Форт Росс

Дмитрий Полетаев

Форт Росс

«Муки творчества», или…

Вступление

«…На входящего в одни и те же реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды».

Писательский труд, как на то указывали практически все Мастера, это труд в одиночестве. Предоставленный самому себе, пытаясь укрыться от шума повседневной жизни, автор по крупицам наносит на бумагу то, что уже живет в его воображении и страстно рвется наружу. Это «что-то», поначалу еле уловимое, некая крошка сознания в неосознанном, живет тем не менее уже своей собственной жизнью, да еще и пытается диктовать условия, стараясь подчинить своего «носителя», взять его под полный контроль.

Ты сначала с удивлением прислушиваешься к этой новой сущности внутри себя, а потом, не в силах противостоять, пытаясь найти хоть какой-то выход из этого «сумасшествия», берешь в конце концов перо и бумагу… Постойте, о чем это я. Садишься перед компьютером и начинаешь «записывать», что тебе «диктуют». Взгляд отсутствующий, устремленный в глубь себя, ребенок включает на полную громкость телевизор, жена делится с тобой именно в этот момент чем-то «чрезвычайно важным», но тебя здесь нет… То, что есть, это, собственно говоря, не ты. Это некое сомнамбулическое приложение к компьютерной клавиатуре, которое используется как нечто, через что Вселенная печатает на компьютере! Ну, в самом деле, согласитесь, ведь должна же она чем-то печатать! Даже если мы понимаем, что все в ней едино, на этом этапе развития мы все-таки пока вносим информацию в компьютер (читай: заносим на бумагу) посредством ее «впечатывания».

Это, если вкратце, о процессе творчества. Точнее, о первой его части. Но вот наступает вторая — и все головокружительно меняется! Ваш «ребенок» рожден, его надо одеть, обуть, накормить, в конце концов! Пошатываясь, с осовевшими глазами вы широко отворяете дверь и отчаянно шагаете навстречу Внешнему Миру.

О Автор! Блажен ты, если в этот момент у тебя есть надежные друзья, готовые подхватить твое ослабевшее тело и под руки дотащить до первой издательской двери! Важно также, чтобы они тебя смогли там же и подождать некоторое время. Недолго. Уже через несколько минут их надежные руки вновь примут твое изрядно помятое тело, отторгнутое этим «первым» издательством как чужеродный элемент.

Не переживай. Твой путь только начинается. Так что, если сможешь, обзаведись заранее надежными Друзьями и Помощниками. С этого момента твой путь (читай: становление на ноги твоего «ребенка») — общий. И именно поэтому говорят, что «эта книга, пьеса, фильм, произведение… стали возможными благодаря поддержке…» Обратил внимание? «Поддержка» — вот оно, ключевое слово! Без них, твоих Друзей и Помощников, ты и шагу не сделаешь!

У меня, точнее у этого романа, были, есть и, я надеюсь, будут хорошие друзья и помощники. Иначе вы бы сейчас не держали в руках эту книгу.

Я хочу поблагодарить моего друга Игоря Николаева, на котором была впервые «опробована» эта, еще даже не родившаяся до конца, идея и который первый сказал: «Старик, ты должен это сделать!»

Без поддержки моего ближайшего друга Аркадия Рейфа вообще вряд ли что-либо состоялось бы. Людей, с такой щедростью распахивающих свою душу навстречу своим близким, людей с таким большим и светлым сердцем, протягивающих руку именно тогда, когда тебе более всего необходима опора, становится, к сожалению, все меньше и меньше в нашем меркантильном мире. Спасибо тебе за поддержку, Друг!

Поскольку идея эта сначала вылилась почему-то в сценарий, я хочу сказать спасибо и моему другу и однокашнику Диме Харатьяну, который хлопочет о его, сценария, судьбе вот уже год. И довольно успешно, кстати.

Я хочу поблагодарить замечательного писателя и сценариста Андрея Можаева за его бесценные советы после первого прочтения. А также моего редактора Галину Викторову за ее профессионализм, быстроту и четкость.

Поддержка моего кумира, Михаила Веллера, его одобрение этого текста с литературной точки зрения для меня вообще бесценны!

