму и за Лету с собою очертанья живые моих царскосельских садов». Перу «златоустой Анны всея Руси», как назвала её Марина Цветаева, принадлежит чудесное стихотворение о Пушкине – лицеисте, создающее ощущение его живого присутствия в Царскосельском парке:
Поэт и искусствовед Эрих Голлербах, автор замечательной антологии «Город муз», сочинил цикл «Царскосельские стихи», проникнутые тоской по своему ушедшему в небытие родному дому, в котором некогда жил директор Лицея Энгельгардт и «в оны дни бывали Пушкин, Пущин», и нежной любовью к городу, где «Пушкина родилось вдохновенье и выросло в певучей тишине», где «сам себе мятежностью наскучив, медлительно прогуливался Тютчев», где «Анненский созвучия бросал вслед облакам и кликам лебединым» и мечтала «задумчивая Анна и с ней поэт изысканный и странный» – Николай Гумилёв.
Огромно влияние Пушкина на поэтов серебряного века, воспевавших каждый по – своему те же изумительные красоты «садов Лицея», что и он, и создавших живой портрет гениального лицеиста на лоне царскосельских парков.
«Царскосельская статуя»
В 1816 году в Царском селе близ Большого пруда Екатерининского парка был открыт фонтан «Девушка с кувшином». Прекрасная статуя, созданная скульптором П. Соколовым, внесла особое очарование в этот уютный уголок парка, привлекла внимание художников и литераторов. Грациозная фигурка девушки склонилась в светлой печали над разбитым кувшином, из которого истекает звенящая струя воды.
Скульптура создана по мотивам басни Жана де Лафонтена «Молочница и кувшин с молоком», но наполнена более глубоким содержанием. В басне молочница Перетта несёт в город на продажу кувшин с молоком и, мечтая о доходах и приобретённых на них благах, подскакивает от восторга, отчего
Соколов углубил содержание басни в своей скульптуре, которая, по словам В.А. Грехнева, «уже сама по себе принадлежит к такому уровню совершенства, с которым трудно соперничать». Вместо простой французской крестьянки перед нами совершенная античная девушка в изящной позе, чей печально – задумчивый взор обращён на разбитый черепок.
1 октября 1830 года, в пору Болдинской осени, знаменитый фонтан воспел А.С. Пушкин в стихотворении «Царскосельская статуя»:
Пушкин отошёл от басни Лафонтена гораздо дальше, чем Соколов, в сторону обобщения и углубления философского содержания. Как отмечал Р.О. Якобсон, трудно опознать Перетту в вечно печальной деве пушкинских строк: «Утёс, печально сидящая дева, черепок, неиссякаемая струя воды из разбитого сосуда переняты у скульптора пушкинскими стихами, но все эти аксессуары испытали при пересадке глубокую метаморфозу в своей мотивировке и особенно в сюжетном осмыслении самих основ ваяния и парковой скульптуры». С такой оценкой согласен известный пушкиновед В.А. Грехнев, который пишет: «Свершилось чудо стихотворения. Жизненный миг преобразился, наполнился смыслом и, одухотворённый, перестал быть мгновением, сделался причастным вечности. Огромной мыслью о жизни и чуде искусства веет от последних пушкинских строк».
Творчество Лафонтена оказало колоссальное влияние на мировую литературу и искусство. Испытал это влияние и Пушкин. По свидетельству сестры поэта О.С. Павлищевой, он познакомился с баснями Лафонтена ещё до Лицея и подражал им в своих первых стихотворениях, написанных по – французски. Переработанные сюжетные заимствования из Лафонтена есть и в некоторых зрелых произведениях поэта. Например, Г.Н. Ермоленко указывает на сходство сценки переодевания мужчины в служанку в сказке Лафонтена «Спор трёх кумушек» с переодеванием парня в горничную Маврушу в поэме Пушкина «Домик в Коломне». Начало поэмы «Граф Нулин» похоже на завязку лафонтеновской «Молитвы св. Юлиана». Басни Лафонтена, по мнению многих исследователей, из всех произведений этого автора менее всего нравились Пушкину. В зрелости поэт относился к ним прохладно. В шести его более ранних стихотворениях (1815–1827 гг.), как установил Б.В. Томашевский, присутствуют реминисценции (то есть заимствования) из этих басен.
Царское Село. Фонтан «Девушка с кувшином»
В «Царскосельской статуе» есть лишь весьма неполное сюжетное сходство с басней «Молочница и кувшин с молоком», а реминисценции практически вообще отсутствуют. Пушкин не случайно включил это стихотворение в цикл «Анфологических эпиграмм», жанр которых передаёт колорит античного мироощущения. Пушкин превращает кувшин – в урну, камень – в утёс, воду фонтана – в вечную струю. Лаконичное стихотворение написано популярным в античности элегическим дистихом (гекзаметр + пентаметр) и относится к античному жанру экфрасиса – детализированного описания, как правило, скульптурной группы. По мнению С.А. Кибальника, «Царскосельская статуя» написана с ориентацией на экфрастические эпиграммы Дельвига «Надпись на статую флорентийского Меркурия» и «Купидону» (1820). Однако по сравнению с произведениями Дельвига стихотворение Пушкина обладает несравненно более сильным воздействием на читателя. Многие исследователи согласны с точкой зрения В.А. Грехнева, писавшего: «Царскосельская статуя» – произведение редкого художественного совершенства <…> об античности и о «вечной струе» бытия, о мудрой печали человеческой, склонившейся над потоком жизни, и о могучей силе искусства, способной удерживать и заковывать в вечно живые формы творчества быстротечный миг. И вся эта бездна пространства сосредоточена в четырёх строках пушкинского текста…»