Внутренняя красота

Ты позволяешь ему манипулировать собой. Джованни невольно поймал себя на том, что через плечо смотрит на дверь, затем встрепенулся. Сказывается множество бессонных ночей. Кресси здесь не было, лишь какие-то призраки нашептывали ее слова. Последние десять лет он писал картины, успех которых, как ему казалось, приведет отца в восторг и убедит в неправоте. Однако, как верно подметила Кресси, думая так, он даже сейчас позволял отцу управлять собой. Даже с тех пор, как его разлучили с папой и мамой, он боролся с графом Фанчини. Джованни не видел отца уже четырнадцать лет, но все же знал, что граф ждет его… терпеливо… или, скорее, наоборот, с нетерпением. То, что Джованни не встретился с ним лицом к лицу, продлило игру, сохранило иллюзию, будто сын может вернуться. Возможно, этим он даже обнадежил отца.

Чтобы начать все снова, он должен похоронить свое прошлое. Все казалось так просто. Джованни откажется от всех заказов и немедленно вернется в Италию. Он положил палитру и накрыл все три картины просторной тканью, сначала леди Крессиду, как третье звено триптиха, затем Кресси — первое звено и мистера Брауна — главное звено. Направляясь к судомойне, чтобы привести в порядок рабочий инструмент, Джованни невольно подумал, что будет чувствовать себя несчастным, если уедет и никогда больше не увидит ее. Он любил Кресси, всегда будет любить ее и никогда не полюбит другую женщину. Однако она сделала ему подарок, вернула его к настоящему искусству. Джованни больше не станет злоупотреблять ее щедростью. Для этого потребуется аудиенция у графа Фанчини.

— Тетя София, боюсь, тут уже ничем не поможешь.

Кресси осторожно села на стул у постели тети, ибо нижняя часть ее нового платья была намного шире, чем она привыкла. Платье утром принесла модистка, и она не смогла удержаться от соблазна надеть его. Оно нравилось Джованни, было сшито из кремового шелка в тускло-розовую полоску с рукавами-буфами и длинными нижними рукавами из мягкой розовой шерсти. Вырез украшал розовый бархат, три волана, образовавших край, спереди платье, начиная от талии, свисало прямо, а сзади собиралось в складки, когда Кресси ходила. Она была почти уверена, что Джованни такой эффект понравится, ибо он подчеркивал изгиб нижней части спины, в чем она убедилась не раз, глядя на себя через плечо, когда вертелась перед зеркалом.

— Придется сообщить об этом Генри.

Кресси услышала лишь бледное подобие прежнего зычного голоса тети Софии. Она пришла в отчаяние, увидев тетю столь немощной. Если Корделию действительно найдут и ее репутация не пострадает, тетя София вряд ли сможет сопровождать ее на балах. Нравится ей это или нет, Корделии придется сократить выход в свет и пробыть в Киллеллане до следующего года, когда Белла придет в себя и сама сможет вывести ее в свет.

Кресси пожала руку тети и ощутила кожу, сухую и тонкую, как бумага.

— Тетя, не волнуйся, я сама напишу отцу.

— Если бы только мы могли напасть на ее след. Самое плохое, что нам ничего не известно. Откуда нам знать, Корделии, возможно, уже нет в живых.

— Тетя София, теперь видно, ты больна намного серьезнее, чем мне казалось, — заметила Кресси и тихо рассмеялась. — Ничего забавнее от тебя я еще не слышала. Если бы Корделия была мертва, нашлось бы ее тело.

— Тело не найдут, если она упала со скалы. Или лежит связанной на каком-нибудь чердаке. Или…

— А что, если ее замуровали за камином? Ты говоришь как Кэсси.

— Ничего подобного. — Леди София с трудом села прямо. — Я говорила, что недавно видела ее поэта? Его зовут Огастес Сент Джон Марн. Конечно, я с ним не разговаривала. Он выглядел как в воду опущенный и плелся позади своей рыжеволосой жены и шумной ватаги детишек.

— Как низко пали великие, — заметила Кресси. — Кэсси чуть не угодила в ловушку.

— Возможно, ты не помнишь, но жених бросил ее почти у самого алтаря. У нее не хватило ума сообразить… но она всегда была ветреной. Боюсь, Корделия такая же. Неужели ты вообще не обнаружила никаких следов?