Огромное спасибо замечательному бизнесмену и знаменитому нью-йоркскому ресторатору Вадиму Теслеру, в компании которого рождались многие, особенно «вкусные», части этого романа.

Ну и конечно, как это принято говорить в конце, особое спасибо моей жене Эвелине, которой наградил меня Бог и глаза которой, как в песне у Окуджавы, «как две вечерних звезды голубых» освещали нелегкую и тернистую «смоленскую дорогу» моего творческого пути.

Тут Автор, всхлипнув, уронил скупую мужскую слезу на бумагу… тьфу ты, на компьютер!.. И в слезе этой отразился и заиграл на солнышке веселыми искрами одобрения лучик надежды на то, что «продолжение следует!».

Дмитрий Полетаев

Пролог

Санкт-Петербург. Лета 1794-го. Зимний дворец. Апартаменты Екатерины II.

Екатерине Алексеевне с утра нездоровилось. Не то чтобы простуда или инфлюэнция какая, а так, тошно было как-то. «Наверное, подобное состояние лондонские людишки хандрой зовут», — печально думала императрица. «Английская версия» внутреннего душевного разлада вконец испортила настроение. «Черт бы их взял, проклятых! Еще не хватало, чтоб по их милости удар хватил! Рвотного, что ли, принять…»

Царица отодвинула блюдо с тушеной телятиной почти нетронутым. Из фарфоровой соусницы с золоченым ободком зачерпнула квашеной капусты с клюковкой, отрезала малосольного огурчика. Не помогло. Глоток хереса хоть и разлил приятное тепло по телу, но от мыслей разве скроешься!

Наконец императрица подняла глаза. Обедавший сегодня с ней граф Безбородко, действительный тайный советник, личный секретарь императрицы и один из могущественнейших людей России, старался быть как можно менее заметным, что при его комплекции, надо сказать, ему не очень-то удавалось. Потупившись в тарелку, граф скромно уплетал устрицы, запивая белым вином. «Странно! — усмехнулась про себя императрица. — Я вот нерусская, а простую русскую похлебку любым парижским разносолам предпочту, а этот — смотри-ка, как ракушки лопает, будто не в глухомани какой родился, а в самих Европах!»

— Саша, — позвала императрица, — ты где, милый, родился? А то запамятовала я…

— В городе Глухове, матушка, Сумской губернии, — с готовностью отозвался вице-канцлер, ворочавший ныне делами Иностранной коллегии становившейся все более необъятной Российской империи.

— Вот я и говорю, Глухов… — рассеянно отозвалась Екатерина. — Ты вот что, милый, ноту англичанам сам составь, у тебя это лучше получится, а то нездоровится мне что-то нынче. Пойду-ка я прилягу.

Александр Андреевич заерзал на стуле, приподнимаясь в поклоне и поспешно вытирая салфеткой лоснящиеся губы.

— Матушка, так ведь это… — неуверенно начал Безбородко.

— Ну, что еще? — подавляя раздражение, нахмурилась Екатерина.

— Так ведь Державин просил…

— Ах да, про секретаря своего, Резанова! Мне еще Платоша про него что-то сказывал. Напомни, друг мой, в чем там дело-то, вкратце только…

— А дело в том, матушка, что Резанов этот, Николай Петрович, секретарь канцелярии вашего величества, коей управляет упомянутый вами Гаврила Романович Державин…

— Я сама знаю, что Державин моей канцелярией ведает, ты давай дело говори, не умничай! — раздраженно прервала императрица.

— Так вот я и говорю, — невозмутимо продолжал Безбородко, — что Резанов Николай Петрович прожект имеет вашему величеству представить. Относительно земель наших американских.

— Наших! — фыркнула Екатерина. — Слыхали бы тебя сейчас твои друзья англичане!

— Друзья они не мои, а его сиятельства графа Панина, и ваше величество об этом хорошо осведомлено, — парировал Безбородко, — а вот что касается меня, то я бы любой прожект, заботящийся о наших землях в Америках, поддержал, хотя бы для того только, чтобы спесь с Лондона сбить. А то, прости господи, по нужде в мире нонча не сходишь, на лондонцев не напоровшись, как на крапиву!