Страница 55 из 57
Я – ритм сердцебиения земли.
Моря бы без меня заледенели,
Сердца людей в тоске изнемогли.
Я – только звук, манящий и невнятный,
Я – вечной жизни свет и торжество.
Я к вам приду и покорю внезапно,
Ведь я одна прекраснее всего.
Молитва
Он мне не муж и не любимый,
И нет родства у нас в крови,
Но Ты, Господь, Кем жизнь хранима,
Пути его благослови.
Ты проведи его по кручам
И сохрани от новых бед.
Пусть эта жизнь нас не разлу́чит,
Не разведёт нас белый свет.
«Одинокое, пёстрое племя поэтов…»
Одинокое, пёстрое племя поэтов
В этом суетном мире затеряно где – то.
Их услышат, оценят, увы, единицы,
И сотрутся чернила с заветной страницы.
Пусть избранников Божиих в мире немного,
Им в счастливую Вечность открыта дорога.
Анастасия Ангелярова
Молитва
Я сильная и всё перетерплю,
Сжимая сердце твёрдою рукою.
Но, Господи, в душе Тебя молю:
Ответь, что сделалось теперь со мною?!
И почему от горя так кричу
Ночами лунными в пустой квартире
И видеть никого я не хочу?
Одна на этом свете… в целом мире!
Опять Тебя я, Господи, молю.
Лишь на один вопрос, прошу, ответь:
За что его так сильно я люблю,
Что за него готова умереть?!
«Я думала, и вправду полюбил…»
Я думала, и вправду полюбил,
А он хотел лишь развлекаться.
И с парой лёгких белоснежных крыл
Пришлось недавно мне расстаться.
…А я летела ввысь влюблённой птицей
И растворялась в пене облаков.
Но мне пришлось на землю опуститься,
Когда покрылась льдом моя любовь.
Нет, не хочу я верить, будто чувства
Нас заставляют по земле ходить
И отнимают высшее искусство —
В бескрайности небес легко парить.
Я знаю, что Господь подарит вновь
Мне пару крыльев белоснежных,
И унесёт взаимная любовь
Меня во всепрощающую нежность.
Искандера Кондрашова
Уходящим – покой
Уходящим – покой, а идущим – удачи.
И теперь нас с тобой только небо оплачет…
Jam
Осталось лишь беззвучно плакать,
Когда уйдёшь в полночный час.
Дорог иного мира слякоть
Навеки разделяет нас.
Я тихо сяду в изголовье,
Даря последние мечты,
Немою, каменной Любовью
Оберегать твои черты.
Но ты уходишь по ступеням
К пещерам вечных дивных снов,
А в тишине так дли́нны тени,
И веет льдом прощальных слов…
После Войны Гнева
Ты помнишь, брат, как точно по часам
Прощались с миром – странным и любимым,
И павшие недавно к небесам
Всё восходили белым травным дымом,
Ждало успокоенье на века,
Виденья зыбко проплывали мимо,
И в море отражались облака,
Но мир менялся так необратимо?
Ты помнишь ли безвыходность усилий,
Как яростно все наши дни текли?
Под парусом лебяжьих белых крыльев
Нас уводили в Вечность корабли…
Любовь Щипанова
«Даждь нам днесь…»
Валентина уже устала, а не присесть: гостей ждёт. Стол накрыт, в квартире всё блестит, и запахи такие густо – вкусные, что хоть ложкой черпай. Осталось сделать салат. Смотрит она в окно: мужа отправила за горячими напитками – в этом их пол разбирается лучше. Вон пошагал по улице, что пролегла на месте бывших огородов её родной деревни Гремячево. Город подмял все окрестности, даже названий не осталось. Один только Николо – Угрешский монастырь утёсом светлым стоит среди незатейливых многоэтажек. Ведь сколько порушили всего, а он уцелел и возродился. Значит, на нужном месте стоит и о важном напоминает.