— Корделия села в наемный экипаж, когда покинула Кэвендиш-сквер, но назвала адрес так тихо, что никто ничего не расслышал. Не знаю, сколько в Лондоне наемных экипажей, вряд ли есть смысл опрашивать всех кучеров… На это уйдет не один месяц и бог знает, сколько взяток придется дать. Уверена, к тому времени Корделия так или иначе сама сообщит нам о том, что с ней приключилось.

— Крессида, ты ведь не думаешь, что все это закончится для нее благополучно?

— Нет, тетя, я так не думаю, — тихо ответила Кресси. — К тому же я считаю, что ты достаточно разумна, чтобы предаваться пустым надеждам.

— Да, это верно. Я немощна телом, но крепка духом, — ответила тетя София, сверкнув присущим ей остроумием. — Крессида, тебе следует вернуться в Киллеллан. Прошло уже больше недели. Ты можешь понадобиться Белле. Больше делать нечего, пока твоя сестра не даст о себе знать.

— Меня больше волнуют уроки, которые я даю братьям. Подозреваю, за мое отсутствие они уже успели перевернуть дом вверх дном, — ответила Кресси и выдавила улыбку.

— Племянница, тебе не обмануть меня, — заметила тетя, пронзительно взглянув на нее. — С тобой что-то происходит. Ты совсем… изменилась. Если бы речь шла не о тебе, я сказала бы, что тут замешан мужчина. Но ты ведь не такая. Что с тобой, Крессида?

— Ничего. — Кресси уже собралась грызть ноготь большого пальца, но вовремя остановилась.

— Глупости. Думаешь, если я больна и прикована к постели, то со мной надо цацкаться. Но я знаю, что здесь что-то не так. Думаю, я могу помочь. Это связано с Беллой?

— Нет. — Кресси уже собиралась ответить, что ничего плохого не случилось, но дрогнула под сверлящим взглядом тети. — Тебе нечего волноваться. Поверь мне, — сказала она, пользуясь выражением Джованни.

Тетя София сделала вид, что поверила Кресси, и, расставаясь, заверила, что поможет ей советом, если потребуется. Несколько часов спустя Кресси сидела в экипаже. Она надела удобное платье, надежно уложила покупки в дорожную сумку. Кресси вздохнула с облегчением, потому что отпала необходимость притворяться, и можно было предаться своим тревожным мыслям.

Кресси ужасно тосковала по Джованни. Она не считала себя одинокой, когда тот появился в ее жизни, ибо у нее тогда была Корделия. Однако сейчас поняла, что Корделия столь же замкнутая, как и она сама. Они провели вместе шесть лет, Кресси обрела статус старшей сестры, когда Кэсси вышла замуж. Это означало, что между ними всегда будет существовать некоторая отчужденность. К тому же Корделия не понимала ее так хорошо, как Джованни. Больше ее никто не понимал.

«Он понимает как никто другой», — так Силия говорила о своем муже. Кресси только сейчас поняла эти слова. «А я понимаю его точно так же», — добавила она тогда. Луиджи ди Канио, это презренное существо, заставил Джованни обнажиться догола. Откровения соотечественника Джованни так потрясли Кресси, что первые дни после приезда в Лондон она могла думать лишь о боли, которую они ей причиняли. Как Джованни мог столь беспечно отдаваться тем женщинам. Продавать себя. Кресси вздрагивала при одной мысли об этом. К своему стыду, она вздрагивала не столько от отвращения, сколько от ревности, ибо Джованни отдавал им столь легко то, что она так и не получила от него.

Именно разговор с тетей Софией, обсуждение перспектив, которых лишилась Корделия после своего загадочного бегства с возлюбленным, дал Кресси время подумать. Разве ее отец не занимался продажей собственных дочерей, торговлей их телами и происхождением ради достижения личных целей. Кресси называла это династической паутиной. Для лорда Армстронга дочери стали разменной монетой в достижении цели. Следовало честно спросить, так уж сильно он отличался от Джованни? Возможно, поступал еще хуже, ведь Джованни продавал собственную плоть и кровь с выгодой не для других, а для себя.

Кресси стало смешно, когда она вообразила, будто говорит с отцом об этом. Она грустно улыбнулась, наблюдая в окно экипажа за тем, как мимо проносятся сельские пейзажи. Неужели ей так трудно убедить себя в том, что пора смириться с прошлым Джованни и не заниматься софистикой? Именно в этом стал бы обвинять ее лорд Армстронг.