Страница 24 из 120
Женщины — а именно женщины с Лэнтененго-стрит — часто забегали к Лотти, просто чтобы выкурить сигарету. В действительности этот магазинчик стал служить местом времяпрепровождения для молоденьких женщин — наподобие магазина сигар для их мужей. Не заглядывали в него лишь старухи, и их отсутствие было весьма с руки. У Лотти были не только самые «юные» шляпки, но и самые юные покупательницы. Мужчины, жившие в Гиббсвилле — на Лэнтененго-стрит или на какой-то другой улице, — понятия не имели о некоммерческом аспекте магазина Лотти. Каждому из них было известно лишь одно: его жена заглянула к Лотти и купила или не купила шляпу. Но покупали женщины шляпы или нет, Лотти относилась к ним радушно. Она запасалась сигаретами, держала в чистоте туалет, имела в запасе коробочку с аспирином и пачку гигиенических прокладок, а в кабинете — телефон. И если женщина усаживалась в кабинете и закрывала за собой дверь, Лотти не возражала.
Первый любовный роман Лотти — уже вдовы, — был с новоприбывшим в Гиббсвилль врачом, который к тому же был холостяком и шестью годами моложе ее. Джордж Ингрэм был родом из Трентона, он окончил Высшую медицинскую школу при Пенсильванском университете и прослышал, что, несмотря на изрядное количество врачей в Гиббсвилле, они в этом городе процветают. Доктор Инглиш взял его под опеку: посылал к нему пациентов и знакомил с местными жителями, — но Джордж Ингрэм вопреки надеждам молодых незамужних женщин с Лэнтененго-стрит не был готов к женитьбе. Ему было двадцать девять лет, и он был полон решимости вернуть деньги своей тетушке, которая помогла оплатить его образование. Когда Лотти Уильямс пришла к нему со сломанным ногтем и «мучительной» болью, она с виду казалась обычной пациенткой и не более, но сама Лотти из разговоров женщин в магазине уже знала о докторе предостаточно. Придя к нему на третий и скорее всего последний визит, она приложила все усилия, чтобы в тот вечер оказаться его последней пациенткой.
— Повязка больше не понадобится, — сказал он. — Загляните в аптеку и купите для работы резиновый чехол на палец, но я бы не советовал носить его постоянно.
— Хорошо, — сказала Лотти и не сдвинулась с места.
Она продолжала ему улыбаться, и он улыбнулся ей в ответ.
— Вы так на меня смотрите, будто я забыл что-то. Я что-то забыл?
— Нет, — сказала она. — У вас есть сигарета?
— Ну… да, — ответил он.
— Тогда давайте закурим, — предложила Лотти.
— Хорошо. Вы курите «Фатиму»? — спросил он.
— Разве у меня есть выбор?
— А что вы обычно курите?
— «Лорд Солсбери», — ответила она.
— Жаль, что у меня их нет. Я куплю их к следующему разу.
— Отличная новость.
— О, я прекрасно забочусь о своих пациентах.
— И это отличная новость.
— А вы что, думали иначе?
— Нет, доктор, я не думала иначе. Я просто хотела сказать: то, что будет следующий раз, — отличная новость, и то, что вы прекрасно заботитесь о ваших пациентах, тоже отличная новость. Я полагаю, вам здесь довольно одиноко.
— Ну, не думаю.
— Все молодые девицы с Лэнтененго-стрит охотятся за вами, а вы на них ноль внимания.
— Ну, у меня нет серьезных намерений.
— И у меня тоже.
Она улыбнулась ему и молча затянулась сигаретой. Он неуверенно улыбнулся ей в ответ.
— Эта дверь заперта? — спросила она.
Доктор неопределенно хмыкнул.
— Вы не против меня поцеловать? Но сначала надо запереть дверь.
Он поднялся и запер дверь.
— Хотите, чтобы я все с себя сняла?
— Да.
— Вы не особенно разговорчивы, верно?
— Мы и так понимаем друг друга.
Она поднялась, и они поцеловались.
— Отвернитесь, — попросила она.
— Хорошо, — сказал он.
— Вы могли бы выключить верхний свет?
— Я выключу, — ответил он и выключил верхний свет. — А тот, другой, я лучше оставлю.
— Я не против этого света. Я имела в виду только верхний.
Через несколько минут она снова заговорила. Она лежала у него на кушетке, прикрывшись нижней сорочкой, под которой уже ничего не было.
