Не мир принес

— Водку пробовал?

— Не хочу водки, не лезет.

— А ты через силу попробуй. Как во время сильного бодуна, не хочешь, а надо.

— Ладно, наливай.

Корич долго собирался с духом, наконец громко выдохнул и опрокинул бесцветную жидкость в себя. Не закусывая, некоторое время молча сидел, прислушиваясь к ощущениям.

— Вроде отпускает.

— По второй? — с ходу предложил Васинцов.

Корич кивнул, уже без подготовки выпил и с аппетитом захрустел крылышком цыпленка.

— Кстати, насчет ученых, — вроде как бы между прочим сказал Васинцов, копаясь вилкой в салате. — Тут с тобой поговорить хотят насчет твоих ощущений.

— Что, командир, отдашь меня на опыты, как кролика?

— Ты же сам попросил, — пошутил Васинцов. — Не болтай ерунды. С тобой только поговорить хотят и только по поводу операции. Ты же с этим боксером рычал что-то.

— Я рычал?

— Тебе что, видео показать? Карина все подробно со своего пуза сняла.

— Потом посмотрю. И что же я… рычал?

— А хрен тебя знает? Ты-то что помнишь?

— Да не рычал я ничего. Парой слов мы с этим уродом перекинулись и все.

— Что за слова?

— Он мне говорит, мол, вали отсюда, козел, это моя территория и моя стая. А я ему; «За козла ответишь!» Тогда он орет, что порвет меня, как грелку, а я ему, мол, давай попробуй, посмотрим кто кого…

— Ты уверен, что говорил это?

— Ну да, стопудово! — Корич покончил со вторым крылом и взялся за ножку. — Хотя, ты знаешь, мне показалось, что я чувствую его мысли или… ощущения. Сначала он меня посчитал недостойным соперником, но в последний момент как-то засомневался, хотел даже перчатки снять, тогда бы мне совсем хреново пришлось. У него там когти, но он волчат еще не приучил полностью к зверю, понимаешь? Не решился когти показать…

— Так ты можешь это врачам… специалистам рассказать?

— Легко.

— Ну вот и расскажи. И еще… Ты завыл, когда этому боксеру кровь на горле пустил. Это ты специально?

— Я завыл?!

— Ладно, проехали. Давай еще по одной и пойдем этого боксера навестим. С ним сейчас как раз Одинцов работает.

— Что, кстати, про этого боксера известно?

— Да ничего особенного. Родом с Украины, из-под Житомира, служил в десанте, там увлекся боксом. После дембеля подался в Москву, в институт физкультуры, провалился на экзаменах, пошел в милицию, заочно учился в педучилище. Имеет поощрения от руководства. В вуз все-таки поступил, окончил его, но по распределению не поехал. В ельцинские времена бандитствовал в «бригаде» спортсменов, но особо не высовывался и срока избежал, уехав домой на Украину. Потом вернулся, купил домик в Подмосковье, устроился в школу, открыл секцию бокса. Тоже поощрялся руководством, возил своих ребят из секции на областную олимпиаду и даже чего-то там выиграл. Установил в секции жесткие порядки, с двойками и даже тройками до тренировок не допускал, а особо провинившихся, говорят, даже того…

— Педофил?

— Доказать ничего не смогли, потерпевшие дети от показаний отказались, сказали, что хотели отомстить таким образом тренеру за отстранение от занятий. Но из школы его поперли. Он продал дом и исчез. Вот в общем-то и все…

— Познавательно. Надо же, боксер-педофил, но ведь не сиделый. Ладно, пойдем посмотрим на него. Слушай, а зачем надо было Поездок вызывать, а не в обычный отдел?

— Столько народу сразу тут ни одно отделение милиции не вместит. Да и не хочется пацанов вместе с урками держать. Даже этих. Хотя еще не ясно, кто опаснее.

— Послушайте, Количко, не надо прикидываться невменяемым. Еще ночью вы прекрасно изъяснялись на чистом русском языке, есть видеозапись. В ваших же интересах сотрудничать со следствием, если не хотите, чтобы на вас, кроме «вовлечения несовершеннолетних», навесили и более весомые грехи типа убийства…

Они сидели за темным стеклом комнаты допросов уже минут десять и наблюдали, как следователь пытается выбить из смотрящего в одну точку Количко хоть слово.

