Страница 30 из 96
На лошадях нас доставили в лагерь ополчения баронов-землевладельцев и отвели в пустующий шатер. Я прикрывал лицо шляпой и боялся, что Альбо, которого освободили от пут, выкинет коленце, но архиепископ верховной коллегии Атрея вел себя на редкость смирно.
Однако ситуация повторялась.
Нет, Гритт, она повторялась не просто так — она без меры усложнилась!
Ладно бы в сговор с врагом вступила одна партия Фрайтора, но две! Две фракции, которые не знают о предательстве друг друга! Какой ход, какая насмешка судьбы! А я-то решил, что выявление предателя поможет Рондине и сатрапу выиграть битву… Но что делать теперь? Я уже не думал о том, чтобы оттянуть поражение Фрайтора. Очевидно, этот прогнивший край могло спасти только чудо.
А вот где бы мне отыскать чудо, чтобы вызволить Виджи? Я должен попасть за стены столицы раньше, чем туда проберутся фундаменталисты, а ведь они вполне могут на плечах отступающих войск ворваться в столицу… Времени пугающе мало, и еще неизвестно, чем закончится встреча с Кракелюром. Благодарение Небу, что я не знал его по своим старым делам. Видеть — видел, но лично не был знаком, в противном случае я бы не смог, конечно, сыграть шпиона Арконии.
— Еще? — спросила Крессинда, когда нас оставили одних. — Йок!
Она быстро смекнула, что к чему. Остальные молчали, Скареди вообще, казалось, сейчас сойдет с ума от попыток уяснить, что же именно происходит. Эх, прямой честный рыцарь, прожить столько лет таким наивным олухом!
Приключения, мать его!
За мной пришли.
Я подмигнул Имоен, надвинул шляпу на лоб и отправился к барону, без оружия, с одним покойником в поясе.
Ну и с Богом-в-Себе, который при всем желании не сумел бы мне помочь.
В лагере творилась кутерьма. Лязгала броня, смазанными пятнами мелькали люди и зеленые гоблины-служки. Запахи конского пота и дыма под котлами с похлебкой смешивались и возносились к небу — не совсем пустому, как я выяснил у Лигейи-Талаши. У баронов были свои капелланы — так сказать, полная автономия.
Саймон Кракелюр ждал меня в огромной палатке с тремя конусами — издалека казалось, что это замок, выкрашенный в белое. Мы вошли сквозь короткий парусиновый коридор.
В палатке было человек двадцать. Половина трескала мясо за общим столом, там же была расстелена большая, захватанная жирными пальцами карта Сэлиджии и Хотта. Вторая половина вкушала сивуху из большой, поставленной на попа бочки с выбитым дном. Это называлось — имели мы в виду сухой закон. Или они пытались упиться про запас, ведь с приходом фундаменталистов такие забавы будут чреваты смертной казнью.
Барон был выше меня на полголовы. Лысый усач лет шестидесяти, с плечами, отлитыми из стали, и шеей, вырезанной из куска дубового пня. Он стоял рядом с окном, подняв руки: оруженосец застегивал на нем кирасу с гравированной гадюкой.
Я быстро оглянулся из-под шляпы, молясь про себя, чтобы среди ближайших сподвижников барона не нашелся человек, с которым бы я знался по старым делам. Вроде бы… вроде бы никого нет.
Тут барон обратил внимание на меня.
— Где наши бумаги? — громогласно спросил он, вращая глазами в бесчисленных кровяных прожилках.
Бумаги? Великая Торба, какие бумаги?
С моей щеки на шею соскользнула капля пота.
А ты думал, все будет просто, Фатик?
Голос у барона оказался неожиданно высокий, почти женский, но не того типа, что звенит и дребезжит, грозя расколоть ближайшие вазы.
Вместо ответа я — гори все огнем! — приложил к сердцу три пальца и глянул на барона в упор.
Он сморщился и почти нехотя притиснул к груди три пальца — звякнули тяжелые перстни.
Да здравствует шаблонное мышление фундаменталистов!
— Сын мой… — веско произнес я, изменив голос так, как учил меня Отли, и подал руку для поцелуя. Барона передернуло. Он рыкнул, отвесив плюху оруженосцу, чтобы скрыть гадливость. Между нами, я и сам едва не передернулся — ненавижу, когда мне целуют руки, особенно всякие усатые рожи.
Двадцать человек не отрывали от меня глаз. Аудитория, чтоб ее…
— Пусть нас оставят.
— Нет! Я не имею секретов от… сподвижников!
Сподвижники согласно загудели: подлец умело играл на публику.