— Вы тоже все с себя снимите.
— Я собираюсь это сделать.
Их соитие продолжалось недолго, и только когда он вошел в нее, она произнесла первые за все это время слова: «Господи, как мне этого не хватало».
— И мне тоже, — сказал он.
Когда они кончили, она спросила:
— Можно мне еще одну сигарету?
— Угу.
— Где вы живете? Все еще в отеле?
— Да.
— Очень жаль, — сказала она. — А вы когда-нибудь уезжаете из города? В Нью-Йорк или Филадельфию?
— С тех пор как я здесь поселился, только один раз.
— Я бы хотела, чтобы мы лежали на настоящей кровати и не надо было спешить.
— Но вы довольны, верно?
— Конечно. Разве по мне не видно? Вы же доктор.
— Но не в данную минуту.
— Приятно это слышать. А вдруг у меня будет ребенок?
— Будем надеяться, что нет.
— Будем надеяться, что так оно и есть. Я вам понравилась?
— Да.
— Настолько, что вам хочется встретиться со мной еще?
— Конечно.
— Когда?
— Ну… я точно не знаю. Вы сами решите.
— Через неделю?
— Значит, в понедельник? Хорошо.
— Мне прийти сюда с моим больным пальцем, или как?
— Приходите немного позже, после половины девятого.
— Как скажете. Мне тоже не хочется, чтобы кто-нибудь меня увидел. Я уважаемая вдова, у меня бизнес, и мне не нужны никакие сплетни.
— Это хорошо.
— И вы меня моложе. Я всегда считала, что женщина, которая… ну, наверное, это не имеет особого значения, верно?
— Нет, наверное, не имеет.
— Поцелуйте меня еще раз, и потом я, наверное, начну двигаться домой.
Он быстро поцеловал ее в губы.
— Только теперь понимаю, что я упустила за эти два года. Но у вас это, должно быть, было не так давно.
— Нет, — сказал он.
— Мужчинам везет. Если вдруг вас в следующий понедельник вызовут на дом, мы сможем встретиться через две недели?
— Я буду здесь.
— Наверняка?
— Ну если только не какой-нибудь несчастный случай или что-нибудь в этом роде.
— Мне уже хочется, чтобы наступил следующий понедельник, а это все еще этот понедельник. Если бы я могла пойти с вами в отель.
— А где вы живете?
— С отцом и матерью. Они оба дышат на ладан. За ними все время ухаживает медсестра.
Почти целый год Лотти и Ингрэм удовлетворяли потребности друг друга, и ни одна душа в Гиббсвилле об этом не знала. Он был первым и долгое время единственным мужчиной, приходившим к ней в квартиру, но она никогда не приглашала его на вечеринки, которые время от времени у себя устраивала, — вечеринки с покером, виски и пивом. Лотти и Ингрэм таки не влюбились друг в друга, и когда Ингрэм сказал Лотти, что собирается жениться на девушке с Лэнтененго-стрит, она втайне почувствовала облегчение. К тому времени их сексуальные отношения уже стали не более чем рутиной, и, кроме того, Лотти начинала с интересом прислушиваться к тому, что говорил Ллойд Уильямс, который стал завсегдатаем ее вечеринок с покером.
Ей было сорок один, когда она вышла замуж за своего ровесника, Ллойда Уильямса, и в их брачную ночь с изумлением обнаружила, насколько Ллойд был несведущ в вопросах секса. Лишь недели спустя она полностью и окончательно убедилась в том, что от Ллойда можно было ожидать только любовных игр, но никак не удовольствия от соития. Лотти слышала о подобного сорта мужчинах, а теперь она за такого вышла замуж. Два года она поддавалась его приемам, которые только возбуждали ее, но не давали ей полного удовлетворения. «Что с тобой? — бывало, спрашивал он. — Тебе же это нравится? Большинству женщин это нравится». Он сердился, расстраивался и впадал в отчаяние от того, что сердилась и впадала в отчаяние Лотти. Ее годы уходили, и она подумывала о том, чтобы его бросить, снова открыть свой шляпный магазин, но какое объяснение она сможет предоставить окружающим или даже своим приятельницам? Он не пьяница, не бьет ее, поселил ее в своем доме, и с общественной точки зрения он куда лучше Джимми Франклина. Но вот однажды случайно она узнала о нем то, что хотя и не принесло ей удовлетворения, но все же немного утешило.