Страница 20 из 96
Иногда случайные события сплетаются в логически выверенную цепочку, верно?
Или… Или в рассказе Талаши что-то было не так.
Лгала ли мне богиня?
У меня пока не было ответа.
Однако в хитром поясе лежало зерно нового бога моего мира.
Я достал его и показал Олнику.
Гном смотрел на меня, открыв рот. Затем перевел взгляд на мою ладонь, где лежало зерно Бога-в-Себе.
— А-а… — сказал он. Подумал и добавил: — Эркешш махандарр!
— Это все, что ты понял?
— Ну… Я понял, что эта вот штука, она ну вроде как твой сынуля…
— Не вроде, а точно, а я — его папуля.
— Ага. И еще понял, что нашему миру гаплык, если ты не… — Тут его лицо приняло хитрое выражение. — Слушай, а как ты думаешь, может, гномы уцелеют, если забьются поглубже в пещеры?
— Это вряд ли, мой дорогой Гагабурк.
— И до конца света остается меньше года?
— Десять-одиннадцать месяцев… Так сказала богиня. Мир уже трещит по швам. Сначала его будто точит ржавчина… на первый взгляд незаметно, долгие сотни лет. А вот под конец распад происходит очень быстро… Талаши сказала, что до того, как прибыть к Оракулу, мы заметим первые признаки того самого, стремительного распада.
Олник наморщил лоб.
— Значит, тебе нужно прийти к колодцу Оракула, и… Дларма, но туда глубоко прыгать… и падать…
Я покатал зерно нового бога меж пальцами, поглядел на просвет. В глубине мерцают багряные искры. Яркие, живые, черт возьми — игривые!
— А можно потрогать? — Не дожидаясь разрешения, бывший напарник выхватил зерно и поднес к самым глазам. — Ух-х, красота-а-а…
Не знаю, откуда у гномов такой «талант» — ронять все ценное и нужное, но Олник обладал им сполна: не успел он договорить «красота-а-а», как Бог-в-Себе непостижимым образом вывернулся из его пальцев и запрыгал по направлению к ручью.
— Ой! — сказал гном. — Караул!
— Шмак… одявка! — крикнул я, вскочив.
— Да вот же он, вот! Хватай!
Я и схватил, в последний момент каким-то чудом умудрившись поймать зерно над водным потоком.
— Знаешь, даже ругать тебя не хочется.
Гном потупился.
— Да я… Слушай, прости! Я не хотел, правда! Ой…
Я спрятал Бога-в-Себе в хитрый пояс, рядышком с бодрячком покойником и обманными игральными костями.
— Молчи уж, горюшко! На чем я там остановился?
— На колодце Оракула. Ты туда, того, сиганешь.
— Так или иначе, но я должен это сделать. Колодец Оракула — единственные близкие врата во Внешний мир из мира Внутреннего. Так сказала Талаши. «Иные врата далеки и опасны», — вот что она сказала еще, и не захотела уточнять, дескать, мне этого знать не нужно. Спуститься — или вознестись — затея милая и несложная. Бог-в-Себе защитит меня от смерти там, и, как сказала Талаши, обережет и от Гритта.
— А здесь?
— Здесь? Нет, здесь он ничего не может сделать напрямую… Нельзя вмешиваться напрямую в дела смертных. Великая Торба, ты уже позабыл все, о чем я толковал!
Олник почесал в затылке.
— Это да, это я понимаю… А твоя богиня, она, стало быть, может?
— Она не из моего мира, закон невмешательства на нее не распространяется, вдобавок силы ее мизерны. Так придумал Творец, оберегая богов от конфликтов друг с другом. Ты бог только в своем мире, в чужом — ты гость, хотя и с божественным началом.
— А-а-а-а… ага! Слушай, голова от мыслей пухнет… А можно, я расскажу все Крессинде?
— Даже и не думай! Учти — проверю! Дай мне слово, что не расскажешь никому, пока не разрешу!
— Ох… Даю слово. Но… Негоже бросать товарища и друга… Я подумал: а что, если я, да еще Крессинда, сиганем в провал с тобой за компанию?
Эркешш же твою махандарр! Ручной ад в виде парочки влюбленных гномов — всегда с Фатиком. Приветствуем!
— Ни в коем случае! Бог-в-Себе может защитить только меня одного. Так что, придется самому… Выражаясь метафорически, меня вздернули за шкирку и бросили в терновый куст.
— Чего-о-о?
— Ну, это как если бы тебя насильно заставили жрать гуляш из зеленых гоблинов. — Я не упомянул, что богиня связала Бога-в-Себе с нитью моей жизни, что, если я его утрачу, скажем, если его у меня украдут, или того хуже — отберут, то умру — правда, я не уточнил у богини насчет того, как быстро меня постигнет гибель. Я не винил ее за это, пожалуй, это был хороший дополнительный стимул быстрее разобраться с делом. Ну а жизнь самого зерна была ограничена девятью месяцами. Если я не поспею к Источнику — Бог-в-Себе умрет. Ну а после — уже гарантированно настанет конец моему миру.