Гр-р-рит!
Я впился в него взглядом, припомнив Митризена, который таким же образом пытался вытряхнуть из меня душу… Совсем недавно это было, а кажется, что прошел целый год.
Спокойно, Фатик, без суеты…
— Пусть нас оставят, — молвил я тихо. — Барон, мои слова — только для тебя!
Он рыкнул, но я продолжал сверлить его взглядом. Минуту, не меньше, мы играли в гляделки, но мне было уже море по колено, я почти дошел до точки, за которой начинается амок. Не отпусти барон своих людей, я бы взорвался, ну а после… Думаю, жизнь Кракелюра я бы успел с собой захватить.
— Жизнь — дерьмо! — прорычал барон, когда последний человек выскользнул сквозь парусиновый коридор палатки.
Верно, а ты делаешь ее еще дерьмее.
— Отойдем от окна.
Он послушался, избрав для переговоров место рядом с бочкой.
— Хлебнете, вашество? — Барон вооружился простецким деревянным кубком, пропитавшимся сивухой так, что капало со дна.
Я сказал тихо:
— Не играй со мной, Кракелюр. Предостерегаю.
— Тьфу! — Он прикончил кубок одним глотком. — Жизнь — дерьмо! Ну, где бумаги?
— Нас захватили люди Багдбора. К счастью, бумаги я успел уничтожить…
— Гриттово семя! Багдбор знает, что вы…
— Нет. И — называй меня «мессир».
Он стряхнул вино с седых усов.
— Вот же крыса… мессир!
— Хвала Трехрогому, ты успел вовремя. Я облечен высшей властью, и говорю устами Престола Истинной Веры. Мы подтверждаем все прежние договоренности. Не подведи нас в решительный час…
— Тьфу! Тьфу и тьфу! Вы обещали бумаги, что удостоверят наши баронские вольности! Мы ждем их уже два дня!
— Опасен был мой путь…
— Тьфу, тьфу и тьфу!
— Мои телохранители едва отбили меня от разъезда людей сатрапа… Сейчас, когда его генералом стала Боевая Баба, Рондина Рондергаст, по дорогам Фрайтора стало опасно передвигаться.
— Да, баба… Опоясанный рыцарь! Позор всего, позор всему! Ее надо прижучить первым делом! Опасная сука… И сатрапа… Вашество, вы же вздернете сатрапа?
— Мы стопчем его лошадьми.
— А Багдбор?
— С ним проще. Его посадят в клетку для показа в Арконии… А потом… может быть, мы отдадим его тебе… в полную собственность.
Гадючий сын закатил глаза практически в экстазе. Наконец-то удалось ему потрафить.
— Да, да, да, этот святоша… это же он готовил заговор против наших свобод! Он хотел, чтобы мы платили тройные налоги в казну Церкви Чоза! Мы, землевладельцы, те, кто кормит всю страну!
Правда ли? Или это придумали арконийцы, чтобы посеять между вами вражду?
— А Фаерано? Нужно непременно удушить Аерамина Фаерано!!! Эта тварь подговаривает сатрапа урезать наши вольности, смотрит на наши земли, чтобы их захапать!
Я кивнул с легкой улыбкой:
— Мы сделаем из него живую мишень для стрел.
— Хорошо, хорошо!
Я сказал проникновенно:
— Новые грамоты будут вручены тебе сразу после разгрома сатрапа. Ты у нас на особом счету, Кракелюр…
— На особом? — встрепенулся он. — А что, есть другие?
Торба, это крепкий орешек, не чета кардиналу. Осторожней, Фатик!
— О да. Я разумею твоих сподвижников. Тех, кто решил всемерно поддержать приход истинной веры, прийти в ее лоно добровольно, покаянно и с распростертыми объятьями…
— Тьфу! Пускай будут три рога… Хоть четыре…
— Кракелюр!
— Э-э… — Он приложил три пальца к кирасе. — Вот. Я в полной мере… Вы понимаете, вашество… Мессир! Гриттово семя… И вас уважаю… А крестьяне у нас в кулаке — заставим их поклонятся кому угодно… Лишь бы не касалось баронских свобод…
Быдло ты конченое, сказали мне пьяные глаза Кракелюра, быдло молодое да раннее, чтоб ты сдох.
Все же, не так он и умен — все чувства напоказ.
— Ты вознесешься высоко и быстро, — сказал я. — Верь мне, Кракелюр. Но горе тебе, если ты нас подведешь! Горе, если пойдешь на попятную в решительный час! Повтори, как ты будешь действовать на поле Хотта?