День сегодня праздничный – Пасха! И гости придут самые дорогие: дети и внуки, сёстры и брат. Вот Валя и волнуется. Так… Теперь последнее. Вчера вроде бы решила сделать модный ныне салат цезарь, да лиловый вилочек цикория в магазине прямо из – под рук выхватила какая – то фифа, а без него это не цезарь, а подделка – она такое едала. Важно преподносят, а делать – то не умеют, в Италии не были. Она тоже не была, но будьте спокойны: знает, что кладут в этот салат.
А ведь как просто было раньше! Нарубила тазик оливье по – советски – с варёной колбасой – и все довольны. Теперь же исхитряются, чем бы гостей удивить, хотя за стол садятся есть, а не удивляться.
Вот её бабушка Катерина Николаевна – Царствие ей Небесное – говорила, что на столе главное – хлеб да соль. И права была! А уж как пекла! – сравнить не с кем. Всё Валино детство – это сладкие воспоминания о её кухонном творчестве. Умение готовить и гостей принять у Вали тоже от неё. На столе главное сегодня – кулич. Подошла она, приподняла хрусткий рушник, вдохнула запах, и закружили душу воспоминания…
На Новый Год сидели они, внуки, кучей малой за отдельным от взрослых столом и лакомились вкуснейшей кулебякой со сладким чаем. Наевшись, бежали на улицу, гроздью наваливались на большие дровяные сани, катились с горы, с раската падали в снег, визжа от счастья. Детское – то счастье малое, независтливое, простое: сыта, любят тебя – вот и довольна.
А придёт масленица – всем табором к бабушке на блины. На столе мёд, сметана, варенье всякое. Катерина Николаевна несёт стопку блинов, тонких, как кружево. У Валюши такие не получаются. Сидят бабка с дедом и смотрят, как внуки, краснощёкие с мороза, метут всё дочиста. Дед, усмехаясь, поварчивает: «Пореже, пореже… Это вам не каша…»
Пасха – особый разговор. К ней готовились целую Страстную неделю. Сначала бабушка делала из молока творог, затем в марлевом кульке уминала его в старинную липовую пасочницу и ставила на холод в сени, наказав всем следить, чтоб там кошка не шастала. Следом красили яйца. Тут строго – только в луковой шелухе. По – другому бабушка не признавала, брезговала. Наконец в пятницу ставилось тесто на куличи – целое ведро. Вот оно творчество – то где! Катерина Николаевна так и говорила: «Затворила я тесто!»
Тут она начинала волноваться ужасно, потому что пекла не один – два кулича, а каждому в семье по куличу. Сначала сажали в духовку главный дедов кулич, с которым надо было идти в церковь, а потом – каждой дочери, каждому внуку или внучке. Пекли в разных старых кастрюльках и кружках, а самому маленькому – Лёньке – в консервной баночке. Собирались и толклись в крохотной кухоньке все
– её семя. Сердиться грешно было, и бабушка просто старалась куда – нибудь всех выпроводить. Ща – ас! Каждый ждал свой кулич, чтобы его украсить и самому поставить на хрусткие вышитые петухами полотенца под киот, перед которым горела лампадка. Всё это происходило в непередаваемом торжественно – почтительном состоянии души, и даже чистка форм на крылечке поздним вечером казалась полной чего – то сокровенного. А в субботу утром бабушка в плюшевой жакетке и кружевной шали, наплевав на «совецку власть, что против веры», ставила главный кулич, пасху и яички в сумку и шла в церковь. Путь неблизкий – за Москву – реку в село Беседы. Там в храме батюшка и святил их.
В воскресенье чистое и нарядное её потомство важно ело свои куличи и пило чай с пасхой. Все терпеливо ждали, когда дед начнёт дарить внучатам денежки – копеечки, конечно, но это были уже их копеечки. И не засть! Сами с усами – разберёмся!
Потом начиналось лето, а с ним – знаменитые бабушкины пироги с луком и яйцами, щавелевые с крапивой щи, шипучий ядрёный квас с пухлыми изюминками и, наконец, само варенье – делание с огромным количеством пенок, липких пальцев, подзатыльников… И так до первой квашеной капусты, белой и маслянистой, твёрдого пупыристого солёного огурца, скользкого маслёнка, ухи из судака, словленного зятем, пельменей, которые лепили всей семьёй.