— Гуляш из гоблинов? Фу-у-у-у!
Гном передернулся и опустил плечи. Затем ощупал щетину на подбородке и приосанился. Сукин сын уже примерял брачный килт, и плевать ему было на конец света!
— Да-а… А новый бог, он, стало быть, поможет решить наши… финансовые дела? А эльфикам — забороть Вортигена?
Я потянулся и случайно заглянул за вырез рубахи: татуировка исчезла! Вот вам и подарок! Лигейя-Талаши знала, что татуировка раздражает мою женщину.
Гм, спасибо, богиня… Хотя… ты ведь обещала убрать татуировку до того, как сказала мне о подарках. Значит ли это, что первый подарок еще не получен?
— Так что там насчет разборок?
Я сказал мягко:
— Ты снова все позабыл. Бог и ангелы не могут вмешиваться в дела мира смертных напрямую. Но, считаю, как-нибудь он поможет, отрядом пророков, умеющих творить чудеса, например.
Тут его взгляд приобрел заинтересованное выражение:
— А награда за нового бога будет?
— А тебе лишь бы деньга!
— Ну… оно так, — он коснулся щетины. — Я теперь парень хоть куда, надо подумать и о приданом!
Яханный фонарь!
— Будет тебе приданое, дай мне только спасти мир.
— Ага! Слушай, а вот насчет Князя Тьмы…
— Ну?
— Если он заодно с Кредитором, не станет ли он нам, ну, мешать?
Я вздохнул и подумал, что на месте Таланта сейчас охотно перекусил бы гномом. А на месте Фатика я бы сейчас хлебнул горячительного, только, увы, я обещал Виджи не пить до конца похода.
— Сказано же: божественные создания и всякие прочие к ним приближенные не могут вмешиваться в дела мира смертных напрямую под угрозой потери своих сил. Надмировой закон. Закон Творца, Олник! Может, Гритт попробует подкатить ко мне через пророка. Но такому пророку я сразу выпишу непечатных.
— Ага, и я помогу. Слушай, а как узнать пророка, а?
Я пожал плечами:
— Без понятия. Как заметишь какого-то малого, по виду — сущего идиота, знай — это может быть пророк Гритта. Ну, и еще у пророков обычно распатланная борода, а если он пророк Князя Тьмы, то, может быть, по нему еще скачут блохи.
— Да-а-а… Эркешш махандарр, а вот еще что мне в голову пришло: я, наверное, спрошу Крессинду про наследника Гордфаэлей, а? Ну, чтобы мы знали точно. — Он потрогал щетинистый подбородок. — Уж теперь-то она ответит, уж теперь-то она не откажет!
— Брось, и так ясно, что это Монго.
— Так для чего отряд идет к Оракулу, Талаши?
— Ну, предположим, в твоем отряде находится последний прямой наследник династии Гордфаэлей, одно имя которого способно вдохновить распадающийся Альянс на победную войну.
— Предположим?
— Тебе не стоит знать больше. Узнаешь больше — и твоя судьба сложится трагически. Я так вижу. Будущее составляют множество дорог, помни об этом.
— Гритт… теперь ясно, почему Фрей так настырно пытался нас прихлопнуть… Хотя бы скажи мне, кто он, этот наследник?
— Фатик, поверь, тебе не стоит знать больше.
Я произвел быструю прикидку в уме. Отбросим эльфов: Империей Фаленор всегда правили люди. Альбо и Скареди не годятся, слишком стары. Крессинда — само собой, гномша. Остаются Имоен и Монго. Прямой наследник династии, пусть даже последний, воспитывался, скорее всего, в благородном доме. Имоен выглядит простушкой. Она чудесная, замечательная, исключительно мягкая, но — воспитание! Все эти «могет», «чевой-то» и прочее… К тому же она из Нагорья Тоссара, воспитанница друидов, скорее всего, там и родилась. Хм, с другой стороны, может быть, Травельян Гордфаэль, будучи с дипломатическим визитом в Тоссаре, имел случайный роман с местной жительницей?.. Не исключено, однако сомнительно — насколько помню из истории, последний император дома Гордфаэлей не пользовался репутацией повесы. Так что, нет, вряд ли это Имоен. А вот Монго — тонкошеий аристократ с лютней, которую я хотел разбить об его башку… Монго Крейвен и был тем самым прямым наследником династии, которого Фрей так упорно стремился убить! Почему же эти проклятые… эти… мои эльфы не рассказали мне о нем с самого начала? Что это за дурацкие игры в тайну? И зачем мы тянем наследника к Оракулу, а?