— Он ничего не скажет, — уверенно сказал Корич. — Сейчас он унижен, подавлен, он вожак, потерявший стаю. Он повержен, опозорен перед стаей, и теперь до смерти он — волк-одиночка. Он будет только убивать, пока кто-нибудь другой не убьет его.

— А стать вожаком новой стаи?

— Только эта мысль и удерживает его сейчас на этом свете.

— А что он чувствует по отношению к тебе?

— Ко мне?

— Ну, не конкретно к тебе, а к тому, кто его победил.

— А, это… Ненависть, естественно, и, как ни странно, уважение. И еще его бесит та мысль, что я завладел его гаремом.

— Гаремом?!

— Да, два десятка самок, в основном — молодых. Знаешь что, капитан, я бы распорядился на твоем месте проверить задержанных девчонок у гинеколога, не исключено, что многие из них — беременны. И ты, наверное, догадываешься от кого.

— Вот так новость, — сказал Васинцов и взялся за трубку телефона.

Параллель 3

Белов снова разложил фотографии и прилег грудью на стол, положив подбородок на сложенные руки. В который раз он разглядывал эти лица, лица жертв, найденных в лесопосадке около железной дороги. Четыре жертвы, четыре женщины, которые уже ничего не скажут, и пятая — Галина Чащина, оставшаяся в живых только благодаря случаю. Да, это можно назвать случайным везением: случайно на старичке оказался прочный тулуп, не спасший его жизни, но долго уберегавший его тело от страшных когтей, случайно у Галиного брата оказалась в кармане ракетница, случайно он выстрелил, случайно попал…

Но и эта свидетельница мало делу помогла: было темно, она видела какую-то темную фигуру и желтые глаза, и все. Больше зацепиться не за что. А может, все дело не в женщинах? Может, маньяк просто любит убивать?

Белов достал вторую пачку и разложил фотографии мужчин. Вот красавец Мешков, очень удачная фотография, с нее делали резьбу на памятник, вот старик в смешном галстуке — «гаврилке», вот студент Спирин, убитый вместе со своей однокурсницей Еленой Семаго неделю назад. Они шли ночью с последнего сеанса в кино, где, если верить билетерше, всю дорогу целовались на последнем ряду. Убит одним страшным ударом в горло снизу вверх. Таким страшным, что кадык нашли во рту. Елена Семаго зверски изнасилована, и никаких следов. Неожиданная оттепель и дождь смыли все следы…

Белов сгреб фотографии мужчин в сторону и снова разложил фотографии женщин. Оленька Томина, Галя Чащина, Нария Осамова, Татьяна Петрова, Лена Семаго. Что-то общее было в этих лицах, но что именно, Белов так понять и не мог. Наконец он отодвинул фотографию Нарии в сторону и выложил оставшиеся фотографии в ряд. Ну конечно! Глаза! Очень красивые, выразительные глаза, глянешь — и влюбишься. Да, даже при условии, что русские женщины отличаются природной красотой, все четыре подвергшиеся нападению женщины были молоды и очень красивы, просто красавицы. Что касается Нарии, то ее, конечно, красавицей не назовешь, но она скорее всего просто попалась под горячую руку возбужденному маньяку. Что же, маньяку так «везло»? Что, у нас такие красавицы только и делают, что по ночам по лесопосадкам шляются?

Белов почесал шрам на шее и глянул на часы. Что толку сидеть, надо домой двигать, завтра опять жди взбучки от начальства за бездействие. Телефон слабо звякнул, потом зазвонил уже увереннее.

— Прокуратура, Белов, — привычно сказал Белов, поднимая трубку.

— Алло, — тихо прозвучало в трубке, — это Борис Глебович?

— Да, я, слушаю…

— Это Чащина, Галина Чащина, помните, вы мне давали номер, сказали, если что…

— Да, да, слушаю, — сказал Белов быстро, — вы что-то вспомнили?

— Нет, но тут у нас около дома что-то странное. Собака даже в конуру спряталась, а брат с работы еще не вернулся. Я, я боюсь… Мне показалось, что… Я хотела в милицию, но там говорят, что когда кажется, креститься надо…

— Хорошо, сообщите свой адрес, да, записываю, Вторая железнодорожная, семнадцать? Ясно. Как лучше к вам проехать? Никому не открывайте, я постараюсь побыстрее.